Страница 4 из 22
БАЛЛАДА ОБ АНДРЮШЕ ПЕТРОВЕ
В поселке под Наро-Фоминскомсирень у барака цвела.Жена инженера-путейцасыночка ему родила.Шли годы. У входа в правленьеменялись портреты вождей.На пятый этаж переехалпутеец с семьею своей.И мама сидела с Андрюшей,читала ему «Спартака»,на «Синюю птицу» во МХАТев столицу возила сынка.И плакала тихо на кухне,когда он в МАИ не прошел,когда в бескозырке балтийскойдомой он весною пришел.И в пединститут поступил он,как девушка, скромен и чист,Андрюша Петров синеглазый,романтик и волейболист.Любил Паустовского очень,и Ленина тоже любил,и на семиструнной гитареиграл, и почти не курил.На первой картошке с НаташейУгловой он начал дружить,в общаге и в агитбригаде,на лекциях. Так бы и житьим вместе – ходить по театрами петь Окуджаву. Увы!Судьба обещала им счастьеи долгие годы любви.Но в той же общаге московскойв конце коридора жилаМарина с четвертого курса,курила она и пила.Курила, пила, и однажды,поспорив с грузином одним,в чем мать родила по общагепрошла она, пьяная в дым.Бесстыдно вихляла ногами,смеялась накрашенным ртом,и космы на плечи спадали,и все замирали кругом…Ее выгонять собирались,но как-то потом утряслось.И как-то в компаньи веселойим встретиться всем довелось.Андрюша играл на гитаре,все пели и пили вино,и, свет потушив, танцевали,открыв для прохлады окно.Андрюша, зачем ты напился,впервые напился вина?!Наташа ушла, не прощаясь,в слезах уходила она.И вот ты проснулся. Окурки,бутылки, трещит голова…А рядом, на смятой постели,Марина, прикрыта едва…Весь день тебя, бедный, тошнило,и образ Наташи вставал,глядел с укоризной печальной,мелодией чистой звучал.И все утряслось бы. Но вскореАндрюша заметил, увы,последствия связи случайной,плоды беззаконной любви.И ладно бы страшное что-то,а то ведь – смешно говорить! —Но мама, но Синяя птица!Ну как после этого жить?Ведь в ЗАГСе лежит заявленье,сирень у барака цветет,и в вальсе кружится Наташа,и медленно смерть настает…И с плачем безгласное телоАндрюшино мы понесли.Два дня и две ночи висел он,пока его в петле нашли.И плакала мама на кухне,посуду убрав со стола.И в академический отпускНаташа Углова ушла.Шли годы. Портреты сменились.Забыт Паустовский почти.Таких синеглазых студентовтеперь нам уже не найти.Наташу недавно я встретил,инспектор она гороно.Вот старая сказка, которойбыть юной всегда суждено.РОМАНСЫ ЧЕРЕМУШКИНСКОГО РАЙОНА
Мужским половъм органом у птиц является бобовидный отросток.
«Зоология»… ведь да же столь желанные всем любовные утехи есть всего лишь трение двух слизистых оболочек.
Марк Аврелий5Ай-я-яй, шелковистая шерстка,золотая да синяя высь!..Соловей с бобовидным отросткомнад смущенною розой навис.Над зардевшейся розой нависшис бобовидным отростком своим,голос чистый все выше и выше —Дорогая, давай улетим!Дорогая моя, улетаю!Небеса, погляди в небеса,легкий образ белейшего рая,ризы, крылья, глаза, волоса!Дорогая моя, ах как жалко,ах как горько, какие шипы.Амор, Амор, Амор, аморалка,блеск слюны у припухшей губы.И молочных желез колыханье,тазобедренный нежный овал,песнопенье мое, ликованье,тридевятый лучащийся вал!Марк Аврелий, ты что, Марк Аврелий?Сам ты слизистый, бедный дурак!Это трели и свист загорелый,это рая легчайшего знак,это блеск распустившейся ветки,и бессмертья, быть может, залог,скрип расшатанной дачной кушетки,это Тютчев, и Пушкин, и Блок!Это скрежет всей мебели дачной,это все, это стон, это трах,это белый бюстгальтер прозрачныйна сирени висит впопыхах!Это хрип, это трах, трепыханьесиневы да сирени дурной,и сквозь веки, сквозь слезы блистанье,преломление, и между ног…Это Пушкин – и Пригов почти что!Айзенберг это – как ни крути!И все выше, все выше, все чище —Дорогая, давай улетим!И мохнатое влажное солнцесквозь листву протянуло лучи.Загорелое пение льется.Соловьиный отросток торчит.