Страница 3 из 40
Я вышел на перрон, жена меня заметила и бросилась навстречу. Выглядит не очень: лицо бледное, короткие темные волосы всклочены, будто она только что из постели выбралась. Я опустил сумку, и мы обнялись прямо посреди платформы. Встречающие беззвучно проклинали нас: мол, с ума сошли, пройти мешают.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Отвратительно, но очень счастлива.
— Я тоже счастлив!
— Тогда пошли! Давай рассказывай!
— О чем?
— О призах, наградах…
— Может, потом?
— Тогда покажи!
— Джина, не сейчас, чуть позже, они в сумке, на дне!
— Нет, давай посмотрим!
— Говорю же: они на дне!
— Ладно… Хотя бы как они выглядят?
— Ну, чек на пятнадцать штук похож на обычный чек. На пятнадцать штук, представляешь?
Джина взвизгнула от восторга.
— Вместе с ним вручили скульптуру: ни дать ни взять кусок дерьма!
— Неужели? Она действительно похожа на дерьмо?
— Нет, на перо, воткнутое в дурацкую чернильницу. А вот с премией памяти Эллен Куэрк деньги, к сожалению, не вручают, только статуэтку: леди с избыточным весом.
Джина достаточно осведомлена о моем отношении к феминизму и наверняка почувствовала иронию в словах «леди с избыточным весом».
Мы сошли с платформы и спустились по ступенькам.
— Представляешь, оказывается, у нас есть книга Эллен Куэрк! Вернее, не у нас, а у тебя, — поправилась жена. — А называется она… «Жизнь женщины», что ли?
— Близко, но не совсем, — сказал я. — «Женская доля».
— О чем она?
Пришлось задуматься. Великий труд Эллен Куэрк я не читал и, думаю, не читал ни один человек на свете. Эта книга вроде «Улисса» или «Подходящего жениха», которые вы открываете, «потому что нужно», но, не понимая, о чем речь, с легким сердцем закрываете на пятнадцатой странице. Однако, не желая казаться неучем в глазах человека, мнением которого я дорожу, я проговорил:
— Ну, в общем, это автобиографический роман о женщине, которая чувствует себя вдвойне отвергнутой: во-первых, потому что женщина, а во-вторых, потому что лесбиянка.
— Это я знаю. Так на обложке написано. Застигнутый врасплох, я решил ей отомстить.
— Что, Джина, только обложки рассматриваешь? Хоть раз на целую книгу замахнись!
Она рассмеялась и в шутку меня ударила. Мы вышли на стоянку. Половина третьего, солнце нещадно плавило асфальт.
— Как думаешь, к чему это приведет? — спросила супруга, когда мы устроились на раскаленных сиденьях белой малолитражки. За рулем, естественно, Джина.
— К чему приведет что?
— Ну, то, что тебя наградили… Наша жизнь как-то изменится?
Она имела в виду: «Как это отразится на семейном бюджете?» Я вздохнул.
— Дорогая, точно не знаю. По крайней мере какая-то известность появится. Теперь я не просто хлыщ, а хлыщ-лауреат. Думаю, этой псевдославой неплохо воспользоваться и взяться за книгу…
Вот уже несколько лет я пытаюсь написать серьезную работу о том, что мужчины-представители среднего класса так и не приняли феминизм, а для достижения своих низких целей просто научились притворству и политкорректности. Рабочее название книги — «Тайный шовинист»… Тема довольно скучная, и я понимал: если в ближайшем будущем я не найду такого же скучного издателя, она утратит актуальность, ведь на дворе 1994-й, и образованные люди подустали от сексуальной тематики. Сейчас еще изображают вялый интерес, однако вскоре даже притворяться перестанут. Мужчины и женщины начнут считать друг друга людьми непонятными, заблудшими и годными лишь для случайных связей.
— Гай, откуда ты материал возьмешь? — Нечаянно проскочив на красный свет, Джина нахмурилась. — Пойми меня правильно, тема, конечно, интересная, но… о ком ты будешь писать? Где эти «тайные шовинисты»? То есть они наверняка существуют, просто я ни одного не встречала.
Я малодушно промолчал.
В небольшом особняке, что в Хейзл-Гроув, графство Чешир, мы жили втроем: Джина, ее младшая сестренка Натали и я. Поженились мы четыре года назад, когда была жива моя теща, а теперь, увы, остались только две темноволосые сестренки, которым нравилось иметь в доме поборника феминизма. Каменный особняк знавал трагедии, но я был в нем вполне счастлив, пописывая дрянные статьи в окружении женского смеха, музыки и тампонов. Любителям примет сообщаю точный адрес: Шепли-драйв, дом тринадцать:
Когда мы выбрались из машины и подошли к двери, Натали, открыв окно спальни, устроила нам душ из розовых лепестков. Еще она испекла торт, украшенный глазурью, поверх которой разноцветными «Смартиз» выложила «Мой Гай». Я сразу понял: надпись — ее работа, потому что буквы получились кривоватыми. Все, что делала Натали, выходило нетвердым и кривоватым.
Затащив на кухню, Натали игриво ткнула меня в живот.
— Ты молодец, настоящий умник!
— Да, он настоящий умник! — сжимая меня в объятиях, эхом отозвалась Джина.
Натали, последовав примеру сестры, повисла у меня на шее: чуть не задушили в любви и восхищении. В ту пору это случалось почти каждый день.
Несмотря на ужасное недомогание, Джина решила приготовить праздничный пудинг. Мы с Натали пытались ее отговорить: мол, зачем, торт есть, к тому же она плохо себя чувствует. Увы, эффект получился скорее обратным: Джине показалось, что мы считаем ее неумехой и боимся ее десертом отравиться.
Пришлось поспешно освободить кухню.
Натали поднялась наверх принять душ и поговорить со мной. «Душевые разговоры» начались, когда моей будущей свояченице было пятнадцать.
Само собой, я на нее смотрел, но по мере возможности не слишком пристально, чтобы не приняли за мерзкого извращенца, подглядывающего за красивыми женщинами. И так всякий раз, когда Натали принимала душ, я сидел на стульчике у ванны, откуда открывался великолепный вид на происходящее, вперив глаза в предусмотрительно прихваченный журнал. Оказывается, просто листать журнал достаточно для того, чтобы изобразить этакую мирную, добродушную отчужденность.
Сегодня я выбрал издание для мужчин-сторонников феминизма под названием «Ахиллесова пята». На обложке красовался броский анонс: «Гай Локарт: „Мужчины не умеют показывать чувства“». Я прочитал статью вслух, время от времени поднимая глаза, чтобы проследить якобы за реакцией девушки, а на самом деле — за процессом мытья.
Бот что там говорилось. «С раннего детства меня учили: мальчики не должны целоваться с мальчиками. Бена (он мой брат, на два года старше) учили тому же. К сожалению, когда в четыре года я пошел в детсад, я казался брату неотразимым, и во время прогулок он подлетал ко мне и чмокал в щеки. Пришлось пожаловаться родителям, которые отвели Бена в сторону и со всей строгостью объяснили: „Мальчики не должны целоваться с мальчиками“.»
— Что? Это правда?
— К сожалению, да.
— Твой брат Бен, этот надутый мачо, целовал тебя в щеки?
— Да, довольно часто и страстно.
— А родители взяли и запретили… Гай, какой ужас! Она яростно мылила лобок, а я притворился, что изучаю раздавленную на душевой занавеске муху.
— Бену следовало родиться итальянцем, тогда он мог бы сколько угодно меня обнимать.
— Был бы он моим сыном, — негодующе сказала Натали, — я точно не стала бы наказывать за проявление братской любви!
Она во второй раз мыла несуществующую грудь, и я увидел, как темные зернышки сосков стали по стойке «смирно». Поспешно заглянув ей в глаза, я прочел в них удивление. Натали знает, что я смотрел, более того, я прекрасно знал, что она знает.
От отчаяния даже во рту пересохло.
— Как дела со скрипкой?
Натали не ответила и лишь таинственно улыбнулась. Черт, она мне на колени глядит! Оказывается, «Ахиллесова пята» соскользнула на пол, и ничто не защищало промежность от взгляда девушки. Свояченица насмешливо наблюдала за пульсирующей выпуклостью, что образовалась у меня на брюках.
Праздничный ужин прошел весело, хотя Джина почти не ела. Ей много нельзя: аллергия. Натали ела сколько хочется, а вот у ее сестры аллергия на все, включая саму жизнь.