Страница 43 из 52
Ирина и Настя уже подошли к машине, Контейнер шел за ними.
— Ты, козел, брезгуешь, что ли, нашим обществом? — спросил меня Контейнер.
Я уже почти сел за руль, но Контейнер, схватив за воротник куртки, вытащил меня из машины. План приходилось менять. Я вывернулся, оставив куртку в левой руке Контейнера, правой он держал ружье. Мне не хватало места для разворота, но все-таки я нанес ему удар ногой в лицо. Любой другой опрокинулся бы, выпустив ружье, но он только шатнулся. То ли он занимался боксом, то ли у него была звериная реакция, но я с трудом отбил его удар левой. Он, вероятно, служил в армии, потому что по всем правилам штыкового боя он уже двумя руками попытался ткнуть меня стволами ружья, целясь в солнечное сплетение. Я отбил ствол и, зная, что сейчас последует удар прикладом, все-таки пропустил его, правда по скользящей, и мой рот мгновенно наполнился кровью, губы онемели. Я бросился вперед, но меня перехватили Виктор и Михаил. Контейнер шел на меня, но не рассчитал безопасного расстояния, я успел ударить его ногой между ног. Он на мгновение согнулся от боли и, разогнувшись, нанес удар правой. Если бы я не успел отвести голову, он сломал бы мне нос и выбил зубы. И хотя удар пришелся по скуле, я поплыл в нокдауне, услышав пронзительный крик Насти:
— Не надо, не надо, мама, останови их!
— Он меня по яйцам! Он начал первым! Теперь он свое получит.
Меня втолкнули в машину на переднее сиденье. Контейнер, выхватив из своих брюк ремень, захлестнул его у меня на шее, притянув к спинке сиденья. Ирину и Настю запихнули на заднее сиденье. За руль сел Михаил. У него тряслись руки, и он никак не мог завести машину.
— Отпусти сцепление и трогай! — заорал на него Контейнер.
Машина рванула с места, завывая двигателем. Впереди показались три дома, но переполненная машина уже не могла взять подъем, и меня выкинули из машины.
— Пешком дойдешь! — сказал Контейнер.
Я умылся в луже, ощупал лицо. Губы вздулись, заплывал левый глаз, два зуба шатались, но были целы.
«Таврия» стояла во дворе дома с голубыми ставнями. Из дома доносилась музыка. Из окон за мною наверняка наблюдали и, может быть, обсуждали, войду ли я в дом или побегу назад по дороге. Я сел к окнам спиной. Они даже не попытались меня обыскать. Я вынул из-под щитков револьвер и патроны, ружье у них было двенадцатого калибра. Если они наблюдают за мной из окон, то они увидят только то, что я снял кроссовки. На мне были широкие джинсы, так называемые «трубы». Я переложил револьвер и патроны в карманы и пошел к дому.
Все трое сидели за столом. Они уже прикончили две бутылки водки и принялись за третью. У Михаила заплыл правый глаз, вероятно, он пытался протестовать и свое получил. Мать и дочь сидели на тахте. У Насти были заплаканные глаза.
— А мы думали, ты уже сбежал, — сказал Контейнер. — Я бы сбежал. Дайте ему водки, только пусть сидит подальше, а то больно прыткий.
Михаил подкатил журнальный столик ко мне, поставил стакан с водкой, положил кусок колбасы. Я выпил и стал закусывать.
— И что дальше будет? — спросил меня Контейнер.
— Пока думаю, — ответил я неопределенно.
Они сидели неудобно для нападения, по разные стороны стола.
— Вы, городские, только думать и можете, а защитники из вас никудышные. Хочешь со мною подраться? Один на один?
— Не хочу.
— Молодец, соображаешь. Я одного городского зацепил, не я виноват, он сам пристал, и не в полную силу стукнул, а он концы отдал. Пять лет оттянул за превышение пределов необходимой обороны. Вить, я правду говорю?
— Правду, — подтвердил Виктор.
— А хочешь тещины сиськи посмотреть? Наверное, хочешь, интересно ведь, правда? Чего молчишь? Чего не заводишься?
Я молчал. Это явно не устраивало Контейнера. Ему хотелось драки. Он подошел к женщинам и неожиданно разорвал блузку Ирины. Грудь у нее была большая и красивая. Настя бросилась на Контейнера, он ее отшвырнул, Ирина пыталась ударить его ногой, но он ее стащил с тахты, перевернул и шлепнул по заду.
— А ты почему своих баб не защищаешь? — спросил меня Контейнер. — Нет, ты все-таки нормальное говно, что и требовалось доказать.
Контейнер сел к столу, поставив ружье у кресла. Ирина смотрела на меня, даже не сделав попытки прикрыть грудь. Ситуация вышла из-под ее контроля.
— Дайте закурить, — попросил я. — Сигареты в моей куртке.
— Дай ему покурить, — разрешил Контейнер.
Михаил взял мою куртку, но не стал обшаривать карманы, а понес куртку мне. На секунду он перекрыл Контейнера. Я уже все просчитал. Контейнер допустил самую большую ошибку, прислонив ружье к креслу, в котором сидел. С глубокого кресла вскочить быстро невозможно. К тому же ему придется вначале брать ружье за ствол.
Я резко толкнул Михаила столом и уже в прыжке оказался за спиной Контейнера, ногой отшвырнул ружье и рукояткой револьвера ударил его по голове. Виктор схватил бутылку, и я выстрелил из револьвера ему в грудь. Его шатнуло, но он все-таки усидел на стуле, но когда он увидел, что его белая нательная рубаха мгновенно начала пропитываться кровью, он сполз со стула. Нормальный шок. Я отступил, поднял ружье, взвел курки. Контейнер уже шел на меня, поматывая головой, легкое сотрясение он все-таки получил.
Я выстрелил в потолок и не услышал привычного удара дроби. Ружье было заряжено холостыми. Я быстро перезарядил ружье своими патронами. Контейнер этого явно не ожидал и остановился.
— В стволах картечь! — предупредил я и выстрелил вдоль стола. Картечь снесла бутылки, консервные банки, разлетелась стоящая напротив стола керамическая ваза.
— Лицом к стене! — крикнул я. Они подошли к стене.
— Руки на стену!
Они все проделали, как надо, насмотрелись американских фильмов по телевидению, даже ноги расставили пошире. Первым стоял Виктор. Я ударил прикладом ему по ребрам. Он вскрикнул от боли.
— Ирина Николаевна! — запросил Михаил. — Скажите ему, что это шутка!
— Не надо меня бить, — всхлипнул Михаил. — У меня больные почки. Ирина Николаевна, скажите ему правду!
— Павел, — сказала Ирина. — Я тебе должна объяснить.
— Это они объяснят на суде. — Я стукнул Михаила в ухо, не очень сильно, но он тут же замолчал, поняв, что легко отделался.
Я ткнул Контейнера стволом ружья.
— Выходи во двор, — приказал я ему.
— Вы куда? — спросила Ирина.
— Надо потолковать один на один, ему этого очень хотелось. — И я подтолкнул Контейнера к двери. — Всем оставаться на местах. Попытаетесь бежать — пристрелю.
Сразу за домом начинался лес. Мы шли среди сосен, уже нагретых солнцем.
— Повернись! — приказал я.
Он повернулся.
— Когда вышел из лагеря?
— Пять дней назад, — ответил он.
— Теперь снова сядешь на пять лет.
— Не сяду. — Он ухмыльнулся. — Она нас наняла попугать клиента, она и будет отвечать.
— Но била не она. Я сейчас поеду, заявлю в милицию, сниму побои — пятерку получишь.
— Ничего не получу. Суд в районе будет, а у нас москвичей не любят.
— Ладно, тогда я тебя убью.
— Не убьешь. Это уже будет превышение пределов обороны.
— Подойди поближе, — попросил я.
Он сделал несколько шагов.
— Никакого превышения пределов обороны не будет. Я вел тебя в милицию, ты обернулся, бросился на меня, я выстрелил. Заметь, не в спину. А эксперты все просчитают и снимут отпечатки следов. Шел вперед, потом повернулся и пошел на меня. Молись!
Что-то в моем взгляде было такое, что он поверил: я могу выстрелить. И он стал белеть лицом.
— Прости меня, — сказал он. — Простишь, на всю жизнь твоим должником буду. Тебе же здесь жить. Я отслужу, я на тракторе могу и на машине или что по хозяйству…
— Иди.
Он повернулся и пошел, я выстрелил в воздух. Он обернулся, увидел поднятое вверх ружье, прыгнул в сторону и побежал, петляя между соснами.
Я вернулся в дом. Мусор, битое стекло и консервные банки были уже убраны. Настя, Ирина и оба мужика сидели за столом и пили чай.