Видеоунтерменш

– Глаза, вы сказали глаза, – напомнил продюсер.

– Ну так вот. Глаза… Они полны религиозного огня, Веспилски! Подобные глаза я встречал в среде тибетских монахов – тех, что имеют доступ к находящимся в самате, а также у мусульман-фундаменталистов, иногда у ортодоксальных христиан. А когда я вышел из ворот Шаболовки, то испытал то же самое, когда покидал буддийский храм в Катманду. Человек, который попадает на территорию посвященных, а потом возвращается назад, испытывает особенное чувство. Чувство просветления, что ли… Кроме того, на выходе наконец-то заработал мой мобильный телефон. В приемной же не связывал ни с кем. А такое бывало только в особых случаях.

– Подожди, не понимаю, к чему ты все это ведешь? – рассердился Веспилски.

Беренсону было поручено следить за дорогой, и он молчал, хотя и ерзал от незаданных накопившихся вопросов.

– К чему я веду? – в свою очередь повысил голос Коппола. – А вот к чему я веду! Хрен мы получим, а не эфир, как говорят русские! Вот к чему я веду! И никакие «откаты» нам не помогут! Не помогут точно так же, как не поможет мешок с золотом, чтобы пройти в священные тоннели Кайласа. И сами пропадем, и мешок с золотом потеряется.

– Но вы же – Коппола, шеф! – все-таки не выдержал Беренсон.

– Да, мой мальчик, – с грустью в голосе проговорил режиссер. – Да, я Коппола. Но сегодня в первый раз за много лет понял, что я – всего лишь Коппола. А мы, по всей видимости, имеем дело с сильной религиозной организацией. Имя ей – Российский телеканал. Шаболовка – предместье священного храма. Кстати, надо будет разобраться, случайны ли созвучия. Шаболовка-Шамбаловка-Шамбала. М-да… Шаболовка, значит, предместье храма… К эфиру допускаются только посвященные… В то время как мы даже не знаем ни кто такой Буревич, ни что такое «Диалоги о рыбаках». Мы поздно узнали значение слова «откат»! Не поинтересовались, зачем Апоков держал рамку перед лицом, когда вел беседу! Мы не знакомы с расхожими терминами и фамилиями, знание которых дает пропуск только на первую ступень лестницы Высшего разума, а выпрашиваем эфир, Веспилски!

Коппола замолчал, достал еще одну сигарету, и весь оставшийся путь думал о чем-то своем, глядя в окно.

– Если все это именно так… – Беренсон остановил машину, поскольку к отелю они уже подъехали. – Если все, о чем вы говорили… Если это религия… То кто же тогда у них Пророк?

– Да-да, – спохватился Веспилски. – Не может быть, чтобы не было Пророка. Кто у них Пророк? Ты спросил, Френсис?

– Нет. Не спросил, – махнул рукой Коппола. – Я испугался. В некоторых религиозных общинах такие вопросы задавать запрещено. Убить могут… Видели бы вы глаза Галины Иквиной…

Глава 2 Заказ для великого князя

Вот это да! Подобной рамки еще не выходило у Звяги-мастера. Подобной рамки он и сам представить себе не мог, когда искал подходящий молодой бук. Сколько дорогого дерева он перепортил, – страшно подумать! Ведь только в плотницкой поймешь – сучковатая получается доска или без единого изъяна, как требовал княжеский тиун. Сколько ложек, гребней узорчатых, ковшей и еще всякой полезной утвари можно было нарезать из ошибочно поваленных дорогих стволов! Но нет. Испорченное дерево у Звяги отнималось и увозилось, чтобы Звяга не отвлекался. Зато рамочка, наконец, получалась отменной. Рамочка для великого князя Владимира Красно Солнышко. Рамочка, которую в ту пору называли словом «скуфеть». Тысяча лет теперь прошло, как позабыто это слово.

Впереди оставалась ночь. О сне Звяга даже не помышлял и очень волновался. Утром должен был приехать сам тиун с княжескими дружинниками, чтобы принять работу. Две дюжины беспощадных глаз уставятся на новую княжескую скуфеть. Мастер поставил рамочку в угол потемневшей плотницкой, а сам отошел в противоположный, чтобы полюбоваться своим изделием издалека. Да. Завораживает. С расстояния завораживает и запоминается, чего не хватало скуфетям, которые прежде заказывали воеводы, сотники и княжеские ближние люди. Все скуфети делались тогда резными и лучшими мастерами по дереву. И много искусных украшений было на скуфетях таких. И медведей изображали, и гречиху, и причудливую листву того же киевского бука. Но такой орнамент создать, чтобы не только вблизи взгляд притягивал, но и отличал скуфеть от всех других еще издалека, то под силу было – ветер знает какому умельцу. Говорят, только Звяга постиг истинные тайны орнамента, настоящий славянский художник. Только Звяга разумел секреты вареных красок как никто. И смотрелась теперь его рамочка-скуфеть и вблизи, и издалека радостно, торжественно, но вместе с тем – грозно, как и пожелал великий князь Киевский.

Звяга еще раз полюбовался своей работой, затем достал широкую полосу отборной бересты и повторил на ней всю скуфеть уже рисунком. Такого он раньше не делал, и никто из мастеров по дереву не прикидывал изделия на бересте никогда. Живая импровизация, да навык мастера, и никаких копий! Оттого не найти было на Руси ни двух одинаковых домов, ни двух одинаковых горшков, ни двух одинаковых щитов. Но эту скуфеть Звяга все-таки решил повторить на бересте, потому как большим трудом она ему далась, и еще чувствовал он, что это и есть венец его творчества. А когда повторил, то сразу легче стало на душе. Утром скуфеть все равно ведь станет княжеской и прикасаться к ней нельзя будет под смертным страхом. В лучшем случае руку отрубали за прикосновение к скуфети. Не полагалось простому человеку иметь такую вещь.

Закончив рисунок, Звяга аккуратно свернул бересту, снес в подполье, и только сейчас вспомнил, что за весь день не ел ничего.

– Эх, поздно, – вздохнул мастер, глядя на ночное небо через маленькое окошко. – Поздно! – Ведь еще утром поставил силки на перепелов, а проверить забыл.

Есть, конечно, захотелось, да так, что желудок закрутило от голода, но уж больно страшно в такое позднее время идти в степь проверять силки на перепелов. Не зверя боялся Звяга, а боялся человека. Нет страшнее зверей, чем люди, которые прятались теперь в лесах и в высоких травах киевских степей. Были просто разбойного нрава детушки, которым это от роду прописано, но бежали в леса также и пленники, бежали битые княжескими мытарями чумазые пахари-мужики. Избы ветхие оставляли и также примыкали к разбойному люду. А еще были такие, что прослышали про нового бога, который должен был на Русь с небес спуститься и будто бы звали того бога – Езус. Всех главнее этот бог. И все идолы деревянные вроде бы оживут по пришествии Езуса, поклонятся ему и навсегда уйдут с Русской Земли. Не все хотели этого бога и, захватив все, что напоминало о любимых языческих покровителях, так же уходили в леса и степи, и так же, в конце концов, вливались в разбойный народ. Поговаривали в тех лесах, что будто бы этот Езус долго мучился, прикованный на кресте, а теперь в отместку за свои страдания заставит всех тварей живых непременно страдать и страдания эти терпеть. А куда уж и без того терпеть бедному русскому человеку!

Нет. Не пойдет. Не пойдет этой ночью Звяга проверять силки на перепелов. Наверняка те силки уже увидели бездомные горемыки. Затаились неподалеку от силков и теперь ждут не дождутся хозяина, чтобы, незаметно подкравшись сзади, огреть дубиной или рубануть топором. Их тоже можно понять. С перепела какой навар? Только мяса чуток. А со Звяги и мясо, и льняная рубаха, и пояс, но самое главное – кожаные сапожки, которые однажды подарил ему княжеский тиун. Быстро стаптывается обувка у тех, кто проводит жизнь в дебрях, вот оттого ценность таких сапожек куда выше ценности человеческой жизни.

Звяга, смирившись с тем, что ночь придется провести в голоде, продолжал любоваться своей работой. С левого бока подходил – здорово! С правого бока подходил – хорошо! Потом лучину переставлял для разного освещения и опять радовался за себя и за свои мастеровые руки. Даже про голод забывал, когда пристально смотрел на рамочку-скуфеть. Однако после того, как уже налюбовался вдоволь, начали посещать мастера тревожные мысли. А что, если кто-то, помимо княжеских людей, к этому времени прознал, что Звяга готовит именно скуфеть, а? Конечно, уже знает кто-нибудь. Люди молчат, но все видят. Видели, наверняка, как буковые бревнышки подвозились к его избе. Видели, как Тороп (так звали княжеского тиуна) сам неоднократно наведывался в деревню, но заходил только к Звяге. А ведь не будет такой человек как Тороп, ложки, черпаки и прочую ерунду заказывать. Наверняка уже догадались соседи, что на этот раз мастер режет что-то важное. А поскольку в последние дни много людей в леса сбежало, то слух про тайный торопов заказ как пить дать до разбойного уха дошел. А те только и ждут случая. Много чем уже разжились разбойные предводители: и конями, и секирами, и железными шлемами… Не было только у них скуфети, чтобы собрать всю голытьбу в единую грозную силу и повести за собой.