Страница 33 из 63
— А то, что теперь ты разговариваешь… это тебе ничем не грозит?
— Все угрозы пугают лишь до того момента, пока не выполнены. Потом их бояться нечего. — В голосе самки звучало неприкрытое презрение.
Итак, эта косолапая баба выглядит умной и не слишком пугливой. И если второе хорошо, то первое не очень. В такой ситуации глупая женщина была бы куда предпочтительнее.
Гоблинша, до этого сидевшая на корточках, уселась на пол. Согнула колени перед собой и обняла их руками. Вигала помолчал, обдумывая то, что хотел сказать.
— Гм… Я действительно не слишком хорошо умею говорить комплименты. Вот мои друзья, они…
— Они беспокоят тебя больше всего? — перебила его женщина. И указала глазами на миску с едой — Ешь.
Вигала послушно зачерпнул:
— Я…
— Говори тише, — посоветовала гоблинша, снова дергая себя за локон, — и не забывай работать ложкой. А то мне придется тебя кормить, как в прошлый раз.
Он поспешно проглотил то, что уже положил в рот. И снова потянулся с ложкой.
— А моих друзей тоже хорошо кормят? Знаешь, они, гм… слабые. Их надо хорошо кормить. И хорошо содержать, иначе они могут и умереть.
Она тут же уличила его:
— Пытаешься найти жалость в сердце гоблинши?
Вигала снова хлебнул из судка.
— Нет.
Гоблинша хихикнула, завозилась и уселась поудобнее.
— И правильно. У гоблинов нет жалости.
— Кто бы сомневался… — недружелюбно проворчал Вигала. — Уж только не я.
Женщина шевельнулась. До Вигалы долетел слабый звук. Вздох?
— Я могу тебя называть просто эльфом?
— У меня есть имя, — спокойно заявил он, бросая ложку в опустевший судок, — меня зовут Вигала.
Она опять дернула за локон. На этот раз сильно, отметило сознание Вигалы.
— А ты позволишь себя так называть? Я имею в виду — ведь вы, эльфы, всегда брезговали нами. И эльфы никогда не позволяли гоблинам называть себя по имени.
Вигала сел, задумчиво покусал нижнюю губу. Странный у них получался разговор. Надо было выбирать — или быть полностью искренним с этой женщиной, или врать, но тогда уж врать искусно.
Но он один раз уже попал впросак с лживым комплиментом.
— Имя, — медленно произнес Вигала, — можно доверить другу. Или врагу, но тогда уж очень хорошему.
— А я для тебя кто?
Ответ напрашивался сам собой. И Вигала несколько натужно проговорил:
— Пока враг. Но враг хороший. А что будет дальше, выбирать тебе. Ты можешь называть меня по имени, женщина.
И тут дверь чуть слышно дернулась — он уловил кожей лица легкое дуновение, прилетевшее от входа. В проеме появился гоблин.
Самка поспешно встала и начала несколько суетливо собирать посуду.
— Чего расселась? — зло рявкнул гоблин.
— Кормила, — заискивающе объяснила женщина. И, уже повернувшись к эльфу, безразлично добавила:
— Где фляжка с водой, ты, тварь? Я оставлю тебе новую, полную.
Вигала протянул фляжку, лежавшую возле него на полу. Женщина почти бросила в него другой, новой. Зубы сжались сами собой, когда он услышал издевательский хохот гоблина.
Но он сделал усилие и не стал ловить фляжку. Округлый бок ударил по лицу.
Уже в дверях женщина остановилась и, не оборачиваясь, сказала:
— Ужин принесу поздно вечером. Придется потерпеть.
Она вышла, со стуком прикрыв за собой дверь. И только тут Вигала вспомнил, что так и не удосужился спросить ее имя.
Время тянулось медленно. Но вечером женщина в его камере не появилась. Вместо нее заявился тот самый гоблин, что хохотал над ним.
Возможно, их разговор подслушали. Или просто решили, что эльф больше не нуждается в участливой женской руке, поскольку избавился от цепи мага-оружейника. Хотя сам Вигала не назвал бы эту самку слишком уж участливой…
Он несколько раз пытался заговаривать с гоблином. Но тот только издевательски ухмылялся в ответ и отпускал злобные замечания вперемежку с ругательствами. Так что к концу ужина Вигала замолчал. А сразу после ухода гоблина провалился в тяжелый, безрадостный сон.
Когда Тимофей с Лехой вернулись в камеру, там царило некоторое оживление. Дракон Гортензия безостановочно топтался по решетке, угрожающе размахивая длинным мощным хвостом. На конце хвоста красовались иглы, собранные в бутылочный ершик. Когда в конце взмаха иглы ударялись об прутья решетки, вниз сыпались искры, и прутья начинали грозно гудеть.
Сокамерники жались к стенам, с испугом глядя вверх.
— Что за шум, орлы? — с натужной приподнятостью в голосе осведомился Тимофей, хромая к центру камеры.
Никто не ответил. Он остановился, задрал голову и спросил у чуда-юда, шатающегося по решетке:
— Чего шумим, Гортензия?
Гортензия грозно рыкнула. А затем как-то странно свернулась — и Тимофей увидел просунувшуюся между двух громадных лап голову дракона. Глаза размером с добрый таз влажно моргнули.
— Ты вернулся!! — На этот раз Гортензия не стала прибегать к телепатии.
Вопль прозвучал во всю мощную драконью глотку, породив в камере довольно мощное эхо.
— Вот он я, — глупо проговорил Тимофей, наблюдая, как дракон снова усаживается на свое место в центре решетки.
Гортензия свернулась клубком и опять стала походить на кучу мешков с картошкой, наваленных сверху камеры.
Сзади подошел Леха и хрипловато пробасил:
— Это ты ее так окрестил — Гортензия? Ну и имечко. Крестный отец драконов из тебя…
Стражники, доставившие их в камеру, немного постояли в дверях, глядя с интересом на драконью тушу. Но очень быстро в их толпе появилась личность в бордовом камзоле и обозрела всех, включая и Тимофея, недовольным взглядом. Затем личность торопливо гаркнула, обращаясь больше к своим подчиненным:
— На что уставились? Не видали, как драконы задницу от насиженного места отрывают, что ли? Шевелись!
Их тюремщиков как ветром сдуло из камеры. Щелкнули замки.
Леха сзади грузно покачнулся, придержавшись рукой за плечо Тимофея.
— Что-то голова кружится. Покалякай тут со своей знакомой, а я пойду сяду.
— Да-да, — пробормотал тренер по тюк-до, не сводя глаз с дракона.
Следовало торопиться. Нога распухает, щека тоже. Еще немного, и он будет не в состоянии двигаться. И если у него есть под рукой дракон, то этим грех не воспользоваться. Правда, дракон, судя по его поведению, давно и прочно застрял в депрессии — и полностью потерял интерес к внешнему миру…
— Гортензия!
Дракон шевельнулся. Из-под крыла выползла голова и уставилась на него круглыми черными глазами.
— Можно тебя на минуточку?
Наступила небольшая пауза, в течение которой они глядели друг на друга. Наконец Гортензия нехотя проревела:
— Мне говорить мысленно или вслух?
— Как тебе больше нравится, — вкрадчиво предложил Тимофей, напирая голосом на слово «тебе».
— Мне все равно.
— Ну тогда мысленно, — поспешно предложил
он.
Хрупкое перемирие, царившее сейчас в камере, в любой момент могло нарушиться. Чем меньше услышат сокамерники, тем лучше.
Кроме того, их могли подслушивать. Резвых не мог не учитывать этой возможности.
Тимофей побрел к стене, по дороге начав беседу:
— Гортензия, тебе хорошо здесь? Я имею в виду, есть местечки и получше…
«Здесь спокойно», — капризно сказала Гортензия.
— Разве? У тебя под задницей толкутся беспокойные существа, кричат, дерутся…
«Все те же чувства, что и во всех прочих местах, — пожаловалась Гортензия. — Злоба, месть и желание нажиться на смерти ближнего. Есть ли смысл покидать это место? Везде то же самое».
Чувства? Если Гортензия телепат, то она должна быть чувствительна к эмоциям. Может, поэтому она и впала в депрессию. Каково это — быть драконом и все время чувствовать страх, ненависть и злобу к себе? Вряд ли кто-то при виде такой махины способен испытывать одно умиление.
— Ты чувствуешь чужие эмоции?
«Это утомительно. — Гортензия вытянула вбок лапу, на ней блеснули громадные загнутые когти. — Но я ничего не могу с собой поделать. Я все ощущаю».