Страница 10 из 59
Принято считать, что «Сокровенное сказание монголов» предназначалось для того, чтобы потомки Чингисхана узнали официально признаваемую историю происхождения знаменитого предка, и, как думают некоторые специалисты, текст стали называть «сокровенным», поскольку читать его дозволялось только членам императорской семьи. Другие полагают, что это название объясняется тем, что памятник имел небольшое распространение. Как бы то ни было, в «Сокровенном сказании» слышатся отзвуки голоса сказителя, напевающего членам племени, собравшимся у походного костра, легенды о появлении народа и о приходе к власти того, кого все монголы до сих пор почитают как отца нации.
Место, где мы с Герелом и Ариунболдом назначили нашу встречу, упоминалось, как они мне сказали, в «Сокровенном сказании»; располагалось оно на берегу небольшого озера, называемого Голубым и расположенного примерно в 190 милях к северо-востоку от Улан-Батора. Был конец мая, но долгая монгольская зима еще не отступила. Осока у берега обледенела и потрескивала, стаи ворон каркали на голых деревьях, а само озерцо, ширина которого составляла не более полумили, было на три четверти покрыто тающим льдом. В глубоких ложбинах, куда не попадали лучи солнца, оставались островки смерзшегося снега, а трава на крутом склоне холма, возвышавшегося на дальнем берегу озера, иссохла и побурела. Склон был обезображен лозунгом, выложенным камнями, — он прославлял победу октябрьской революции в России. Мы же, по иронии судьбы, прибыли сюда, чтобы почтить событие совершенно иного характера. Именно здесь мы должны были установить первую из табличек работы Герела, предназначенную увековечить память о том дне, когда, примерно 800 лет назад, несколько ничем не примечательных монголов собрались здесь, чтобы поклясться верно служить двадцативосьмилетнему Темучжину. Их обеты верности были одновременно и иносказательны, и просты. Один из пришедших обещал стать поваром своего нового повелителя, другой — его лучником, третий — главным пастухом отары, четвертый обязался пасти коров, пятый — чинить повозки. Несколько человек присягнули служить телохранителями. Один дал клятву, которая архаичным стихом «Сокровенного сказания» передавалась так:
Через двадцать лет имена членов этой компании наводили ужас почти по всей Азии. Темучжин, сменив имя, стал Чингисханом, а его верная «мышь» — полководцем Субудаем, возглавившим конницу, которым так восхищался Лиддел Гарт и который, как напишут потом историки, «покорил 32 государства и одержал победу в 65 решающих сражениях».
А в мае 1990 года на этом месте стояла дюжина монголов, наблюдавших за тем, как Герел возится с бронзовой табличкой; я только через какое-то время понял, что в пробном походе нас будет сопровождать группа профессиональных художников, а также двое волонтеров. Последних отличала особая одежда, нечто вроде униформы члена экспедиции: новенькие темно-бордовые дээлы и тяжелая войлочная обувь с еще не потускневшей вышивкой на боковой стороне. Они надеялись, что их включат в состав верхового похода во Францию; по специальности они были врачом и ветеринаром — это Ариунболд тоже взял из моего первоначального проекта экспедиции.
Доктор, весьма застенчивый молодой человек, носил неожиданную для монгола модную прическу — «конский хвост». Его товарищ, ветеринар средних лет, очень напоминал Самсона: грудь, как бочка, и привлекательное морщинистое лицо. Он носил широкий кожаный ремень, как у тяжелоатлета, а на голове — традиционную монгольскую островерхую шапку; к моему удивлению, он всякий раз, когда начинался дождь, накрывал ее полиэтиленовым пакетом. Ветеринар оказался шарлатаном. Он любил прихорашиваться, а размер его талии объяснялся обжорством. В течение последующих нескольких дней он большую часть времени вертелся у костра, ожидая возможности съесть еще одну порцию, а потом и третью. Что же до его ветеринарных навыков, выяснилось, что в лечении и уходе за животными местные погонщики разбирались лучше него. В состав экспедиции его включать не стали.
Молодой врач тоже оказался непригоден для похода, хотя он вел себя тихо, был приятен в общении и изо всех сил старался помочь, где только мог. Его непоправимый недостаток состоял в том, что он относился к тем очень немногим из встреченных мною монголов, кто держался в седле неуклюже и так и не научился сколько-нибудь уверенно ездить верхом. Доктор трясся на лошади, страдая от огромного неудобства, а стоило ей шарахнуться, как он падал. Всем было его жаль, в том числе и художникам: среди живописцев, писавших маслом и акварелью, а также скульпторов, было несколько весьма умелых наездников.
Все они были членами Союза художников Монголии; как я предположил, их пригласил в пробный поход Герел, поскольку их присутствие придавало походу полуофициальный статус «профсоюзного проекта», а также, что не менее важно, из-за того, что они внесут средства на оплату взятых напрокат лошадей и помогут заплатить проводникам, помощь которых нам потребуется в горах. Очевидно, ранее в Монголии не предпринималось ничего подобного нашей экспедиции, и приходилось подстраиваться под административное мышление, сложившееся в стране.
Я сразу заметил, что принятие решений было делом, которым монголы занимались сообща. По любому вопросу, будь то программа на день, число лошадей, маршрут или способ надевания седла, велись долгие споры, в которых участвовали все, независимо от того, разбирались они в обсуждаемом вопросе или нет. Участники обсуждения подходили, высказывали свое мнение, а потом возвращались к другому занятию современных монголов — ремонту сносившихся шин.
До места встречи мы добирались из Улан-Батора по холмистой местности и в пути провели шесть часов. Нашим транспортом были самые различные джипы и внедорожники, которые мы для этого случая выпросили у различных государственных организаций и кооперативов. Рабочее состояние этого транспорта поддерживалось путем «монголизации» — так шутливо обозначалось добывание необходимых запчастей из хлама и последующая их переделка. У джипа, таким образом, могло быть треснутое лобовое стекло, переставленное с похожей машины, разбившейся в аварии, задний мост — еще от одного пострадавшего транспортного средства, другой модели, и коробка передач, снятая с небольшого автомобиля. Второстепенные детали, например фары и зеркала, прикреплялись кусками проволоки или веревки, а иногда просто отсутствовали. С такими автомобилями-гибридами нам приходилось, естественно, часто останавливаться для ремонта, а шины вечно находились в ужасном состоянии.
Удручающее состояние транспортных средств лишний раз напоминало о том, сколь трудно организовать экспедицию там, где ни у кого нет возможности достать надежное оборудование и снаряжение. Было совершенно очевидно, что Монголия находилась в самом конце длинной цепи снабжения, начинавшейся где-то в СССР. Почти вся ввозившаяся в страну техника была советским старьем. И, конечно, продолжительности службы транспортных средств никак не способствовало то, что в Монголии по-прежнему практически не было дорог с твердым покрытием. Из одного населенного пункта в другой приходилось ехать по колеям от колес машин, которые проехали ранее, — по степи, через горные перевалы, через речные отмели. Мостов не было. Когда колея становилась слишком глубокой, водителю оставалось только выбраться из нее и проложить по нетронутому грунту новую. В любом автомобиле пассажиров сильно трясло, а колеи вовсе не украшали местность. Во все стороны тянулась сеть дорог, шрамами рассекавших лицо земли.
6
Здесь и далее цитируется по изданию: Сокровенное сказание монголов (Монгольский обыденный сборник). Перевод С. А. Козина. — Примеч. ред.