Страница 44 из 52
— Кто стрелял? — спросил меня Виктор.
— Я стрелял. Он попытался на меня напасть, пришлось застрелить.
Теперь все смотрели на меня. Я разломил ружье и выбросил из стволов пустые гильзы.
— А что же я Верке-то скажу? — растерянно спросил Михаил.
— А кто Верка?
— Мать его. Двоюродная сестра моя. — И Михаил заплакал. Я давно заметил, что пьющие мужики становятся плаксивыми.
— Мне надо ехать, сообщить в милицию о случившемся. Здесь есть дорога без этой лужи? Ирина Николаевна, я могу воспользоваться вашей машиной?
— Я вас подвезу.
— А где Веньку-то искать? — спросил Михаил.
— Здесь близко, в сосняке, — пояснил я. Значит, Контейнера зовут Вениамином.
— Никуда не ходите, ждите меня. — Ирина взяла с подоконника ключи от машины. Настя на меня не смотрела.
Мы сели в машину. Ирина отъехала с километр и заглушила двигатель.
— Я вам с самого начала не доверяла. Кто вам рассказал о тестировании?
— А разве и до меня кого-то тестировали?
— Да, тестировали, двоих, и оба оказались засранцами. И ваш друг Сергей тоже.
— Я не знаю никакого Сергея, я хочу знать только одно — где найти ближайшего милиционера.
— А вам-то он зачем?
— Чтобы сообщить об убийстве.
— Перестаньте. Вы же не идиот, чтобы убивать безоружного, вы его отпустили.
— К сожалению, не получилось…
— Актер вы плохой. Но вели себя достойно. Тестирование вы прошли блестяще. Может быть, вернемся?
— Если вы это называете тестированием, то оно поставлено некорректно.
— Жизнь тоже не всегда корректна.
— Но когда против одного трое мужиков, да еще с оружием, трудно быть не засранцем, как вы выразились, особенно при внезапном нападении.
— Нападение всегда внезапно, и мужчина должен быть готов к этому, особенно когда рядом с тобой женщины, которых надо защищать.
— Вы сами додумались до этого эксперимента или взяли из кино?
— Из жизни взяла. Чтобы вы не считали меня монстром, я вам расскажу свою историю. Я вышла замуж рано, студенткой. Он был большим, сильным. Мы поехали на дачу его родителей, Насте тогда было три года. И вот так же на дачу зашли трое, мой муж был сильнее их, и под рукой было достаточно предметов, которые могли стать оружием: и топор, и лом, и ножи. Меня изнасиловали при нем, и он ничего не сделал: он испугался. Через месяц мы развелись. И я поклялась, что с моей дочерью не должно произойти ничего такого, что она выйдет замуж только за настоящего мужчину, который сможет ее защитить.
— Наверное, это решать Насте.
— Решать буду я, потому что я ее вырастила, воспитала, выучила…
— И что вы сделали с насильниками?
— Они получили от восьми до десяти лет.
— Они наказаны, забудьте об этом.
— Вы служите в милиции или КГБ, сейчас это вроде называется ФСБ.
— Нет, я действительно вице-президент фирмы, вы это наверняка проверили.
— Но раньше служили ведь? В каком звании?
— Нет, я служил просто во внутренних войсках, в группе захвата. А по каким признакам вы это определяете? С тех пор прошло почти пятнадцать лет.
— По глазам. В вашем взгляде осталась уверенность сильного зверя, вы когда-нибудь наблюдали за глазами кавказских овчарок или ротвейлеров?
— Да.
— Глаза собаки, которая много раз побеждала, спокойно-несуетливы.
— Спасибо за сравнение с собакой, вас не затруднит довезти меня до шоссе?
— Понятно, — сказала Ирина. — Вы свою функцию выполнили.
Ирина довезла меня до шоссе.
— Притормозите здесь, — попросил я.
— Автобусная остановка дальше.
— Я поймаю попутную.
Ирина остановилась у обочины. Я вышел, поднял руку, и первый же «Москвич» притормозил возле меня.
— В сторону Москвы.
— Сколько?
— Полсотни.
— Садись.
Садясь, я оглянулся. Ирина помахала мне и улыбнулась. Такие женщины мне еще не встречались.
Вечером в Москве я поехал к Сергею. Он лежал. Бинты с него уже сняли, но руки, где он резал вены, были заклеены бактерицидным пластырем. Рядом с ним сидела его мать.
— Есть что рассказать, — сообщил я ему.
— Мама, побудь у себя, у нас с Павлом конфиденциальный разговор.
Мать вышла.
— Все произошло почти по твоему сценарию. Только они начали не в доме, а у лужи. Семена не было, он заболел, и его заменили другим, который куражился чуть больше, чем следовало.
— А Ирину затаскивали в чулан и она кричала, когда ее насиловали?
— До этого не дошло. Я перехватил инициативу.
— А ружье какого калибра оказалось?
— Двенадцатого, но у меня были патроны и для шестнадцатого. Кстати, ружье было заряжено холостыми.
— У меня к тебе просьба. Я бы не хотел, чтобы они и вообще кто-нибудь узнал о том, что я пытался покончить жизнь самоубийством из-за своего позора.
— Никакого позора нет. Условия эксперимента были некорректны. Я ей так и сказал.
— Наверное, — согласился Сергей. — Но я все равно оказался трусливым мудаком. Я только не понимаю, почему ты сразу не поверил в эту историю?
— В твоем пересказе бандиты были очень театральны. Ты позвони Насте через несколько дней.
— И что я ей скажу? Меня даже не били, как тебя, а так, стукнули для острастки.
— Объяснение очень простое. Ты сразу все понял, с интересом посмотрел их спектакль, а потом поставил их же спектакль моими руками. Все как у Чехова. Если ружье не выстрелило в первом акте, оно обязательно выстрелит во втором, но уже в другую сторону.
Мой давний и не очень храбрый друг молчал. Я даже знал, о чем он думал. Или сейчас, или через несколько минут он спросит меня, и он спросил:
— Ты с ней спал?
— Нет.
Сергей с облегчением вздохнул.
— Ты думаешь, все еще можно исправить?
— Чтобы исправить, надо прилагать усилия.
— А если Ирина или Настя тебе позвонят?
— Они не позвонят.
Мне не позвонили, меня встретили. Я вышел из офиса, уже привычно глянул на стоянку для служебных машин: «вольво» президента компании, «форд» второго вице-президента, моей машины не было, я собирался купить в ближайшие дни. Я шел к троллейбусной остановке и услышал, как рядом хлопнули дверцей. «Нива»! Дверцы «Нивы» хлопают так, будто бьют кувалдой по куску железа. Я оглянулся. Из «Нивы» вышла Ирина.
— Павел! — окликнула она.
— Вы, конечно, проезжали мимо и увидели меня? — спросил я.
— Павел, вы можете думать обо мне все что угодно, но то, что я не дура, вы уже убедились. Это не рояль в кустах, я вас поджидала.
— Могли и зайти, мы ведь знакомы.
— Павел, Насте плохо. Я думала, у нее кратковременная истерика, но она уже неделю плачет. Я знала, что вы ей нравитесь, но не поняла, что это настолько серьезно.
— Я думаю, для таких состояний нужен психотерапевт. Кстати, эта «Нива» ваша?
— Да, моя.
— А «Таврию» арендуете специально для тестирования?
— «Таврия» — машина Насти. Вчера звонил Сергей и рассказал, что ваш спектакль срежиссировал он. Я ему не поверила. Он патологический трус.
— Каждый человек боится. Только в кино герои никого и ничего не боятся. Я бы не вычеркивал Сергея из жизни Насти.
— А вот это уже не ваша проблема. Насколько я поняла из рассказов Насти, она вам не безразлична. Не ставьте точку. И вы уже прошли главный тест на настоящего мужчину.
— Спасибо. Но я не уверен, что меня и дальше не будут тестировать на вшивость.
— Не поняла.
— Не ворую ли я? Не изменяю ли? Интересно ведь подсунуть какую-нибудь блядь и ждать: клюну не клюну? Мне не хотелось бы жить в состоянии постоянного тестирования. Я думаю, это не понравится и любому другому. Не портите жизнь Насте. И будьте здоровы.
Пока мы говорили, я посматривал в сторону «Нивы». На заднем сиденье машины явно кто-то сидел.
Я шел не оглядываясь, но через несколько шагов остановился у киоска, наблюдая боковым зрением за «Нивой».
Ирина села в машину. В час «пик» машины шли плотно, в четыре ряда, так что перестроиться ей сразу будет трудно, и некоторое время ей придется двигаться в крайнем правом.