Дорогами Чингисхана

В то же время каждый мой визит в Улан-Батор показывал, что мои монгольские знакомые все больше убеждаются, что этот проект должен стать предприятием монгольским, и осуществляться он будет так, как принято у монголов. Весьма неожиданно для себя я понял, что мне нравится моя новая роль — роль наблюдателя и консультанта. Было замечательно смотреть, давать советы и не тревожиться самому о практических вопросах. Даже тогда, когда мои рекомендации игнорировали, я понимал, что, пока экспедиция проходит на монгольской территории, проект будет носить подлинно монгольский характер, и у меня будет возможность столь необычным образом узнать, как организуют свои дела современные монголы. Кроме того, я говорил себе, что сотрудничество Ариунболда и Герела выглядит многообещающим. Один был чиновником, способным решать административные вопросы; другой — человеком, имеющим большой опыт походов, который сможет организовать практическую сторону этого честолюбивого предприятия. У меня сложилось впечатление — как потом оказалось, ошибочное, — что у них большой опыт совместной работы. На самом деле вместе они лишь несколько раз отправлялись ненадолго поохотиться.

В конце концов Ариунболд все же решил, что нам следует проделать первую часть пути, по Монголии, уже летом и отправиться в путь в июле. Герел усовершенствовал этот план, предложив в мае совершить пробное путешествие в пустынный район Хэнтэй, наиболее тесно связанный с деятельностью молодого Чингисхана. Мне показалось, что пробный поход — отличная мысль. У меня будет возможность испытать в полевых условиях мое собственное снаряжение, в особенности небольшую камеру, которую я собирался взять с собой, а мои товарищи смогут оценить монгольских добровольцев, вызвавшихся участвовать в основной экспедиции.

И снова никто не мог четко объяснить, куда и как далеко мы направляемся. Хороших карт у нас не было — либо их распространение ограничивалось по соображениям безопасности, либо, что вероятнее, карты попросту не печатали для широкого пользования. Но я понял, что нам предстоит провести в пути неделю или более того, и мы поднимемся на гору к северо-востоку от Улан-Батора в регионе, называемом Хэнтэй. Герел подготовил две овальные бронзовые таблички, каждая длиной около двенадцати дюймов, которые он намеревался там установить. На одной Чингисхан изображался красивым мужчиной лет тридцати — в этом возрасте он впервые возглавил боевой отряд. Другая была выполнена на основе знаменитого портрета Чингисхана, хранящегося в Императорском музее на Тайване. Эта картина, созданная через поколение после смерти Чингисхана китайским придворным художником, представляет человека, положившего начало новой императорской династии в Китае, династии Юань. Здесь Чингисхан показан в намного более старшем возрасте, когда монгольская армия уже покорила Северный Китай и захватила Пекин. Поскольку работать с натуры у китайского художника не было возможности, он подсознательно превратил Чингиса в китайского правителя, изобразив его с миндалевидными глазами, мягко очерченным ртом, гладкой кожей и длинной тонкой бородкой. В результате на портрете Чингисхан более похож на образцового конфуцианца, чем на степного полководца, собственными усилиями пришедшего к власти.

Обе таблички лежали на грязном, потрепанном брезенте, а Герел склонялся над ними — мы собирались отправиться в нашу пробную экспедицию, через семь месяцев после моего первого визита в Улан-Батор. Герел аккуратно приклеивал бронзовые таблички на мраморные плиты, напоминавшие небольшие надгробия, которые нам предстояло установить в определенных местах. На каждой плите была высечена подобающая надпись, выполненная по вертикали элегантным монгольским шрифтом и подкрашенная красной краской. Сам этот алфавит являлся непосредственным наследием гения Чингисхана, а сейчас его применение говорило о том, что в современной Монголии настало время перемен. Монголы маниакально пробовали один шрифт за другим — возможно, сказывалась то, что страна расположена на перекрестке культур, — и в разные периоды времени в стране применялись десять различных алфавитов, созданных на основе тибетского письма, ближневосточной письменности и кириллицы. Но до прихода Чингисхана к власти монголы либо не имели письменности, либо не ощущали необходимости ею пользоваться. Поэтому Чингисхан приказал своим чиновникам взять древний алфавит, применявшийся в Центральной Азии уйгурами, и именно эта форма письменности была официально принята для управления огромной империей. Она широко использовалась в Монголии более 700 лет, но затем, в 1941 году, алфавит оказался в немилости у коммунистической партии. ЦК нашел его архаичным и отсталым. В связи с этим был издан закон о том, чтобы постепенно прекратить его использование, заменив «современным» — то есть кириллицей, которой пользовались русские наставники.

Всех монголов должны были обучить кириллице, а монгольский алфавит в школах изучать перестали. Реализация этой непродуманной реформы затянулась из-за Второй мировой войны до 1945 года, а вскоре после ее внедрения возникли непредвиденные последствия, нежелательные для монгольского языка. Многие звуки и оттенки устного монгольского невозможно должным образом передать кириллицей, и устная речь, оказавшись в смирительной рубашке новой письменности, стала упрощенной и менее естественной. Монголы, гордившиеся своими традициями, начали с завистью смотреть на китайскую провинцию Внутренняя Монголия, где, по иронии судьбы, местные монголы по-прежнему пользовались монгольским алфавитом.

Теперь, сорок пять лет спустя, делаются попытки устранить последствия этого ошибочного решения. Руководство страны недавно заявило, что монгольская письменность будет возрождаться в рамках программы либерализации. Есть также планы, еще не вполне определенные, снова сделать этот алфавит официальным вариантом государственной письменности, хотя никто не знает, в какие суммы это обойдется. По некоторым оценкам, только замена пишущих машинок в правительстве потребует расходов, превышающих весь бюджет правительственной службы за два года. И, конечно же, было бы немыслимо, будь надписи на созданных Герелом табличках с портретом Чингисхана выполнены кириллицей, чуждой монголам.

Для надписей Герел взял цитаты из повествования, трепетно почитаемого всеми, кто изучает биографию Чингисхана. Точно неизвестно, кто и зачем написал подлинник этого текста, но «Сокровенное сказание монголов» считается одним из наиболее примечательных литературных произведений Центральной Азии и, возможно, самой необычной письменной хроникой из всех, созданных когда-либо кочевниками.

Обладатель великолепного имени, архимандрит Палладий, священник и ученый, служивший в русской миссии в Пекине, произвел сенсацию, когда в 1866 году сообщил, что обнаружил в китайских архивах неизвестное ранее произведение, в котором деятельность Чингисхана описывалась с точки зрения монгола. Открытие Палладия потрясло безмятежных востоковедов. До того времени общепризнанным фактом считалось то, что сложность изучения номадических культур связана с тем, что в них отсутствуют памятники письменности. Кроме того, вследствие кочевого образа жизни они редко оставляют после себя значительное археологическое наследие. Тем не менее опубликованная Палладием сага, написанная вскоре после смерти Чингисхана, рассказывала о происхождении монголов, а также сообщала о рождении, приходе к власти и невероятных достижениях величайшего из монголов.

Оказалось, что открытие Палладия было лишь началом. В течение последующего десятилетия в Китае, как в частных библиотеках, так и в официальных архивах, начали находить другие фрагменты, а также другие варианты «Сокровенного сказания монголов». Было похоже, что китайским ученым о существовании этого уникального документа было известно уже столетия, но они не придавали ему особого значения. Ведь это повествование рассказывало о варварах-монголах, а не о Китае, сердце цивилизованного мира. «Сокровенное сказание монголов» задает изысканные загадки, в решении которых до сих пор не достигнуто всеобщего согласия. Эти спорные моменты связаны с тем, что исходный текст был написан на монгольском, сохранившиеся экземпляры переписаны китайскими писцами, не применявшими монгольского алфавита. Звуки монгольского языка они старались передать знаками китайской грамоты, как фонетические символы. Они очень старались и даже составили глоссарий, в котором разъяснялись значения некоторых наиболее трудных для понимания монгольских слов, и, похоже, этот текст использовался китайцами в качестве учебника для подготовки устных и письменных переводчиков, работавших с монгольским языком. Но при переводе повествования на китайский в тексте, конечно же, образовались неясности, а первоначальный вариант, на монгольском, так и не удалось найти. Одна, по меньшей мере, из бесценных копий исчезла в сумятице китайской гражданской войны, и востоковедам потребовалось более столетия на то, чтобы восстановить хоть в какой-то степени исходный монгольский текст; многое в нем по-прежнему остается не вполне понятным.