Страница 23 из 28
Меж огородами дорожка. Змеящийся меж трав ручей. Столетняя вблизи сторожка, Забытая меж камышей, Шуршащих сонно над муаром Чутьчуть струящейся волны. Всё небо золотым пожаром Залито, создающим сны. Лягушки замерли в шампанском На трели самой голубой, Сверчки с веселием цыганским Стрекочут с ней наперебой. Цветочков пышные брокаты Разостланы по сторонам, Как будто райские палаты Приблизились нежданно к нам. Былинки самые простые Одеты в золотой наряд, Ромашки, как мужи святые, У ног Спасителя стоят. Крапивка даже у забора, И сочный, дымчатый лопух, Как канделябры средь собора, Как мраморный на своде пух. Ни человека, ни животных, Лишь бабочки, лишь паучок, Да тучек хоровод бессчетный, С румянцем оживленных щек. Нет никаких уже историй, Нет никаких уже идей. Никто не дует на цикорий, Исчез кровавый лицедей. И нет вчера, и нет сегодня, И даже завтра вовсе нет. Тут красота одна Господня, Тут Вечности одной поэт.
ЗОЛОТОЙ ШПАТЕЛЬ
Сегодня в белоснежной туче Я снова заприметил Бога. Давно знакомый лик могучий Глядел измученно и строго. Морщины стали шире, глубже, Глаза сияли из пещер, Цвет ледянистых синих губ же Напоминал туманность шхер. Волосья развевались дико, Волной зыбилась борода, И, как в Сикстине, всё велико, Подвижно, будто бы вода. Рукой мозолистой Создатель За золотой схватился луч, – И исполинский начал шпатель Счищать творение из туч... 1946СМЕРТЬ
Лабиринт подвижных линий. Клочья мрачных облаков. Силуэты черных пиний. Бушеванье злых валов. Койкогда лоскут лазури. Гребень пенистой волны. Склянки. Ложки. Блик глазури В кувшине из тишины. Мотылек сестры больничной. Золотой кружок очков. Глаз, к страданиям привычный. Шелест женских башмаков. Снова пара глаз пугливых, Вдохновлявших душу глаз, Так несказно несчастливых... Выпить чтото вдруг приказ. Снова пред глазами миний. Солнце прячется в волнах. Скалы. Шапки черных пиний. Мачты в белых парусах. Вдруг открыли будто ставни, Засверкал за ними Днестр, Зашуршали сонно плавни, Зазвучал квакуш оркестр. Люлька. В люльке я, младенец, Много милых, мертвых лиц, Много красных полотенец, Много райских всюду птиц... Черный занавес из плюша В блестках золотых упал. Мертвое лицо из рюша Глянуло в потухший зал. Чейто крик раздался снизу, Ктото грохнул у стола. Луч потух, задев за ризу... Мрак мертвящий, мрак и мгла.ВОСКРЕСЕНИЕ
Весна. Тепло. Холмы. Долина. Могилы. Черные кресты. Разрыхленная всюду глина. Трава как бархат. В ней цветы. Из жести на крестах таблицы. На них безвестных имена. Есть и мое. А в небе птицы. Трель соловьиная слышна На черной кисти кипариса, Как было некогда при мне. Но где же я? Душаактриса В глубоком, навсегдашнем сне. А кости здесь, под этой глиной; Они уже почти что пыль. Всё стало странною былиной, Всё седоколосный ковыль. И всё же я еще, как атом, Живу в деталях бытия, Шуршу в ветвях перед закатом, Звучу в руладах соловья, Ползу, как сонная улитка, По белой Ангела щеке, Росистой паутины нитка – Мой волос на сухом цветке. И кто б ни плакал на могилах, Слеза его – слеза моя, Во всех я музыкальных силах, Во всем я сладком бытия.ВЕЛИКИЙ ПАН
Две синие бабочки, два кипариса, Направо романского храма кулиса, Налево зыбится пшеничное поле... Жара нестерпимая. Нега. Раздолье. По синему куполу ползают тучи, Как овны на дроком усеянной круче. Им некуда плавать. Полощется парус, И солнечный всех расшивает их гарус. Вакхической все одержимы услады, В ветвях кипарисов стрекочут цикады. Глаза раскрывает безбрежности Сфинкс, И Пана Великого плачет сиринкс. Нас нет уж давно, мы исчезли в квадрате Кладбища тосканского, но о возврате Мечтать нам никто запретить уж не в силах, Свобода действительна только в могилах. И вот мы две синие бабочки ныне, Кружимся резвясь в раскаленной пустыне, Взвиваемся легкой воздушной спиралью Вокруг кипариса, чтоб солнечной далью, Чтоб странной любовью своей насладиться, Чтоб синего нектара в небе напиться. Пока мы ходили еще по дорогам, Стращали нас явью, стращали острогом, И столько повсюду валялось казненных, Что не было места для слов окрыленных. Но нас уже нет там, коконы в земле Раскрылись, и сущность теперь уж в крыле. Две синие бабочки, два кипариса, Направо романского храма кулиса, Налево зыбится пшеничное поле… Какая свобода! Какое раздолье!