Страница 8 из 24
Человек вынул дурацкий шарик. Повертел в пальцах.
Сунул обратно в карман.
Исчез за гаражами.
9
Самый стабильный заработок дают самые идиотские проекты. У доброго боженьки все в порядке с чувством юмора. Зато у меня — не очень. Я уже давно не улыбаюсь, видя в школьных фойе, рядом с объявлением о родительском собрании и рекламой курсов рукопашного боя, афишу «Голубой волшебник газ». Внизу, под «Автор-исполнитель В. Смоляков», набрано красным курсивом «Явка младших классов обязательна». Вот с воплями и гиканьем в актовый зал набивается малышня, по бокам озабоченным конвоем выстраиваются учителя, и я, любимый, варварски подыгрывая себе на гитаре, пою с эстрадки на мотив приснопамятных «Утят»:
А потом на скорбном примере двух мышей-рэкетиров и одного кота Леопольда излагаю популярно, как пользоваться плитой и колонкой. Куда звонить по номеру «04». В каких случаях. С шуточками-прибауточками. С моралитэ, достойными Стивена Кинга: «Маленькая девочка услышала запах газа, но не сказала об этом маме. И вот темной-темной ночью…»
Когда я ухожу, учителя благодарят. Они всегда благодарят. Как мне кажется, искренне. Просят заходить в следующем году. А у заведующей местной столовой можно купить по дешевке мясо и молочные продукты. Еще ватрушки с творогом. В принципе, Управление газового хозяйства требует, дабы я просвещал детишек «поклассно». Не больше тридцати человек за раз, для лучшей усвояемости. Но тогда я рехнусь окончательно. Слава очковтирательству! — начальство «голубого волшебника» и директора школ закрывают глаза на то, что в среде массовиков-затейников с вульгарной ухмылочкой именуется «кидать палки». Делаешь один концерт, а в отчете ставишь пять палочек. Дескать, пять классов обслужил. Чисто конкретно, не оптом, а в розницу. Зато платит Управление регулярно. Иногда думается: так они отмывают наркомиллионы. Или отрабатывают гранты фондов пропаганды сексуальных меньшинств.
Когда меня заберут в психушку, я всех психов научу правильно открывать вентиль.
Услышав взрыв, знайте: это я.
…гость пришел в среду. Вечером. Наташка возилась на кухне, грохоча сковородками. Пахло карпом, жаренным в кляре. Еще пахло луком, нарезанным тоненькими колечками: размять пальцами, чтоб пустил сок, постное маслице, капелька уксуса, щепоть сахара, перец… И чекушка «Охотничьей» в холодильнике. Я валялся на диване с книжкой в руках, предвкушая таинства вечерней кулинарии. Это тоже старая привычка, связанная с ритмом работы вольного художника: завтрак на бегу, обед галопом и полновесный, из трех блюд, ужин. Зачастую глубокой ночью. Ненавижу тех, кто предлагает мне ужин отдать врагу. Нет у меня таких врагов, кроме гадов-советчиков.
Но и им я ужин не отдам.
Звонок глухо брызнул трелью. «Лерка, открой! — крикнула Наташка. — Это, наверное, Денис!» Сунув ноги в шлепанцы, я поплелся в коридор. Втайне радуясь: сын редко приходил домой к ужину, предпочитая утаптывать асфальт в компании однолеток. И через минуту проклял свою лень, из-за которой так и не удосужился вставить дверной глазок.
На лестничной площадке топтались двое громил. Кожаные куртки, шарфы из мохера. (По нонешней теплыни в таком «прикиде» упреешь в два счета. Но ничего не попишешь — форма одежды обязывает!) У обоих чернявый ежик начинается над бровями и шустро катится назад, погребая узенький рубеж лба. Тупое дружелюбие взглядов. Шкаф-Вася с Нижней Гиевки рядом с ними выглядел бы дистрофиком. Очень захотелось иметь помповое ружье. С картечью. Или бомбарду. Выкатываешь на позицию и под бодрый марш «Голубой волшебник газ»…
— Вы к кому?
— Добрейший денечек, Валерий Яковлевич! — приятным баритоном донеслось из-за «сладкой парочки». — Я к вам. Можно?
Голиафы раздвинулись, пропуская вперед крохотного, прилично одетого старичка. Очень прилично. Особенно мне понравился галстук. И шляпа. Мало кто способен так изысканно приподнять шляпу, явившись на ночь глядя в дом незнакомого человека.
— Э-э-э… А, собственно, по какому поводу?
Когда нервничаю, голос становится гнусно-сварливым.
— По поводу досадного инцидента. Имевшего место в прошлую субботу у Благовещенского базара.
— Вы… вы из милиции?
— Вы поражаете меня, Валерий Яковлевич. Я похож на работника органов? В данном случае я, скорее… м-м-м… представитель виноватой стороны. Имеющий полномочия уладить конфликт. Впрочем, если вам угодно, мы можем говорить здесь, на площадке.
На цыгана он был похож, как я на Майю Плисецкую. Даже меньше.
Адвокат? Всем табором нанимали?!
— Н-нет… н-не надо. Заходите…
Он зашел один. Долго возился в коридоре, снимая туфли. Я с подозрительной услужливостью сунул старичку тапки. Ч-черт, один порванный!.. Стыдно. И шляпу некуда повесить. Чувствуя себя лакеем, пытающимся без протекции устроиться к князю Потемкину, примостил шляпу на краешек вешалки — старинной, еще дедовской, с завитушками-вензельками, но разбитой по самое не могу.
Из кухни ударил ритуальный бубен:
— Денис! А хлеба купить? Почему я вечно должна…
— Это не Денис, Наташа. Это ко мне.
— Кто?
— Цыганский барон!
Ну кто меня за язык дергал?!
Старичок смеялся на редкость вкусно. Прыгали очки в тонкой оправе. Платочек из батиста промокал уголки губ. Бегали, веселясь, морщинки. И пахло дорогим одеколоном, забивая даже чад жареной рыбы.
— Вы весьма остроумны, Валерий Яковлевич. И наблюдательны. По рюмочке?
Откуда он извлек бутылку? Загадка. Я пригляделся. Рот наполнился слюной, как у собачки Павлова. «Юбилейный», выдержка и цена примерно одинаковы. Если выдержку считать в годах, а цену — в баксах.
— Прошу в комнату…
Внимательно следя, чтобы в рюмках не оказалось дохлого пруссака (были случаи!), наскоро сервирую стол. В комнату заглядывает Наташа, мигом проникаясь расположением к импозантному старичку. Он не по летам бодро вскакивает с продавленного кресла. Целует моей жене ручку — по-гусарски, у запястья. Представляется Вольдемаром Павловичем, хотя ожидалось что-то вроде брата Жемчужного. Категорически отказывается ужинать: надолго не задержу, коньячку для плезира и баста, обсудить мелочи… Наташка цветет. Поглядывает на меня: такие знакомые? откуда?! Я ничего не рассказывал ей о цыганах на базаре. Я ей вообще ничего не рассказывал.
Зачем?
«А громилы скучают на лестнице, — мелькает невпопад. — Вынести по чарке?»
— Итак, — начинает понятливый Вольдемар Павлович, едва Наташка выходит. — Целью моего визита является загладить неприятный осадок, вполне способный остаться у вас, Валерий Яковлевич…
Он внимательно смотрит мне в лицо. Залпом, варварски опрокидывает рюмку, которую грел в ладошке. Я вдруг понимаю: он боится. Он нервничает. Сильно, до озноба, до мокрых подмышек. Цыганский барон Вольдемар не знает, как со мной разговаривать. Отсюда замашки дореволюционного юриста.
— Валерий Яковлевич, давайте начистоту?
Слабо киваю. Начистоту — значит, начистоту.
— Я старше вас, Валерочка. Я намного старше вас. И очень прошу вас: простите им. Катерина еще очень юная… Она просто не успела. И Федька, дурак, поспешил влезть. Вы его правильно отвозили. Жаль, мало.
Он наклоняется ко мне. Близко. Я вижу припудренные мешки под глазами.
Шевелятся сухие, будто лакированные губы.
— Они до сих пор… иногда…
— Что — иногда?!
— Танцуют. Идут по улице и вдруг… Вы простите их, хорошо? Оставьте в покое. А я, со своей стороны…
Короткий, небрежный щелчок пальцами. В ответ слышен стук отворившейся двери. Когда я с ужасом понимаю, что дверь открыли снаружи, один из громил уже входит в комнату. С новеньким «дипломатом» в лапе. Откидывается крышка.