Стукачи

Дедок предусмотрительно с верхней полки скатился. Под нижнюю забился. Тут его не достанут. Не найдут. Не впервой так-то спасаться от лютости. Здесь и переспать можно спокойно.

Скоро всех во двор выгонят. На холод. Мордой в снег. Кому такое нужно? Здоровым — все нипочем. А в преклонном возрасте покой и тепло нужны — свернулся старик калачиком, чтоб неприметней быть. Вон ноги к выходу топают. Теперь до утра продержат во дворе на ногах. Под прожекторами и автоматами. Попробуй, выдержи…

Скоро в бараке стало совсем тихо. Дедок выглянул из-под шконки. Утащил для себя одеяло, чтоб не продрогнуть до утра. И, жалея мужиков, все сетовал на судьбу проклятущую.

«Эх, вот бы заново в свете появиться, но с нынешними мозгами! Не влетел бы в беду. И нынче… Если б не этот танкист Ананьев, ничего бы не случилось. Вот так и всегда… За чью-то шкоду — всем беда», — вздыхает старый.

Мужиков вернули в барак лишь под утро. Да и то не всех. Добрый десяток вместе с Ананьевым загремел в шизо.

Виктор другого не ожидал.

Вместе с политическими администрация зоны втолкнула в шизо фартовых и убрала, не без умысла, охрану от дверей, надеясь, что вкинут блатари идейным, просифонят мозги.

В штрафном изоляторе, как и полагалось, не было шконок, скамеек и столов. Не имелось печурки и питьевого бачка. Цементный пол и несколько чурбаков, вот и все, что было в СИЗО.

Десяток политических и столько же фартовых попали в эту клетку не на один день. Пожелай они все разом сесть на полу — не поместились бы. О сне, даже самом неприхотливом, не могло быть речи.

Фартовые, оглядевшись, расселись вдоль стен. Четверо остались стоять, прислонившись спинами к бетонке.

Политические, пошарив по углам, облюбовали место для себя. Решили присесть и вдруг услышали:

— Это с хрена ли загуляли? Когда такое было, чтоб ФРАЙЕРА в присутствии фартовых КАНАЛИ на равных? Иль мозги проорали вместе с памятью? Стоять, задруги! На катушках! — взвился стопорила.

Политические подскочили как ошпаренные. Стали к стене молча, безропотно. Все, кроме Ананьева. Тот и не подумал встать, словно не слышал требования фартового.

— А ты, козел, пидор вонючий, чего тут развалился, как говно в параше, иль тебе локаторы пробить, чтоб дошло до гнилой тыквы? Тебе бодаю, падла! Живо на мослы! — гаркнул на весь СИЗО.

Но Виктор даже не пошевелился. Не глянул в сторону фартовых.

Стопорила подошел вплотную. Сцепил кулаки. Лицо синими пятнами взялось. Впервые за все годы ходок ему отказались подчиниться. Да еще ФРАЙЕР. При всех… Надо обломать его. Этого требовал воровской закон.

Кулак стопорил, коротко вынырнув из кармана, должен был влипнуть в висок, но угодил в бетонную стену и тут же был перехвачен, рука закручена за спину, вздернута чуть ли не к плечу. Боль сковала тело. Стопорила вмиг оказался на полу, лицом в бетон. Фартовые загоношились.

— Кто сделает шаг — знайте, падлы, в секунду пришью вашего гнуса. Придушу, как гниду, — стал Ананьев ногой на шею стопорил, не выпуская закрученную руку.

Фартовые остановились. Поняли, танкист сдержит слово.

— Пусти, падла! Кончай морить! — взвыл стопорила,

— Оставь кента, фрайер! Покуда дышишь, не то как маму родную отделаем, — грозили фартовые.

— Чтоб ни одна блядь мне на уши не наступала со своими законами! Усекли? Получайте своего гада, — выпустил руку стопорилы, поняв, что ситуация накаляется.

Фартовые, заняв половину шизо, отвернулись от политических и всячески избегали общения с ними.

Виктор лег спиной к стене, чтобы не занимать много места.

Фартовые изредка оглядывались. И Ананьев понимал, что каждое его слово, дыхание и движение — на слуху у блатарей.

Ночь прошла спокойно. Политические по очереди спали на полу. Те, кому не хватило места, стояли на ногах. А на следующий день из шизо внезапно вернули в барак всех политических, кроме Ананьева. Ушла из шизо и половина фартовых.

Виктор был новичком и не придал этому значения. Не заметил кривой усмешки стопорилы, обрадовавшегося сообразительности начальства, решившего сломать танкиста руками фартовых. И стопорила, едва захлопнулась дверь за ушедшими, довольно потер руки и предложил:

— Давай в рамса, кенты!

— А навар какой?

— На жопу танкиста! Пора ее пробить. Засиделся в целках! А ну! Кто первый выиграет, тот и оприходует фрайера!

Виктор понял, охрана не поможет отбиться. Одному ему не справиться с пятью ворами. Силы неравные. В шизо остались самые сильные, крепкие, как на подбор, фартовые.

— Примори его на параше для начала. Чтоб сапоги не обосрал, — предложил налетчик гогоча и первым подсел к стопориле играть в рамса.

— Кодлой на одного? Да какие из вас законники? Шпана! Скентовались с мусорами! Чтоб меня приморить. Один на один — кишка тонка? Да чем вы лучше сук? Мать вашу в задницу кодлой! — сорвалось отчаянное.

— Чего?! Ты чего вякал тут про мать? — забыл про рамса стопорила и вмиг, собравшись в мяч, подскочил к трактористу.

Они схватились тут же. Фартовые расступились, дав место честной драке.

Виктор дрался, рассчитывая каждый удар, экономил силы, понимая, одолей он стопорилу, другие продолжат драку.

Фартовый махался на показуху. Он любил эффектную драку, бурную, без передышек и попер на Ананьева буром.

Виктор отвечал лишь на сильные серьезные удары. Внимательно следил за фартовым. Тот вкладывал в драку и силу, и злобу — без остатка.

Но, как ни следил Ананьев, удалось фартовому дважды сбить его с ног. Всем телом влепил его стопорила в угол. И едва не выпустил из Ананьева душу. Тот чудом оклемался. Представил, как фартовые сдернут с него, измолоченного, лохмотья и пропустят в очередь — хором, а может, насмерть запетушат. И пойдет, покатится по всем зонам молва, как сдох под парашей бывший танкист, опетушенный блатарями.

— Вбей ему яйцы в уши! — кричал налетчик стопориле.

— На кентель натяни его — козла!

Виктор отошел из угла, ощупал вспухшую челюсть. И молнией бросился к расслабившемуся стопориле. Поддел кулаком в дых так, что блатной вмиг свалился на пол и, открыв рот, пытался продохнуть, но что-то мешало.

Стопорила пытался ухватиться руками за что-нибудь, но руки не слушались. Глаза лезли из орбит. И вдруг из уголка рта его потекла на плечо кровь.

— Дыхалку отбил, лярва! Замокрил кента! Ну, пидор! Не сорвешься! Размажем, как шмару! — кричал наводчик.

Стопорила вдруг дернулся. Голова его свернулась набок. Руки разжались. Разгладились мучительные морщины на лбу. Из глаз улетела, растаяла злоба.

— Кент! Ты что? Капаешь?

— Откинулся! Хана!

Виктора трясло, как в ознобе.

— Неужели убил? Ведь не хотел и не думал убивать,

— дрожал мужик каждым мускулом.

— Получай, пидор! — выхватил налетчик финку из голенища. Но в это время дверь в шизо распахнулась.

— Ананьев, на выход! — крикнул охранник и, увидев на полу мертвого стопорилу, позвал старшего охраны.

Ананьев не знал закона фартовых — не колоться на допросе. И сам рассказал, что произошло в шизо.

Начальник зоны даже не поверил, что политический сумел убить фартового голыми руками. И вызвал танкиста в кабинет. Но, даже выслушав его, — сомневался. И лишь когда фартовые — свидетели случившегося поневоле — подтвердили показания Ананьева, начальник зоны ахнул.

— Состояние аффекта — действие в условиях особой возбудимости при полном отсутствии контроля за последствия… Слышал о таком когда-то. На войне. Не в зоне. Тогда речь шла о жизни и чести. Здесь же — о заднице. Неужели из-за этого убить можно? Да у меня в зоне целый барак пидоров! А ну как все кинутся мокрить зэков? Что будет? Нет! Я такого не допущу! А чтоб неповадно было и впредь — проучу! — заходил вокруг Ананьева, веря и не веря собственным глазам и ушам. — Вдобавок в зоне своей все равно не смогу оставить. Фартовые с тебя с живого шкуру сдернут за своего. А мне — на хрена грязь в показатель. На Севере вкалывать столько лет и уйти без персональной пенсии из-за говнюка? Шалишь! Я тебя так пристрою — волкам завидовать будешь…