Помилованные бедой

— Это верно. Я сколько помню себя, всегда на чем-то экономила. Если тряпку хотела, на еде ужималась. На обычную стенку год копила. А когда собрала, мебель вдвое подорожала, — призналась Таисия Тимофеевна.

— Но куда же делись те двое фартовых? — не выдержал Петухов.

— Увезли их от нас. Кто что додумывал. Иные предполагали, что в ходку сунули, другие о перемещении в иную психушку. Все внезапно случилось. Под утро позвонили главврачу домой, сказали, что забирают у нас фартовых. Человек на радостях перекрестился. И бегом на работу. Даже о шапке забыл. Едва успел сказать о звонке, за воротами машина просигналила. Приехали за нашими соколами. Не просто автоматчики, а и собаки при них. Этим горло не порвешь и башку не скрутишь. Там такие служаки, свирепей автоматчиков. Сзади фартовых шаг в шаг шли, каждое их дыхание на слуху держали. Зашли они в машину, закрыли за ними двери на все замки и повезли за ворота. Куда? Забыли нам доложить. А спрашивать не хотелось, чтоб самого завтра следом не отправили. Помни золотое правило: меньше знаешь, дольше живешь…

— Юрий Гаврилович, чем те фартовые отличались от других гадов? — спросила Лидия Михайловна.

— Очень многим. Они никогда не грабили таких людей, как мы с вами.

— Да и что они возьмут, у меня, кроме пары рваных колготок? — сказала она и покраснела.

— Никогда не насилуют, — оглядел женщин Бронников.

— Вот горе-то, своего мужика не допросишься, а и бандюков не дождешься, — посетовала санитарка.

Вокруг все рассмеялись.

— А чё такого сказала? Раней, еще по молодости, пугались в потемках из дому выйти. Чтоб не приловили, не затащили в кусты иль в подворотню. Теперь девки почти голые шляются по улицам, сами мужиков отлавливают. Во до чего дожили! — глянула с укором на декольте и короткую юбку Лидии.

— Фартовые люто ненавидят милицию и считают для себя смертельным позором общение с ментами.

— А кто легавых уважает? Вон наш сосед, Мишка, еще весной его считали человеком. Нынче в милицию ушел. Так с ИМ не то люди, собаки не здоровкаются, — вставила санитарка.

— Воры в законе всегда помогают друг другу. Выручают, как только могут. И деньгами… Когда надо спасти, своей головы не жалеют…

— Что ж в том плохого? Мне б таких друзей! — ерзнул Петухов.

— Своих никогда не валят. Даже на пытках не выдают. По глубокой пьянке запрещено болтать лишнее. Ну а навар средь них делит пахан, их главный, как сам считает.

— Ну, это уже просчет, — не согласился Иван.

— Когда кто-то попал в зону, ему помогают.

Задыхаясь, вбежал санитар. Не отдышавшись, он с порога возбужденно затараторил:

— Юрий Гаврилович, во втором корпусе Лешак к Султану опять полез. Мы его оттянули, а он к окну. Стекло вдребезги разнес, сам порезался. Хотел осколком Султана пощекотать, мы его в клетку закрыли, пока успокоится.

— Кого закрыли? Лешего иль Султана?

— Лешака!

— Их на денек обоих закрыть надо. Выйдут шелковыми, дружней не сыщете.

— Лешак-то лидер! — обронил санитар.

— И Султан, наверное, такой же! Оба из голубой дивизии, — сморщился Бронников.

— Так как быть с ними? Они другим мешают…

— Поместите Лешака к Горилле. Тот живо обломает, не даст разгуляться. А к Султану вместо Лешака Рыцаря поселите. Сразу все успокоятся…

— Чапай с Кутузовым снова подрались. Мы их разняли. Но оба остались голодные. Суп из мисок друг на друга вылили.

— Не давать им ничего! Ишь заелись! На тощие желудки быстрее угомонятся. Ничего не испортили в палате?

— Нет. Только Чапай хромает. Его Кутузов об угол шваркнул. Но они уже помирились. Вот только жрать хотят.

— Пусть терпят! Сами виноваты! У нас кухня не бездонная! И не оставляйте их одних, без присмотра! — встал Бронников, давая знать коллегам, что разговоры закончены.

Петухов пошел познакомиться с двумя новыми больными, которых привезла «скорая» ранним утром. Он остановился возле бледной, худой женщины. На вид ей было не больше сорока. Кожа лица желтая, вся в мелких морщинах, горестные, глубокие складки возле губ. Все руки забинтованы.

Петухов уже знал: эта женщина пыталась покончить с собой, вскрыв вены. Она успела порезать руки, но тут пришла с занятий дочка и срочно вызвала «неотложку». Врачи мигом доставили ее в психбольницу.

Зинаида Владимировна Ткачева, сорок два года, работает поваром в ресторане. Имеет мужа и дочь. Ни в наркодиспансере, ни в милиции на учете не состоит. Живет в трехкомнатной квартире. Муж — дальнобойщик, дочь — студентка.

Из скудных анкетных Данных что узнаешь о человеке? С виду нормальная семья. Не бедствуют, как иные, по отзывам соседей — жила семья тихо, без пьянок, скандалов и дебошей. Ни с кем из соседей не ругались. Гостей тут не встречали, жили замкнуто. Кто они, эти трое? Почему женщина хотела покончить с собой? Без причины такое не случается. Может, на работе неприятность? Но и там о Зинаиде Владимировне отозвались тепло. Мол, прекрасный повар, больше двадцати лет работает в этом ресторане, ни одного плохого слова никто о ней не скажет. Очень добросовестна, честна и порядочна, побольше бы таких, сказал директор и искренне удивился: «Вскрыла себе вены?! Зачем? Лично я никогда не слышал от нее никаких жалоб ни на семью, ни на работу. Другие обижались на зарплату, все просили прибавку, эта — никогда! Других ловили на воровстве, но не Зинаиду. Она кристальный человек. Ни с кем не конфликтует».

Петухов не решался разбудить женщину, понял, как часто она недосыпала, как уставала и выматывалась возле плиты с горячими сковородками, кастрюлями, бачками, чайниками.

Днем навестить больную пришла ее дочь. Она и рассказала доктору о том, что случилось.

— Ни разу не была на курортах или в санаториях. Да и отпусков не видела, ее все время отзывали через четыре-пять дней. — Горестно вздыхая, она поправила одеяло, заботливо укрыла мать. — Я на дачу с ней приехала. Мамке на целый месяц отпуск дали. Вот и намечтали, как посадим огород, ремонт домика сделаем. Посадили мы картошку, посеяли редиску, укроп, свеклу и морковку. Как путевые дачницы в речке искупались. Сидим во дворике вечером, чай пьем. Наслаждаемся тишиной. А тут соловьи поют! И вдруг треск в кустах. Да такой, что мы подскочили от страха. Глядь, из малинника вываливает какой-то козел. Весь в траве, в трухе, заросший, грязный, вонючий как хорек. Как гаркнет: «Эй вы, мандавошки мокрожопые! Чего тут копаетесь без разрешеньев? Гоните сначала на пузырь! Не то ночью поджарю обеих!»

Ну и нахальный бомж! Я ухватила палку покрепче и за ним. Он увидел, что не взял на пушку, и ходу от нас. Так по кустам зашуршал, что только макушка подпрыгивала. Вернулась, а мать дрожит. Поверила, испугалась. И уже ничему не рада. А тут будто кто подслушал. Уже на другой день позвонили на сотовый, попросили мамку выйти на работу. Мол, сменщица заболела, готовить некому. Мать только этого ждала. Уезжаем с дачи в город и видим, как мамкина сменщица огород поливает. Меня такое зло разобрало. А мать даже слова той не сказала. Знаю, что и в ресторане промолчала. Недаром, уезжая домой, сказала мне: «А стоит ли из-за двух грядок головой рисковать? С бомжа какой спрос? Ему что убить или украсть, все одинаково. И ты не мотайся на дачу. Не рискуй собой. Много ли нам нужно? Уж лучше купить готовое в городе. Себе дешевле станет!»

Сама Зинаида Владимировна, проспав целые сутки, не сразу вспомнила, что с ней случилось и почему она оказалась в психушке.

Узнав от соседок по палате, где она находится, Зина испугалась и расстроилась.

— Господи! Какой стыд! Лучше б я умерла! — прошептали сухие бледные губы бабы.

— С чего это тебя так прижучило? — спрашивали ее соседки по палате, но Зинаида молчала, делая вид, что не услышала.

— А к тебе сколько люду приходило! С работы аж целой сворой приперлись. А впереди — самый пузатый. У него рубашка на пузе не сходится там, где пупок. Тот и торчит весь наизнанку, как шиш. Даром что директор, а такой простецкий мужик. Мы решили, как вылечимся, всем дурдомом к нему пойти работать. Сам звал. Говорил, что из нас ансамбль сколотит и назовет «Мурки-дурки». А нам плевать, Лишь бы платил, — хихикали бабы.