Страница 82 из 117
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОЭМА В ПОЭМЕ
1. У СОЛЯНОЙ ДОРОГИ Шли в глубь степей по цареву указу левобережьем, страдая без воды. Скучно тут зоркому русскому глазу, да надо! Селился заслон от Орды. Соляная дорога! Для всей России, для дома каждого и очага по этой дороге соль возили от Эльтона и Баскунчака. Давно отшумели года боевые, давно уж отхлынула темная тать. Но стали тут поколенья живые всё глубже и глубже в землю врастать. Были когда-то указы именные, но давно уже землю разодрали в клочки Денисовы, Панечкины, Степные, Баженов — сперва еще так, кулачки. Для них оказалось, что и голь — не обуза, иди по найму из года в год. Не было слаще быковских арбузов, нигде так земля не давала доход. Быковский арбуз — полосатое чадо! Попробуй одною рукой удержи. Лопнет, раскрыв заревую прохладу, издалека только нож покажи! Денисовы и зерна в землю метали: поближе — арбузы, пшеница — в глуби, на третью весну меняли местами, сушь ли, голод — лопатой греби! Сами надрывались в страдную пору, голь нанимали, держали в горсти. Хищные, жадные лезли в гору. Рубль идет! Успевай грести! Только Баженов да Степной, пожалуй, могли помериться, шли в расчет. Да еще Ковылин — не камень лежалый! Любой норовит тебя слопать, черт! Панечкин — этот землей похлеще, но нету коммерции — кишка тонка. Живет в Петербурге, степной помещик! Спохватится. Скупим. Живи пока. А этот, Стрыгин, — и откуда их носит? — тоже лезет, совсем старичок, скот пригнал, а выгоны просит. Со временем — к ногтю, а пока — молчок!.. Так и следят друг за другом, волки. Главный — Денисов: «Эй, сторонись!..» Служат обедни матушке-Волге, баржи гонят и вверх и вниз. Один другому ребятишек крестит, целуются на свадьбах: «Милый, кум!» Пьют, обнимаются — честь по чести… Ночью пылают от жадных дум. 2. КОНЕЦ ВЕКА Январь восемьсот девяносто шестого. За тюремной решеткой не спит человек. Он ходит по камере, снова и снова обдумывает подступающий век. «Тюрьма?! — он по стенке постукал лукаво. Да, есть неудобства… Но время не ждет. Работать! Работать! Нет у нас права на передышку. Схватка грядет!» Волна нарастает, не знавшая спячки, крепчает. Задача ясней и сложней. Гудят по стране забастовки, и стачки всё яростней, определенней, дружней. Рабочим необходима учеба, склонились над книгой чубатые лбы. Объединились, как первая проба, кружки в Петербурге «Союзом борьбы». «Работать!» Ну что там тюремные стены, он видит Россию, людские сердца. Видны ему, как никому, перемены, он видит, как крепнет начало конца. Он видел: орел пошатнулся двуглавый, и Зимний уже на себя-не похож, и коридор канцелярии главной — Невский — почувствовал нервную дрожь. Он видит: от фабрики Торнтона шире волна забастовок идет по стране. Союзы возникли в Москве и в Сибири, в Ростове, Киеве, Костроме. Сквозь стены видна ему Волга родная, он мысленно видит с симбирской горы, как, землю и труд под себя подминая, идет капитал, молодой до поры. Поволжье — кулацкие цепкие пальцы на горле бесправной, босой бедноты, пустые мешки безземельных скитальцев, детишек сведенные голодом рты. К Самаре, к Саратову — ниже по Волге, — всё дальше, к Царицыну мысль повела. Всё ходит и взглядом внимательным, долгим глядит он под крыши Быкова села. Денисова видит под крышей амбара: Ефим не нахвалится сметкой своей, пока что не знает, слепой от угара, что кризис идет на степных королей!.. Сквозь крыши, покрытые жгутником редким, он видит горящие гневом глаза. Он видит: в избе у Бабаева Федьки в потемках потрескивает гроза. Присядь и молчи, самокруткой согрейся. Листовка советует, кличет, зовет! Всегда, проходя из Царицына рейсом, механик Варламов их Федьке сдает. Он видит: склонились, читают средь ночи Мазуров, Бабаев, Степан Дремлюга, волнует их верное слово рабочих. Он видит товарищей. Видит врага. На Невском уже фонари погасили, он вел карандашный отточенный клин: «Развитие капитализма в России». Подумав, добавил: «Владимир Ильин».