Желтоглазые крокодилы

Жозефина заговорила, и магия слов полностью преобразила комнату, словно они очутились в рождественской сказке: «В этот день в городе Бордо был объявлен праздник. На набережных стояли разноцветные шатры, над ними развевались знамена. В одном из шатров наследник французского престола Людовик VII, окруженный свитой, слугами, конюшими, ожидал, когда его невеста, Элеонора, закончит приготовления в замке Омбриер». Жозефина подробно описывала купание Элеоноры, говорила о травах, мазях, притираниях и духах, которые подносили ей камеристки и фрейлины, чтобы она была самой красивой женщиной Аквитании. Перебирая подробности, так волнующие воображение Зоэ, вскоре она почувствовала, что дочка прикорнула, но еще несколько минут продолжала рассказывать: «Стоял жаркий июль 1137 года, лучи солнца золотили крепостные стены замка. По обычаям того времени, свадебные празднества длились много дней и ночей. Людовик, сидящий подле ослепительно красивой девушки в алом платье с длинными рукавами, отороченными белым горностаем, казался юным, хрупким и бесконечно влюбленным, а вокруг — глотатели огня, музыканты с барабанами и тамбуринами, циркачи с учеными медведями, жонглеры. Пажи подливали в кубки вино и подкладывали в тарелки куски жареного мяса, а мясо в те времена, кстати, подавали почти холодным, потому что кухня находилась далеко от праздничного стола. Прекрасная, свежая, как цветок, Элеонора напевала песенку, которой ее научила кормилица накануне свадьбы.

Она повторяла эти строчки много раз подряд, как читают молитву перед сном, и обещала себе быть самой лучшей королевой, самой справедливой, доброй и милостивой к подданным».

Жозефина понизила голос до шепота, прильнувшая к ней малышка казалось, отяжелела, значит, уснула. Можно уже замолчать, она не проснется.

Гортензия долго говорила с отцом, потом ушла в свою комнату, выключила свет и легла, не зайдя ее поцеловать перед сном. Жозефина решила не тревожить дочку: наверное, ей необходимо побыть одной.

— Ты знаешь, как ехать к Ирис? — уже в машине поинтересовалась Гортензия, заглядывая в зеркальце, чтобы проверить белизну своих зубов и поправить прическу.

— Ты накрасилась? — спросила Жозефина, заметив яркие губы девочки.

— Всего лишь капелька блеска для губ, мне подружка подарила. Это еще не значит краситься. Это значит проявить минимум уважения к окружающим.

Жозефина решила пропустить мимо ушей наглое замечание и сосредоточиться на дороге. В это время движение по улице Генерала де Голля было затруднено, но это единственный путь к мосту Курбевуа. После моста пробка должна рассосаться. По крайней мере, она на это надеялась.

— Предлагаю не говорить у Ирис о том, что папа ушел.

— Поздно, — откликнулась Гортензия, — я уже сказала Анриетте.

Девочки называли бабушку по имени. Анриетта Гробз отвергала всякие там «бабуля» и «ба» — она считала это плебейской манерой.

— О господи, зачем?

— Послушай, мам, давай наконец смотреть на вещи здраво: если кто-то и сможет нам помочь, то только она.

Она имеет в виду Шефа. Деньги Шефа, подумала Жозефина. Через два года после смерти их отца мать снова вышла замуж — за очень богатого и очень доброго человека. Это Шефу они с Ирис были обязаны своим воспитанием, это он оплачивал их учебу в хороших частных школах, благодаря ему они могли кататься на лыжах и на лошадях, заниматься парусным спортом и теннисом, ездить за границу, это он финансировал обучение Ирис, снимал для них шале в Межеве, яхту на Багамах, квартиру в Париже. Шеф, второй муж их матери. На свадьбу Шеф надел ядовито-зеленый пиджак с люрексом и кожаный галстук в шотландскую клетку. Мадам Мать чуть в обморок не упала. Вспомнив это, Жозефина едва сдержала смех, опомнилась, когда сзади настойчиво загудели: она застыла на светофоре, хотя уже загорелся зеленый.

— Что она сказала?

— Что ее это нисколько не удивляет. Что удивительно, как ты вообще нашла себе мужа, так что было бы просто невероятно, если бы тебе удалось его удержать.

— Она так сказала?

— Слово в слово. И она, между прочим, права. Лопухнулась ты с папой, вот что. Раз уж он замутил с этой…

— Хватит, Гортензия! Я не разрешаю тебе так говорить! Надеюсь, ты обошлась без подробностей?

Жозефина сама удивилась, как могла опуститься до такого вопроса. Конечно же, Гортензия рассказала бабке все! До мельчайших деталей: возраст Милены, рост Милены, цвет волос Милены, работа Милены, розовый халат Милены, ее фальшивая улыбка в ожидании чаевых. Наверняка еще и приукрасила, чтоб ее пожалели, бедную брошенную девочку.

— В любом случае все узнают, лучше уж сразу сказать… Будем не так глупо выглядеть.

— Значит, ты уверена, что папа не вернется? — спросила Зоэ.

— Да он мне сам вчера сказал по телефону…

— Правда, сказал? — спросила Жозефина.

И снова себя отругала. Опять попалась в ловушку, расставленную Гортензией.

— Похоже, он начал жизнь с чистого листа… Если я его правильно поняла. Сказал, что выбирает проект, который профинансирует эта девица.

— У нее есть деньги?

— Какие-то семейные сбережения, и она готова ему их отдать. Верно, она от него без ума! Отец даже сказал, что она готова ехать с ним хоть на край света. Он ищет работу за границей, говорит, что во Франции у него нет перспектив, что это, мол, не страна, а сплошная безнадега, и что ему нужны новые горизонты. Кстати, у него появилась одна идейка, и мне она кажется весьма интересной! Мы еще с ним это обсудим.

Жозефина была потрясена: Антуан охотней делится планами с дочерью, чем с ней! Может, он ее теперь считает своим врагом? Нет, все, надо успокоиться и смотреть на дорогу. Как ехать, через Булонский лес или по кольцевой до Порт Майо? Какой маршрут выбрал бы Антуан? Когда он вел машину, я никогда не следила за дорогой, я целиком полагалась на него, ехала себе и грезила о своих рыцарях и прекрасных дамах, о крепостях и юной невесте, что трясется в крытом паланкине, спеша навстречу суженому, которого и в глаза не видела, а скоро он обнаженный ляжет с ней в постель. Она вздрогнула и тряхнула головой, возвращаясь мыслями к маршруту. Попробуем срезать через Булонский лес, может, там все же машин поменьше.

— Не мешало бы тебе спросить меня, прежде чем говорить об этом, — заметила Жозефина.

— Слушай, мам, давай не будем мудрить, у нас не та ситуация. Нам нужны деньги Анриетты, значит, надо развести ее на эти деньги и мяукать, как бедные маленькие котята под дождем. Она обожает, когда в ней нуждаются…

— Ну уж нет. Мяукать мы не будем. Сами выкрутимся как-нибудь.

— И как же ты рассчитываешь жить на свою нищенскую зарплату?

Жозефина крутанула руль и припарковалась у кромки аллеи.

— Гортензия, я запрещаю тебе разговаривать в подобном тоне, и если ты не прекратишь, я рассержусь и буду вынуждена тебя наказать.

— Ой-ой-ой! Как страшно! — усмехнулась Гортензия. — Ты даже представить себе не можешь, как я испугалась.

— Знаю, ты от меня этого не ждешь, но я могу закрутить гайки. Я всегда была с тобой доброй и мягкой, но сейчас ты переходишь всяческие границы.

Гортензия посмотрела матери в глаза и увидела там незнакомую ей решимость; она подумала, что Жозефина и впрямь может привести свою угрозу в исполнение, к примеру, отправить ее в пансион, чего ей очень не хотелось. Она откинулась на сиденье с оскорбленным видом и надменно проронила:

— Ну давай, играй словами. В этой игре тебе равных нет. Но реальная жизнь — совсем другая история.

Жозефина вышла из себя. Она стукнула рукой по рулю и заорала так сильно, что маленькая Зоэ заплакала:

— Хочу домой, к моему медвежонку! Вы злые, злые, я вас боюсь!