Страница 9 из 40
Контакты с польскими и литовскими учеными существенно отразились на всей деятельности кружка, расширив его интересы и давая толчок новым начинаниям. Они могли бы оказаться еще эффективнее, если бы в 1823–1824 гг. Виленский университет не подвергся разгрому в результате расследования специальной комиссией во главе с Н. Н. Новосильцевым деятельности местных тайных организаций. Около двадцати выпускников университета, в том числе Адам Мицкевич и его друзья, обвиненные в принадлежности к тайным обществам, были направлены учителями в великороссийские губернии, а Лелевель, Бобровский и Данилович отстранены от преподавания.
Сожалея о «потерях» университета, Румянцев оказал помощь в устройстве на службу нескольким изгнанным преподавателям и студентам. В частности, по его ходатайству в Харьковский университет был устроен Данилович.
Несколько энергичных сотрудников появились у Румянцева и в других районах страны. В Смоленске разысканием, описанием и копированием исторических памятников по его поручению занимался знаток прошлого Н. А. Мурзакевич (1796–1834). Будучи дьяконом, он должен был выносить откровенные насмешки духовного начальства за свои чересчур мирские увлечения. В Киеве сотрудником Румянцева стал преподаватель истории и географии в местных гимназиях М. Ф. Берлинский (1764–1848). Он играл заметную роль в научной и культурной жизни города и являлся автором нескольких интересных историко-географических исследований. Члены кружка намеревались издать ряд работ Берлинского, связанных с исторической топографией Киева и Украины. Большую роль в разыскании и копировании письменных памятников для кружка сыграл выпускник Александро-Невской академии, новгородский протоиерей и библиотекарь Новгородской Софийской библиотеки З. Т. Скородумов, занимавшийся историей религии.
Особые отношения с кружком сложились у Е. Болховитинова (1767–1837), который даже на фоне блиставших дарованиями сотрудников Румянцева выделялся незаурядными способностями. Сын приходского священника, в молодости он был одним из популяризаторов французских просветителей, написал одним из первых биографии Н. И. Новикова и А. Н. Радищева. Однако после смерти жены он неожиданно для многих постригся в монахи и со временем стал митрополитом. Человек противоречивых убеждений, по мнению некоторых исследователей даже склонный к атеизму, он под монашеской одеждой скрывал натуру рационалиста и скептика. Его прогрессивные высказывания нередко мирно уживались с откровенно реакционными. Болховитинов обладал острой наблюдательностью, необычайным трудолюбием. Общественно-политические события, проблемы науки, жизнь современников волновали его ничуть не меньше, чем церковные дела. Не желая, а возможно, и не умея делать широкие исторические обобщения, он занимался изучением конкретных вопросов русской, преимущественно церковной и местной истории, дипломатикой и библиографией. Сделано им в избранных направлениях немало. Его работа о древнейшей русской жалованной грамоте князя Мстислава новгородскому Юрьеву монастырю стала первым в России классическим исследованием в области дипломатики и палеографии, а труды по истории Киева, Пскова, Новгорода благодаря богатой документальной базе не потеряли своего значения и сейчас.
Несмотря на длительную и обширную переписку с Румянцевым, Болховитинов остался в стороне от основных предприятий кружка, хотя историографическая традиция неизменно называет его в числе самых активных сотрудников Румянцева. Причиной этого, возможно, стал ряд случайностей.
Впервые их пути сошлись около 1812 г., а возможно и раньше, когда Болховитинов в лице Румянцева надеялся найти покровителя издания своего исследования о грамоте князя Мстислава. Договоренность об этом была достигнута, но какие-то обстоятельства помешали осуществлению издания. Дело ограничилось гравировкой текста грамоты и частичным набором исследования. Сам Болховитинов позже обвинял в этом А. Н. Оленина, давшего якобы отрицательный отзыв на его труд. Оскорбленный, он передал работу М. Т. Каченовскому, который и опубликовал ее в журнале «Вестник Европы». В течение нескольких лет после этого между Болховитиновым и Румянцевым происходил лишь любезный обмен научными новостями.
Взаимная заинтересованность вновь возникла около 1817 г., когда Общество истории и древностей российских отказалось печатать «Словарь русских духовных и светских писателей» Болховитинова, ранее опубликованный им по частям в журнале «Друг просвещения». Это была первая после известного «Исторического словаря» Н. И. Новикова сводка биографий русских писателей. Румянцев деликатно предложил свои услуги по финансированию печатания «Словаря». Подготовка рукописи к изданию и корректура были поручены Анастасевичу. Но уже выход первой части привел к взаимному разочарованию: текст оказался набранным неряшливо, с многочисленными ошибками. Румянцев потребовал снять с титульного листа «Словаря» свой герб[34].
Болховитинов запомнил свои две неудавшиеся попытки сотрудничества с Румянцевым. В дальнейшем, несмотря на неоднократные предложения, непосредственного участия в работе кружка он не принимал, хотя и консультировал его членов в процессе подготовки ими научных трудов. Румянцев был многим обязан ученому монаху: в процессе их многолетней переписки возникали новые научные замыслы, обсуждались исследования кружка.
Постепенное сплочение вокруг Румянцева представителей различных слоев русского общества и приложение их труда, знаний, энергии на решение строго очерченного круга задач имели свои истоки в общественной атмосфере тех лет. Великая французская революция, наполеоновские войны и борьба народов Южной Европы и Южной Америки за свое социальное, политическое и национальное освобождение усилили и в русском и в зарубежном обществах интерес к истории. С помощью истории пытались объяснить настоящее, фактами прошлого широко оперировали в качестве обоснования разнообразных практических мер. Исторические экскурсы стали неотъемлемой частью публицистических, литературных, экономических сочинений, повествования о прошлом заняли прочное место на страницах почти всех выходивших в то время в России журналов. «И моя деревня должна принадлежать истории», — в этих словах писателя М. Н. Макарова отразился подъем, который переживало тогда краеведение. Объявляются всероссийские подписки по сбору денежных средств на строительство памятников на Куликовом поле, Минину и Пожарскому. Для сотен людей в различных уголках России изучение прошлого становится важной духовной потребностью. Возникают национальные кадры историков с отчетливо выраженной тенденцией к постепенной демократизации их социального состава.
В XVIII в. исторические изыскания в основном являлись результатом обычной службы или были связаны с личными интересами обеспеченных людей. Иное положение сложилось в начале XIX в. Правительство, заигрывая с общественностью, предприняло ряд мер по централизации исторических исследований, исходя из интересов самодержавно-крепостнического государства. В 1803 г. на официальную должность «российского историографа» назначили Н. М. Карамзина, почти тогда же были организованы научные общества при университетах. Расширение круга людей, занимающихся научными исследованиями, выдвинуло новую проблему — проблему материального фактора. Необходимость поиска средств к существованию часто налагала свой отпечаток на творческую судьбу ученых, подчас вынуждала их вообще отказываться от своих занятий. Так, Григорович, познавший с детства нужду, все-таки решил, что лучше быть сельским попом, нежели столичным антикварием: «первое приносит доход, сколь бы он мал ни был, а другое — издержки, так сказать, на прихоти ума. Нашему ли брату гоняться за сими прихотями, коли мало стает и на потребности желудка? Великое — великим, малое — малым, и это последнее — наше»[35].
Сын знаменитого историка A. Л. Шлецера, X. А. Шлецер, будучи даже профессором Московского университета, в ответ на предложение Румянцева заняться переводом и изданием полученных из Кенигсберга грамот писал Малиновскому: «Его сиятельство говорил мне о патриотизме в то время, когда у меня не было даже кровати, и я должен был спать на полу. Конечно, можно сделать что-нибудь из патриотизма, но увы…»[36]. В противоположность Шлецеру Круг, отказываясь от приглашения принять участие в издании летописей, недвусмысленно намекал на то, что дескать «любой провинциальный профессор получает денег больше, чем академик».
34
[Болховитинов Евгений]. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви. СПб., 1818, ч. 1, 2.
35
ГБЛ, ф. 178, карт. 1346, д. 18, л. 15 об.
36
Переписка Н. П. Румянцева, с. 361.