Столетняя война

Эдуард Перруа

СТОЛЕТНЯЯ ВОЙН

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Издательство Евразия представляет на суд читателей книгу, которую со дня ее выхода в свет во Франции по праву стали считать классическим трудом. Она посвящена самому крупному военному конфликту между двумя могущественными державами средневекового Запада — английским и французским королевствами, известному под названием Столетней войны.

Эта война, пожалуй, как никакая другая, необычайно сильно повлияла на расстановку сил в Европе. В XIV в. Франция вошла как никогда более могущественной страной, с сильной монархией, авторитет которой затмил даже престиж самого императора Священной Европы, развитым управленческим аппаратом. Если столетием ранее на землях, теоретически подчинявшихся власти короля Франков, велись нескончаемые частные войны, угрожавшие королевским прерогативам, то после реформ и побед великих государей XIII в. Филиппа II Августа (1180—1223), Людовика VIII Льва (1223—1226) и Людовика IX Святого (1226—1275) во Франции установился относительный мир и процветание. Людовик Святой обеспечил своим потомкам необычайный моральный престиж. Многим казалось, что с приходом новой королевской династии Валуа, умевших и ценивших поистине королевскую пышность, чего так не хватало скуповатым королям, их предшественникам, настал золотой век. Войны против непокорных феодалов свелись к легким, почти демонстративным акциям. Даже папство, вступившее в конфликт с королем Филиппом IV Красивым, было вынуждено смириться и на долгие годы подпало под влияние Франции. Конечно, были и обратные стороны. На пути французской монархии существовало немало преград и затруднений. Королевские чиновники насильно внедряли везде власть своего государя, беспрестанно нарушая права местных сеньоров, притесняя и обирая местное население. На территории Французского королевства существовало два анклава, традиционно независимых княжества — герцогство Аквитания (Гиень) и графство Фландрия, первое на юго-западе, второе на севере королевства. Аквитания издавна принадлежала английским государям, не склонным к повиновению, а богатая благодаря торговле и ремеслу Фландрия вовсе не жаждала взвалить на свои плечи тяжкое налоговое бремя. Противоречия между английской и французской короной существовали не одно столетие. Когда в 1066 г. герцог Нормандский Вильгельм Незаконнорожденный, вассал короля Франции Филиппа I, захватил англосаксонское королевство и провозгласил себя ее законным владыкой, сложилась своеобразная ситуация: короли Англии, превосходившие французских монархов силой и ресурсами, были обязаны подчиняться им как верные вассалы. Подобное положение дел не устраивало ни одну, ни другую сторону. Французский король опасался своего чересчур сильного вассала, а английского государя стесняли феодальные путы и обязанность подчиняться сюзерену, более слабому, чем он сам. Конфликт между двумя державами еще более обострился, когда в 1154 г. корону Англии унаследовал граф Анжуйский, герцог Аквитанский, Генрих II Плантагенет, владевший почти половиной Франции.

Французский король Филипп II Август приложил все усилия, чтобы сломить сопротивление Плантагенетов. Он и его преемники постепенно отобрали у англичан все земли, кроме узкой полосы на побережье Западной Франции. Однако всегда существовала опасность, что английские короли вознамерятся потребовать ее обратно вооруженным путем. Случай представился им в 1328 г., когда скончался Карл IV Красивый, последний представитель прямой ветви династии Капетингов. На престол претендовало несколько кандидатов, среди которых выделялись два племянника покойного короля, Филипп, граф Валуа, и Эдуард III, король Англии.

Французские бароны предпочли выбрать первого. Но у Эдуарда остался козырь — возможность всякий раз, когда между Францией и Англией ухудшались отношения, требовать себе французскую корону. И он не преминул этой возможностью воспользоваться.

Потребовалось менее десяти лет, чтобы труды французской монархии оказались под угрозой. Победоносное шествие английских войск, перемежаемое бесполезными перемириями, развеяло миф о непобедимости французской рыцарской конницы. Постоянная потребность в деньгах на оплату войск и гарнизонов заставляла королей Франции выжимать все соки из податных сословий своего королевства. Это привело к массовому росту социальных конфликтов и восстаний. Впрочем, Англия тоже переживала не одни только победы. Война ускорила ломку традиционных стереотипов и ценностей: по обеим сторонам Ла-Манша окрепло национальное самосознание, изменилось отношение простого люда к рыцарству, не оправдавшему надежд на полях сражений. Столетняя война стала испытанием для обеих стран, из которого они вышли совсем иными.

Для своего времени работа Эдуарда Перруа была революционной. Автор, специалист по истории Англии и Франции XIV-XV вв., кавалер ордена Почетного легиона, награжденный медалью за Сопротивление, был хорошо известен научным и широким кругам читателей по своим статьям и публикациям документов, среди которых важное место занимает такая работа, как «Англия и Великая Схизма на Западе».

Одинаково хорошо владея английским и французским материалом, он написал емкий труд, охвативший все стороны и проявления Столетней войны: политику, экономику, культуру и искусство. Одним из первых он по-иному взглянул на, казалось, всем хорошо известные события. Его суждения подчас резки и нелицеприятны, причем они затрагивают самых знаменитых, хрестоматийных героев Столетней войны. Именно он развенчал лавры Бертрана Дюгеклена, позволил себе усомниться в решающем вкладе Жанны д'Арк в победу Карла VII над англичанами.

Автор книги обладал уникальным даром придать своему повествованию необычайную эмоциональную окраску, накал, которые делают чтение книги захватывающим и увлекательным.

Карачинский А. Ю.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Дяде Жоржу

Сиру

Кристине

на память о временах подполья

Большая часть этой книги была целиком написана зимой 1943-1944 гг. благодаря сомнительному досугу, который оставался у автора в ходе увлекательной игры в прятки с гестапо. Жизнь была скитальческой, но прекрасной, и о ней уже скучают все, кто жил и действовал в подполье. Когда ты внезапно поставлен вне закона и грубо выброшен из привычного окружения студентов и книг, то в контакте с таким суровым настоящим, похоже, лучше понимаешь прошлое, хоть прежде и отдавал ему лучшую часть своего времени. Эта книга, давно задуманная, не была бы в точности такой же, появись она до 1939 г. или даже будь она написана в первые месяцы оккупации. Дело не в том, что история якобы повторяется — это заблуждение, и не в уроках, которые можно извлечь из нее. Мы не настолько наивны, чтобы верить, будто печальные перипетии Столетней войны могут направлять наши действия или позволяют нам предвидеть будущее; мы даже не искали в рассказе о былых ошибках, падениях и подъемах какого-то повода для надежды на лучшее. Но когда нация доходит до края пропасти, как это было в ту эпоху и в нашу, некоторые примеры поведения людей в беде, некоторые ответы на вызов судьбы в разные времена становятся понятнее благодаря взаимному сравнению. Хотя мы никогда — во всяком случае сознательно — не переносили в прошлое забот, слишком связанных с сегодняшним днем, хотя мы никогда не теряли из виду, что многое в той или иной эпохе объясняется исторической обстановкой, но какой-то жест становился для нас понятным, какое-то малодушие — объяснимым, а какой-то бунт — простительным.

***

Лишь две страны на христианском Западе можно было в то время считать реальными политическими силами: Англию и Францию. Короли бездумно ввергают их в феодальные распри, вскоре усугубленные династическим конфликтом, но как будто не выходящие за рамки обычных и давних столкновений. Вопреки всем ожиданиям, война не кончается и беспрерывно возобновляется, с каждым поколением охватывая все новые территории. Народы, безразличные к этим непонятным для них распрям, уклоняются, как могут, от этого растущего бремени, которое власти хотят на них возложить. Это приводит лишь к затягиванию конфликта, в котором та и другая сторона используют очень небольшие силы. В ходе войны эти стороны страдают и устают; испытывая чувствительные удары, они начинают ненавидеть друг друга, что делает любой мир невозможным или нежизнеспособным. Окружающий их мир меняется, а внутри изменения происходят еще быстрее, как во всякие смутные времена. Именно на этих ранах и крови и рождаются монархии нового времени, ускоряется переход от феодального общества к авторитаризму государственной бюрократии, которую вызвали к жизни потребности войны и вместе с тем поддерживает национализм, порожденный в обеих странах этой войной.