Страница 22 из 94
5 сентября 1338 г. в Кобленце на блестящих празднествах, где присутствовали почти все курфюрсты Империи, состоялась встреча Эдуарда III и Людвига Баварского. Император послал официальный вызов королю Франции и его сторонникам, поклялся в течение семи лет помогать новому союзнику против династии Валуа, потребовал от немецких князей пообещать Плантагенету верную службу в этих войнах. Потом он передал Эдуарду инсигнии викария Империи — знаки достоинства, в равной мере льстящие самолюбию получившего их и служащие его амбициям. Ведь английский король видел в них не просто побрякушки. С их помощью он надеялся как можно больше расширить свою власть. В то время как на монетном дворе в Антверпене начали чеканить монету с орлом — гербом Империи, но от имени Эдуарда III, он трижды созывал вассалов, подчиненных ему как викарию, чтобы принять от них оммаж: 12 октября в Герке — в Брабанте, 2 ноября в Мехелене и 18 декабря в Бинше — в Эно. На его призыв откликнулись все нидерландские князья во главе с герцогами Брабантским, Гелдернским и графом Эно, кроме епископа Льежского, отказавшегося делать такой жест, который означал бы разрыв его союза с Валуа. Даже Людовик Неверский не осмелился уклониться от выполнения вассального долга, потому что держал от императора имперскую Фландрию, то есть земли за Шельдой. Эти блестящие церемонии придали Эдуарду авторитет, скоро перешагнувший границы Лотарингии. Его посланцы встречались с графами Бургундии, Женевы, Савойи; казалось, по восточной границе Францию стараются окружить врагами до самого Арльского королевства.
Пышные церемонии и успешные переговоры заняли Плантагенета до начала осени. Теперь военные действия начинать было нельзя, и их перенесли на весну 1339 г. Отправку необходимых подкреплений отложили из-за новых финансовых трудностей. Празднества и союзы стоили дорого. Чтобы пускать пыль в глаза алчным союзникам, Эдуард брал займы, не думая возвращать их, у купцов, у нидерландских городов, у итальянских банкиров. Он также предполагал обогатиться за счет продажи шерсти, конфискованной перед отъездом. Но эта операция, порученная флорентийским фирмам Барди и Перуцци, не оправдала его надежд. Рассчитывали, что первый караван привезет 20 000 мешков, а он доставил всего 2500. Пока не поступили другие, Эдуард заложил свои драгоценности ростовщикам. Великолепная корона, которую он заказал для будущего помазания в короли Франции, за скромную сумму была отдана в залог архиепископу Трирскому. Словно решив добавить ему трудностей, неуемный Бенедикт XII непременно хотел восстановить мир, используя затяжку с началом войны, чтобы хлопотать о начале новых переговоров. Хитрить с ним Эдуарду было больше незачем. Он велел передать, что не согласится ни на какие новые переговоры, пока Филипп не откажется от союза с Шотландией и не вернет Аквитанию. Кроме того, в пространном послании авиньонской курии Плантагенет объяснял причины, по которым претендует на корону Франции.
Нетерпение завоевателя из недели в неделю росло. Его раздражали все задержки, тормозившие начало кампании 1339 г., на которую он возлагал надежды. Ценой неслыханных усилий английские подкрепления, высадившиеся в Антверпене, удалось в конце июля начать стягивать вокруг Брюсселя. Ждали подхода немецких князей: за немалые пенсионы они обещали привести свои отряды. Миновали август и сентябрь, но прибыло всего несколько тысяч наемников, недисциплинированных и не слишком надежных. Французы удвоили активность на море, мешая перевозкам, задерживая движение судов, разорив остров Уайт и населенные пункты на английском берегу. Потеряв терпение, в конце сентября Эдуард перестал ждать остальных союзников и двинулся к французской границе. Двадцать тысяч его людей вторглись в Камбре и разграбили Тьераш; войско Филиппа наблюдало за ними издали. Эдуард вызвал противника на бой. Валуа не дал никакого ответа. После месяца бесполезных маневров английский король вернулся в Брабант. Англо-имперский союз прекратил свое существование, бесславно рухнув. Пятнадцать месяцев безвылазного пребывания в Нидерландах, высокая дипломатическая активность, титул викария Империи, оммаж от стольких князей и союз с ними, разорительные расходы — и все только ради бессмысленной демонстрации силы на границах противника, чье войско не потерпело урона от этого.
Однако Эдуард вовсе не пал духом. Хоть он разочаровался в имперских князьях, зато заключил союз с фламандцами, чьего коммунального ополчения ему жестоко недоставало во время кампании в Тьераше. Выход Фландрии на сцену означал начало второго акта драмы.
Подчиненное после кассельского похода, но не смирившееся население Приморской Фландрии все еще испытывало глубокую ненависть к сюзерену Валуа и к молодому графу, который его поддерживал. Чиновники французского короля со своей обычной бесцеремонностью вмешивались в фламандские муниципальные дела, навязывали принудительный курс королевской монеты. Пусть даже, пытаясь упредить возможность измены с этой стороны, Филипп VI официально разрешил своим фламандским подданным сохранять нейтралитет в приближающемся конфликте и продолжать торговлю с врагом за Ла-Маншем. Эдуард III, перекрыв почти в то же время шерстяной путь в наказание Людовику Неверскому за преданность делу Валуа, свел на нет благотворный эффект от этой успокоительной меры. Прекращение всякого подвоза сырья в промышленные города лишило мелких ремесленников заработка, и последствия не заставили долго себя ждать. Впав в нищету, трудящиеся обвинили в этом французского короля. Они ругали графа и знать, роскошная жизнь которых была слишком вызывающей, и зажиточных бюргеров, чьи солидные капиталы позволяли легко перенести кризис, бюргеров, которых подозревали, что в глубине души те всегда были сторонниками лилий (leliaerts). В 1337 г. появились обычные симптомы социального кризиса: уличные волнения, манифестации с выкриками «Работы и свободы». Из Валансьена, разжигая оттуда недовольство в Нидерландах, английские агенты установили контакты с зачинщиками, подбивали их на восстание, которое надеялись использовать к своей выгоде.
Всех недовольных скоро объединил один вождь, возвышавшийся над ними по масштабу личности. Несмотря на богатство и даже несмотря на связи со знатью, преуспевающий бюргер Якоб ван Артевельде стал выразителем требований народа. Для того чтобы был вновь открыт шерстяной путь — первое условие возможности продолжать работу, — надо было примириться с Плантагенетом; поэтому, если верить хронистам, выражавшим противную тенденцию, Артевельде потребовал, чтобы фламандцы «встали на сторону англичан против французов». Во всяком случае в Генте, главном центре рабочих волнений, 3 января 1338 г. народ единодушно выбрал его ruwaert — то есть капитаном — города. Благодаря умелой пропаганде к движению примкнули и города-соперники Гента, Брюгге и Ипр, а также мелкие сельские суконные центры, хотя крупные сукнодельческие города, согласно своим уставам, всегда относились к ним сурово. Враждовавшие группировки повсюду были вынуждены заключить перемирие, и образовался союз, направленный против графа и короля и имевший форму правящего комитета из делегатов основных городов под председательством Артевельде. Его власть была признана всей страной — от Байёля на юге до Термонда на севере. Тщетно Людовик Неверский пытался силой подавить восстание своих подданных. Натиск вооруженных сил, отправленных в Гент и Брюгге, был отбит коммунальным ополчением; в феврале 1339 г. граф был вынужден бежать ко двору французского короля, оставив всю Фландрию в руках восставших.
Когда Артевельде взял власть, Эдуард III было решил, что Фландрия в его руках. В то время он как раз сколачивал свою обширную нидерландско-имперскую коалицию против Валуа. Если бы к ней примкнуло графство Фландрское, до чего, казалось, было уже недалеко, это дало бы ему сокрушительное превосходство над противником. Но чтобы это произошло, понадобились почти два года трудных переговоров.
Ведь Артевельде отнюдь не спешил за здорово живешь бросаться в объятия англичан, заключая с ними союз. Восстание, проходившее под его руководством, было направлено против дурных чиновников неумелого графа. Но отвергнуть сюзерена, пусть и ненавистного, — это был более серьезный шаг, на который он пока идти не хотел. Это грозило союзом графа с королем, новым карательным походом французских рыцарей и новым Касселем, а память о катастрофе 1328 г. у всех еще была свежа. Артевельде предусмотрительно предложил Лондону лишь уверения в его благожелательном нейтралитете. За эту скромную поддержку он в июле 1338 г. получил также скромную партию английской шерсти, позволившую нескольким мастерским возобновить работу. Его постоянно подталкивали пойти и дальше, но он полтора года отказывался делать какие-либо новые уступки. Со своей стороны Эдуард, для которого союз с Брабантом был тоже важен, не мог предлагать никаких экономических преимуществ, которые нанесли бы ущерб интересам Антверпена и Брюсселя. Поэтому ситуация не менялась, и свою позднюю кампанию 1339 г. Эдуарду пришлось начинать без поддержки фламандского ополчения. После рейда англичан на Тьераш Артевельде был вынужден более открыто принять сторону Англии. Ведь французский ост, в полном составе стоявший неподалеку от фламандских границ, теперь мог двинуться против него по призыву графа Людовика. Чтобы иметь возможность отразить эту новую угрозу, фламандцам были нужны деньги и воины Плантагенетов. И переговоры возобновились. Артевельде и Эдуард много раз встречались, и в итоге 3 декабря 1339 г. было заключено соглашение, по которому англичане очень дорого покупали союз с Фландрией. Отныне ничто не должно было мешать фламандцам получать шерсть из-за Ла-Манша, а «этап» перемещался из Антверпена в Брюгге. Им обещали вернуть шателенства Лилль, Дуэ и Орши, со времен Филиппа Красивого попавшие в руки французов; им в четыре приема должны были выплатить 140 000 ливров на военную экипировку и на оборону страны; наконец, в случае нападения Валуа в распоряжение Артевельде передавался английский флот и воинские контингенты. Взамен фламандцы обещали военную помощь и, главное, признавали Плантагенета законным королем Франции. Так что 6 февраля 1340 г. Эдуард смог устроить прием в Генте, в «парламенте», куда были приглашены его новые вассалы. Как наследник Людовика Святого и Филиппа Красивого он принял здесь присягу городов и оммаж той знати, которая не держала сторону графа. Отныне он принял титул «короля Англии и Франции», приказал переделать большую печать, разбил свой герб на четыре четверти, в две из которых поместил лилии, и стал датировать свои акты «от четырнадцатого года нашего царствования в Англии и первого во Франции». Боевые действия еще не развернулись в полную мощь, а он уже достиг первой цели — превратил феодальный конфликт в династическую войну. Викарий Империи, король Франции, суверен маленького островного государства приобрел престиж, ослеплявший не только его. 29 марта Вестминстерский парламент ратифицировал англо-фламандский союз. В это же время граф д'Эно, которому до сих пор удавалось сохранить шаткий нейтралитет между французским сюзереном и английским зятем, направил Валуа вызов. Это значило, что Филипп теряет последних друзей в Нидерландах.