Девять драконов

— Тогда, может, не помешает собрать пару сумок и уложить в багажник.

Она отвернулась, не удостоив его ответом. Тогда к ней повернулся Сун и заговорил по-китайски. Она ответила ему кивком, и они продолжили свой путь. Босху стало ясно, что она выполнит его просьбу.

Пятнадцать минут спустя Сун остановился перед двумя башнями-близнецами, прозванными местными «палочками для еды». Элеонор, не произнесшая за последние пятнадцать минут ни слова, решила протянуть пассажиру на заднем сиденье оливковую ветвь мира.

— Хочешь подняться со мной? Можешь сделать себе кофе, пока я буду собирать вещи. По-моему, кофе тебе не повредит.

— Кофе — это хорошо, но у нас нет вре…

— У меня растворимый.

— Тогда так и сделаем.

Сун остался в машине, а они направились к дому. «Палочки для еды» представляли собой две соединенные между собой башни овального сечения на горном склоне, возносившиеся над Хэппи-Вэлли на семьдесят три этажа. Это было самое высокое жилое здание во всем Гонконге — оно своего рода доминанта городского ландшафта. Элеонор и Мэделин переехали в эту квартиру шесть лет назад вскоре после прибытия в Гонконг из Лас-Вегаса.

Поднимаясь в скоростном лифте, Босх инстинктивно ухватился за поручень. Было неприятно осознавать, что под ногами лифтовая шахта в сорок четыре этажа глубиной.

Дверь лифта отворилась в маленький холл, ведущий к четырем квартирам, Элеонор отперла первую дверь направо.

— Кофе в шкафчике над мойкой. Я быстро.

— Хорошо. Хочешь чашечку?

— Нет, я выпила кофе в аэропорту.

Они вошли в квартиру, и Элеонор удалилась в спальню, а Босх прошел в кухню и стал готовить себе кофе. Он увидел кружку с надписью «Лучшая мама на свете» и выбрал ее. Кружка была расписана уже давно, и после многократного мытья в посудомоечной машине надпись изрядно поблекла.

Когда он вышел из кухни, прихлебывая бодрящий напиток, глазам его предстала живописная панорама. Квартира выходила окнами на запад, и из нее открывался потрясающий вид на Гонконг и гавань. Изредка бывая здесь, Босх не уставал любоваться этой картиной. Чаще же всего, приезжая сюда, он встречал свою дочь в вестибюле либо у школы после занятий.

Громадный белый круизный лайнер двигался через гавань в открытое море. Босх наблюдал за ним некоторое время, а потом увидел столь значимый для них логотип «Кэнон», размещенный на крыше здания в Цзюлуне. И это еще раз косвенно напомнило Гарри о его миссии. Босх двинулся по коридору на поиски Элеонор. Он нашел ее в спальне их дочери: плача, она собирала вещи в рюкзак.

— Не знаю я, что взять. Не представляю, сколько времени мы будем отсутствовать и что ей понадобится. Я даже не уверена, увидим ли мы ее когда-нибудь.

Плечи ее вздрагивали, и слезы текли по щекам. Босх положил руку ей на плечо, но женщина тотчас ее сбросила. Она не желала принимать от бывшего мужа никаких утешений. Резко застегнув молнию на рюкзаке, Элеонор вышла и унесла его с собой. Босх, оставшись в одиночестве, принялся оглядывать комнату.

Все горизонтальные поверхности здесь были заставлены подарками и сувенирами из поездок Мэдди в Лос-Анджелес и другие места. На стенах висели афиши фильмов и музыкальных групп. Столик в углу был завален шляпами, масками и переплетениями бус. Многочисленные мягкие игрушки, сохранившиеся с детских лет, сгрудились у подушек в изголовье кровати. Босху казалось, что, находясь в этой комнате без приглашения, он бесцеремонно вторгается в личный мир своей дочери.

На маленьком письменном столе стоял открытый ноутбук. Босх легонько ударил по клавише пробела, и через несколько мгновений экран ожил. В качестве «хранителя экрана» у дочери служило фото, сделанное в ее последний приезд в Лос-Анджелес: цепочка серфингистов, балансирующих на своих досках в ожидании очередной волны. Босх вспомнил, что тогда они ездили в Малибу, позавтракать в местечке под названием Мармелад, а потом наблюдали за серфингистами с ближайшего пляжа.

С компьютерной мышью соседствовала маленькая коробочка из резной кости. Она напомнила Босху резную рукоятку ножа, найденного им в сумке Чанга. У коробочки был такой вид, словно в ней предполагалось хранить что-то важное — например деньги. Он открыл ее и обнаружил там только резных нефритовых обезьянок на красном шнурке. Вынув эту причудливую гирлянду, Босх поднял ее повыше, чтобы рассмотреть. Она была не более двух дюймов длиной, и на конце ее имелось маленькое серебряное колечко, предназначенное, видимо, для того, чтобы можно было куда-то ее прикрепить.

— Ты готов?

Босх обернулся. В дверях стояла Элеонор.

— Я готов. Что это, серьга?

Элеонор подошла ближе, пригляделась.

— Нет, дети цепляют такие штуки на телефоны. Их можно купить на нефритовом рынке в Цзюлуне. У многих телефоны совершенно одинаковые, поэтому они и обвешивают их подобными штучками.

Босх кивнул и положил нефритовую подвеску обратно в костяную коробочку.

— Они дорогие?

— Нет, это дешевый нефрит. Стоит такая штука примерно один американский доллар, и дети то и дело их меняют. Пошли.

Босх в последний раз обвел взглядом кукольные владения своей дочери и уже на выходе прихватил с кровати подушку и сложенное одеяло.

— Возможно, она будет изнурена и захочет спать, — пояснил Босх, встретив удивленный взгляд Элеонор.

Стоя в лифте, Босх пытался удержать под мышкой с одной стороны подушку с одеялом, пахнущие шампунем его дочери, а с другой — один из рюкзаков.

— Ты взяла паспорта? — спросил Босх.

— Взяла, — ответила Элеонор.

— Можно спросить тебя кое о чем?

— О чем?

Казалось, он внимательно рассматривает аппликации лошадок на одеяле.

— Насколько ты доверяешь Суну Йи? После того как мы обзаведемся пушкой, стоит ли ему оставаться с нами?

— Я уже сказала: тебе не надо насчет него беспокоиться, — без колебаний ответила Элеонор. — Я полностью ему доверяю, и он останется с нами. Он останется со мной.

Босх кивнул. Элеонор подняла взгляд на цифровой дисплей, информирующий о номерах проезжаемых этажей.

— Я доверяю ему на все сто, — добавила она. — И Мэдди тоже.

— Каким образом Мэдди…

Он осекся. Он вдруг понял, что она имеет в виду. Сун был тем самым мужчиной, о котором говорила Мэделин. Они с Элеонор были вместе.

— Теперь ты понял? — спросила она.

— Да, я понял, — ответил он. — Но ты уверена, что Мэделин ему доверяет?

— Да, уверена. Если она говорила тебе что-то другое, то, значит, просто старалась завоевать твою симпатию. Она девочка, Гарри. Она знает, как манипулировать людьми. Признаю, ее жизнь была немного… нарушена моей связью с Суном Йи. Но она видела от него лишь проявления доброты и уважения. Ревность у нее пройдет. Если мы ее вернем, конечно.

Сун Йи ждал их с машиной на подъездном круге перед зданием. Гарри и Элеонор положили рюкзаки в багажник, но подушку и одеяло Босх забрал с собой на заднее сиденье. Сун завел мотор, и они поехали дальше вниз по Стаббз-роуд в Хэппи-Вэлли, направляясь в Ван Чаи.

Босх старался выкинуть из головы разговор в лифте. Бесполезно было сейчас думать об этом — вряд ли это поможет в деле спасения Мэделин. Но было трудно контролировать свои чувства. Тогда, в Лос-Анджелесе, дочь поведала ему, что у Элеонор есть мужчина. Да и у него самого со времен их развода бывали женщины. Но оказаться с этой реальностью лицом к лицу здесь, в Гонконге, — совсем другое дело. И вот сейчас он ехал вместе с женщиной, которую в каком-то смысле до сих пор продолжал любить, и ее новым мужчиной. Принять это было нелегко.

Гарри, бросив взгляд через спинку сиденья на Суна, какое-то время приглядывался к тому, как тот держится. Чувствовалось, что этот человек не был здесь просто статистом, наемным телохранителем. Для него тоже на карту было поставлено что-то личное. Таким образом, это делало его ценным участником предстоящей операции. Если его дочь может доверять этому человеку, значит, и Босх может. Остальное же он сумеет не принимать во внимание.