Страница 2 из 40
Я радостно поглощал шампанское, когда на сцену вышла представительница творческой аристократии: невысокая элегантная блондинка с яркими, необычайно умными глазами — леди Филиппа Боуден, посвятившая свою жизнь благотворительности. По-моему, Джулия Кортии — ее близкая подруга.
Сегодня вечером леди Боуден должна вручить премию памяти Эллен Куэрк, присуждавшуюся одноименным благотворительным фондом, директором которого она являлась.
Ярая феминистка Эллен Куэрк взлетела на пик популярности в конце шестидесятых. Она появилась в редакции «Современницы» в лихие, полные смуты дни, когда темнокожие модели редко красовались на обложках глянцевых журналов. Они с Ариадной носили брюки клеш и банданы, курили травку и просиживали ночи напролет в баре, сокрушаясь, что не удалось спасти Дженис Джоплин. Эллен была одним из идеологов лесбийского движения Англии, пока ее жизнь не оборвала поножовщина, когда у мисс Куэрк пытались отбить подружку.
— Эта премия — чистым, звонким голосом начала леди Боуден, — ежегодно вручается работающему на Британских островах журналисту, который за последние двенадцать месяцев внес наибольший вклад в достижение взаимопонимания между полами…
Мочевой пузырь вот-вот разорвется!.. Я встал, чтобы направиться в мужскую уборную, но Ариадна тотчас схватила меня за руку и заставила сесть.
— Ради бога, Гай! — угрожающе прошипела она.
— Ариадна, мне срочно нужно отлить! — начал брыкаться я.
Дрожащая от негодования шефиня тут же заткнула мне рот. Попробовал встать — снова схватила за руку. Получилось что-то вроде перетягивания каната, и вскоре на нас стали оборачиваться. Даже невозмутимая, сдержанная леди Боуден, и та заинтересовалась. А потом я заметил, как натужно веселый Джон Бейкон сигналит из-за кулис. Энергично жестикулируя, он показывал: мне ни в коем случае нельзя подниматься.
Будто во сне я услышал голос леди Филиппы:
— «Не понимаю, почему женщин причисляют к некой второсортной касте. Всю жизнь меня искренне восхищала их мудрость, обходительность и необыкновенная способность сострадать».
Интересно, кого она имеет в виду? Маргарет Тэтчер, Майру Хиндли[1] или Имельду Маркое? В следующую секунду вопросы отпали сами собой: боже, она ведь мою статью цитирует!
— «Независимо от роста, веса, сложения и цвета волос я принимаю женщину как друга и наставника. Искренне надеюсь, что моему примеру последуют другие мужчины. Ребята, нам у них учиться и учиться, давайте же смотреть в оба!»
Будто по команде все присутствующие в зале дамы устроили овацию. Изумленные, шокированные, сбитые с толку мужчины подавленно молчали, лишь возмущенные взгляды, шиканье и щипки жен, любовниц и подруг выдавливали из них судорожные хлопки. Одна Анна Фермески не аплодировала. Только она не восторгалась дрянной, откровенно малодушной статьей, благодаря которой сложилась моя репутация. И тут, если честно, я полностью с ней солидарен.
Леди Боуден продолжала петь дифирамбы:
— Позвольте процитировать одну из читательниц «Современницы», которая пишет: «От всей души благодарю редакцию за то, что вернула мне веру в мужчин. Спасибо, что каждый месяц в мой дом входит человек с горячим сердцем, чистой душой и незаурядным умом. Спасибо за журналиста, который заставляет плакать и смеяться. Для меня и тысяч других женщин он стал союзником, другом и братом. Спасибо, огромное спасибо вам за Гая Б. Локарта!»
Бурные аплодисменты. Когда они стихли, леди Боуден, выдержав эффектную паузу, объявила:
— Леди и джентльмены! В этом году премия памяти Эллен Куэрк вручается Гаю Б. Локарту!
Вторая награда за вечер: присутствующие в зале дамы устроили настоящую овацию. Я пожал руку леди Боуден, которая толком не аплодировала, а будто гладила невидимого хомячка. Перестав «гладить», она вручила мне конверт и бронзовую статуэтку в виде толстой жен-шины.
— Вы молодец! — похвалила она и улыбнулась, обнажая на удивление желтые зубы. Странно, из такой семьи, а зубной щеткой пользоваться не умеет!
Холодным рассудком я ненавидел фонд Эллен Куэрк за то, что присудили мне премию, и себя самого за то, что ее принял. Но сердце переполняла безудержная радость, и, приблизившись к микрофону, я зарыдал. Женщины, само собой, были в восторге. Большинство из них прослезились за компанию со мной, зато все присутствующие в зале мужчины, готов поклясться, умирали от желания просушить мои слезы ацетиленовой горелкой.
— Такая неожиданность… — всхлипывал я. — И подумать не мог… Знаете, а ведь, по совести, премия попала не по адресу!
Зал накрыла мертвая тишина. Все, они у меня в руках!
— Я недостоин награды! — продолжал я, по-мальчишески утирая слезы рукавом смокинга. — Чтобы получить приз, нужно немало потрудиться, а мне даже усилия прикладывать не пришлось. Ведь моя работа — любить женщин, а для этого усилия не требуются! Спасибо вам огромное!
Девушки шумно ликовали, а их спутники, притворившись, что радуются, рычали сквозь зубы. Ревновали, наверное… Или, возможно, почувствовали: я не поборник феминизма, атакой же, как все они.
Итак, теплым августовским вечером я достиг вершины журналистской карьеры, что в шкале человеческих достижений ставило меня чуть выше сутенеров, палачей и работников атомных электростанций. Вот она, награда за тридцать лет лжи и лицемерия! Вот во что превратилась моя жизнь!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТАЙНЫ
Тайна первая
Ночевать я остался в комнате для гостей у Ариадны. Моя начальница живет в Южном Кенсингтоне в двухэтажном доме размером с два автобусных навеса, если поставить их вертикально. Около шести утра меня разбудил собачий лай — это Ариадна лаяла во сне, то есть я надеюсь, что во сне.
После официальной церемонии устроили вечеринку, из которой я не помню ничего, кроме пьяного братания с Крисом Сандерсом. Стыдно говорить, но я признался, что восхищаюсь его талантом, да и Крис, кажется, на похвалу не скупился. После хорошей попойки со мной такое не редкость. Во хмелю готов любить всех и каждого, а потом просыпаюсь с болью в висках и отвратительным вкусом во рту.
Зрение сфокусировалось, и я увидел на прикроватном столике что-то блестящее. Статуэтка Эллен Куэрк! У меня сердце упало: целая тонна, как же я ее довезу?! Я быстро встал, принял душ и оделся. Потом уложил статуэтку и смокинг в спортивную сумку и спустился на кухню. Не теряя ни минуты, приготовил чай и проглотил мюсли.
Причины для спешки были, и довольно серьезные. Ариадна жила одна, за исключением крупного паука за застекленным шкафчиком. Однажды мне уже доводилось ночевать у Ариадны, и редакторше не терпелось, чтобы ее «взяли силой». Она расхаживала по дому в полупрозрачном хачатике, постоянно кашляла, выдыхала из глубоких, похожих на пещеры ноздрей черный дым и называла меня то зайчиком, то пупсиком, будто я был переодетым в женское платье Тони Кертисом, а она сексуально озабоченным консьержем.
Поймай она меня тем утром, наверняка заставила бы выслушать подробнейший рассказ о дружбе с покойной Эллен Куэркиотом, как молодежь продолжает дело Эллен, когда ее стокилограммовое тело превратилось в траву на Хайгейтском кладбище.
Дописывая записку шефине, я услышал над головой какое-то шевеление. Проснулась! Все, медлить нельзя! В сотую долю секунды — она бы и пикнуть не успела — я схватил вещи и поспешил на шумные, залитые светом улицы.
Джина ждала меня на станции Стокпорт. Я заранее позвонил с Юстона и объяснил, где встречаемся. А еще сообщил, что она вышла замуж за везунчика. Когда поезд подъезжал к Стокпорту, я высунулся из окна и увидел на платформе задумчиво глядящую в пустоту супругу. Вагон остановился, и я помахал ей как в фильме про войну: обвешанный орденскими лентами герой возвращается домой к любимой. Увы, она смотрела совершенно в другую сторону и меня не увидела. Да, Джина предпочитает не военные саги, в которых любимые пробираются друг к другу сквозь толпу, а триллеры: люди натыкаются на стены, падают и принимают уборщиков за президентов.
1
Майра Хиндли — известная английская детоубийца.