Макарыч

—

Будут еще у тебя внуки.

—

То-то бы ладно.

—

У меня сын где-то есть. А где? Попробуй

его

теперь найти!

—

Война пройдеть, глядишь, сыщетца. Там

ишо

оженисси.

—

Меня уже оженило.

—

Закинь печалитца. Ишо какую бабу усватаишь!

—

Зачем она мне? Какая ждать захочет? Я-то всю жизнь в тайге. А бабе надо, чтоб муж всегда рядом был. При ней.

—

Ништо. Моя старуха ждеть и не

хрундучить, и

ной раз, верно, зафардыбачить. Так баба ж она на

то.

—

Твоя в тайге живет, в городе не была.

Таких

теперь мало.

—

Э-э-э, ныне мужиков не густо. Выбор в

бабах

есть.

—

Мне бы Мишку вот вылечить.

—

Поди поглянь, можа, проснулся. Скажи

ему,

мешкать несподручно.

Но Мишка отказался наотрез. Уговоры Андрея не помогли. И парень, насупившись, как обрубил:

—

Надоел я тебе, что ли? Не бойся, не сдохну. И лечиться мне ни к чему.

Чтобы не продолжать разговор, он накинул мокрую брезентовку и ушел в почернелую тайгу.

Один. Андрей кинулся за ним. Догнал. Но Мишка что-то сказал ему, отчего тот сник, вернулся.

А через день Макарыч засобирался домой. Колька теперь поправился. Примирение подбодрило парня.

В ночь перед уходом к их палатке подошел Андрей. Ни о чем не говоря, молча присел рядом с Макарычем. А потом не выдержал:

—

Уходишь?

—

Пора.

—

Что так скоро? Куда торопиться?

—

Делов завсегда полно у кажнаво. Да и ни к

чему мине тут мотатца, ровно псу бездомнаму. Повидал Кольку, пора и честь знать. Чево боле надобно?

—

Эх, дед, моя бы воля…

—

И што?

—

Не пустил бы тебя отсюда!

—

На кой ляд я вам сдалси?

—

Ты много знаешь. Нам бы тебя…

—

То в былом. Лесовал много. Да што ноне с таво?

—

Здорово ты Кольку вылечил. Он ведь с

неделю до твоего прихода еще болел. А ты его в одну ночь на ноги поставил.

—

Не велика мудрость.

—

Для кого как!

—

Снадобья в тайге беспременно знать надобно.

—

Может, останешься? — предложил Андрей.

—

Нынче нет.

—

А жаль.

На следующее утро Колька встал вместе с Макарычем. Решил проводить.

Дождь перестал. И солнце, зябко передернув плечами, высунуло из-за сопок конопастую рожицу.

Колька шел след в след за Макарычем.

—

Домой-то когда заявисси? — спросил его лесник.

—

Как вышку привезут. Пока устанавливать будут, приду.

—

Долгонько ли дожидать ее?

—

Обещали скоро.

—

Ты ребят-то ентих держись. Навроде дельная.

—

Знаю.

Они шли молча. Каждый думал о своем. Лесник, успокоенный виденным, вспоминал Марью. Как она там? Не прихворала бы. А перед глазами парня вставали строчки из много раз перечитанного письма. Оттуда. Из Зойкиного отряда. И снова стыл комок где-то внутри. А ноги начинали заплетаться, пинать каждую корягу и кочку. Макарыч оглянулся. Не поняв, предложил:

—

Давай шабашить. Отсель я сам пойду.

—

Что так?

—

Не дело те взад-перед ходить. Вертайси к н

им.

Дождесси ту вышку, у

п

росись на несколько ден.

Макарыч, стоя, закурил. И, взяв у Кольки рюкзак, пошел дальше один.

Парень долго еще стоял в растерянности. Смотрел вслед. Хотел остановить. Ведь не сказал он чего-то. Очень нужное. Но слова стыли на губах. Колька медленно повернулся обратно.

А лесник шел все быстрее. Проснувшийся совсем недавно дятел, прилепившись к березе, выдалбливал из-под коры жуков. Личинок. Спешно заглатывал, косясь по сторонам. Будто опасался, что кто-нибудь сможет отнять добычу. Около него вилась сойка-попрошайка. Верещала тонко.

Вот она уселась совсем рядом. Дятел грозно глянул. Прикрикнул. И птаха кувырком метнулась с дерева.

—

Так иху мать, нечево с-под рук норовить,

самой промышлять пора — усмехнулся лесник, одобрительно подморгнув дятлу, и вдруг бросился в сторону, крича истошно: — Злыдня! Супостат! Штоб те бельма вылезли!

Из-под коряги вылетел ворон. В раскрытом клюве его застыл крик. Ворон будто подавился карканьем.

Макарыч подбежал к коряге. Под ней пищал еще лысый розовый, как крысенок, бурундук. Ворон украл его из норы. И, не подвернись Макарыч, склевал бы малыша. Лесник подкинул его в первую же бурундуч

ью

норку. Знал: там он не пропадет, пригреют хозяева.

Прямо перед Макарычем, ничуть не пугаясь его близости, кормилась

ш

иш

ко

й кедровка: осторожно сорвав, птица тут же запрокидывала голову и глотала ягоду.

—

Што ль, тож похарчитца? — рассмеялся

Макарыч, но, глянув на небо, нахмурился, пошел быстрее: не оглядывался, пожевал на ходу припасенное на дорогу Колькой.

К вечеру, когда до зимовья оставалось не больше версты, пошел дождь. Лесник сорвал лопух, прикрыл им голову, плечи. А капли стекали с краев ручейками. Промочили рубаху насквозь. Побежали по спине.

—

Фу, сатана, — отфыркивался Макарыч и, взлягивая, захватив в кулак промокшую бороду, пустился бегом к избе. — Ох, мать, до гузна промок, — ввалился он в зимовье.

Лесник перекрестился на иконы и кинулся спешно переодеваться.

—

Батюшки! Иде ж родимец носил тебя, отец? Отощал, ровно кот по марту. Ай не кормили? Чево так-то схудал? — всплескивала руками Марья.

—

Не за едовом шастал. Ай запамятовала?

—

Ну што с Колей? Как он там?

—

Очухалси. Не век же горевать.

—

Сильно убивался?

—

Нешто по вашему брату убиватца след?

Ишо

вздумала. Не с ума спятил. Такова товару ноне руп штучка, десять рублев кучка…

—

Греховодник старой. Разе гожа так-то?

Ведь

такими речами Кольку с панталыку собьешь.

—

Ужо обитай. Об женитьби

н

оне и поминать не стоит. Все про вышку трепалси. Об Зойке долго помнить не станит.

—

А чевой-то за вышка? Ай опять девка какая

у

их подвязалась?

—

Кабы девка.

—

Хто ж тогда?

—

Я што, зрел ее? Сказывают, хреновина эдакая, сама землю колупает. А оне, ребята-то, подмогать ей стануть.

—

Господи! Откудова привиденье такое?

—

С городу пришлют.

—

Оттуда разе доброе дадут. Ведомо нам уже. А через неделю рано утром у зимовья кто-то зарычал.

—

Матерь Божия! Заступница! — стуча

зубами

крестилась баба.

А

п

од окном рявкнуло так, что она носом в пол воткнулась.

—

Отвори, отец! — послышалось с крыльца.

Макарыч в сени вышел. В избу, смеясь, вскочил Колька.

—

Я за тобой, отец!

—

Чево?

—

Поедем к нам!

—

На кой ляд?

—

Посмотришь буровую.

—

Ишо удумал! На што она мине?

—

Поехали! Я на вездеходе. Смотри, — парень подвел Макарыча к окну.

Около избы откашливалось какое-то чудище. Не схожее ни на коня, ни на паровоз. Страшнее планера.

—

Как мы на ем поедем-то?

—

Ты одевайся.

—

Ну, мать, не обессудь. На етом черте не

ездил.

Спробовать охота.

Он стал торопливо одеваться. Марья смотрела, не веря глазам. А Макарыч уже шагнул за Колькой из избы. Фырчалку обошел кругом. Потрогал. Покачал головой и полез в середку. В ту же минуту ровно злая сила подхватила чудище. И Кольку с Макарычем. Марья не успела сморгнуть, как, развернувшись около самого порога, фырчалка помчалась, что медведь-подранок. Отряхивала с железных башмаков налипшую землю.