Кумир

Дальше вспомнить не мог. Но это было не важно, потому что он заснул.

21.20.

Забавно, что говорить стало не о чем, как только оба они осознали свое желание.

Они поехали к ней, успев переброситься всего несколькими словами. Потом Росс не мог найти места, где припарковаться, пришлось еще раз объехать вокруг квартала. Но когда он предложил ей выйти перед дверью ее дома, она ответила: "Нет, я останусь с тобой". Словно не могла оторваться от него. А когда он наконец-то нашел место для парковки, оно оказалось в трех кварталах от ее дома, и они молча шли назад вдоль длинного ряда домов.

Едва они вошли в дом, притворство кончилось.

Она тут же очутилась в его объятиях. А пока они целовались, она расстегнула на нем спортивную куртку, стянула с его плеч и метнула на диван. Пока она развязывала на нем галстук, он запустил руки ей под свитер и стал ласкать ее наполняющуюся грудь, стесненную шелковой тканью лифчика. Оба задыхались.

— Постой, идем со мной,— сказала она.

И повела его в спальню.

Спальня была белой. Изящные белые и голубые цветы на обоях, шезлонг, крытый подходящей тканью. Белые драпированные занавески на окнах и романтические фотографии по стенам, по-детски непосредственные, создавали эффект мультфильма. Широкая кровать из латуни и две латунные же лампы на тумбочках. На кровати лежало воздушное белое покрывало с горой подушек. Он был так упоен ею, что ничего не заметил в комнате, кроме, пожалуй, мягких игрушечных животных. Они были повсюду: медведи и кролики выглядывали из всех углов, лисята сидели на подушках в углу под окном, а один маленький забавный коала расположился прямо посередине кровати. Такая комната должна была принадлежать маленькой девочке, а вовсе не взрослой женщине.

Но это была женская спальня, и женщина была рядом с ним. Она усадила его на краешек кровати, чтобы он расстегнул на себе рубашку и избавился от мокасин. Пока он занимался этим, она стояла чуть-чуть в сторонке, стягивая свитер. А когда она сняла его, он увидел мягкие округлые формы ее грудей, схваченных лифчиком, и твердые соски, сквозь ткань рвущиеся наружу. Затем она расстегнула молнию, юбка соскользнула вниз. И вот она стояла нагая, в туфельках на высоких каблуках. Росс смотрел на ту же самую женщину, за которой наблюдал сквозь прозрачные занавески в прохладном ночном Майами.

Когда она подошла к нему, он ощутил запах "Шалимара", смешанного с ароматом ее тела…

Он оказался как раз таким любовником, какого Салли рисовала в своем воображении. Внимательный. Заботливый. Старательный. Совершенный.

Когда он смотрел на нее в последних лучах догорающего вечера, она вдруг тихо застонала, но он услышал.

— Я сделал тебе больно? — спросил он.

— О нет,— сказала она.— Ты такой замечательный любовник.

— Тогда в чем же дело? — допытывался он.— Салли, скажи.

— Я до боли хочу… любить тебя.

21.45.

Сэм Бейкер оказался навеселе. Такого с ним не случалось давно — он даже не мог вспомнить, когда это было в последний раз. Может быть, в новогодний вечер. Он забыл это прекрасное ощущение. Но, возможно, сейчас ему это очень кстати — такое облегчение он почувствовал.

После пресс-конференции, целого ряда вопросов и ответов, после того, как он поблагодарил Манкузо, они с Бендером, О'Доннеллом и Гаррисоном вернулись в Овальный кабинет для анализа произошедшего. Но пока они шли туда, официант Майкл успел открыть двухквартовую бутыль "Ханса Корнелла". Трое мужчин тепло пожали Бейкеру руку и выпили за его здоровье.

Все прошло хорошо. По мнению всех присутствующих, он превосходно справился со всеми вопросами. Он даже сумел обойти вопрос, как это повлияет на его отношения с Дэном Истменом. Это было как раз то, что Лу Бендер предсказывал. В точности как он хотел. Нет сомнения, что завтрашний опрос общественного мнения покажет значительный сдвиг в нужном направлении.

Еще одна бутылка, еще час короткой беседы о далеко идущих планах. Наконец Сэм Бейкер пожелал всем доброй ночи и отправился в жилую часть Белого дома. Он вошел в Зеленый кабинет, повесил пиджак на дверную ручку, ослабил галстук и опустился в любимое кресло, обитое зеленым ситцем. Считалось, эту комнату украсил и подобрал к ней мебель Джон Кеннеди, а на самом деле — Джекки, конечно. Затем Нэнси Рейган оклеила комнату новыми обоями и вернула диван и кресла. Но он всегда считал этот кабинет комнатой Вильсона. Потому что именно в этой комнате лежал Вудро Вильсон во время своей продолжительной болезни.

Сэм Бейкер поднял ноги повыше, откинул голову. Он думал о своей жене, Кэтрин. Как он скучал без нее и как жаждал, чтобы эти минуты она могла разделить с ним. В свое время она принадлежала к ньюпортской золотой молодежи. Любила шампанское, любила потанцевать, любила всегда — с того дня, как они встретились, и до конца. Как это было похоже на нее — умереть под рождество, оставив ему в утешение подарки и веселые украшения. Он решил, что в память о ней стоит выпить еще бокал шампанского, прежде чем лечь спать. Он нажал кнопку вызова официанта. Не успел он отпустить ее, как Майкл уже постучал и вошел.

Бейкер улыбнулся:

— Майкл, вы читаете мои мысли.

— Здесь адмирал Раух, сэр. Он хочет вас видеть.

С минуту президент не мог ничего понять. Затем сказал:

— Сейчас? Здесь?

— Внизу, сэр. В конференц-зале.

Сэм Бейкер опять надел пиджак, спустился на третий этаж в конференц-зал. Лу Бендер сидел у дальнего края длинного стола из красного дерева, пиджак переброшен через спинку кресла, галстука нет, рукава закатаны. Он был похож на человека, которого только что вытащили из постели.

В другом конце комнаты сидели двое мужчин, которых Сэм Бейкер не мог узнать. Раух находился в углу и говорил по телефону. Как только появился президент, все они встали.

— Добрый вечер, джентльмены,— сказал он. Потом повернулся к Бендеру.

Но Бендер развел руками: мол, у него к этой загадке ключа нет.

Раух повесил трубку и вернулся к столу. Он был чрезвычайно взволнован.

— Мистер президент,— начал он,— могу я представить вам мистера Левина Вандер Пула. Левин — глава отдела глобальных проблем Компании. Он также заведует Г-и-П.

— Г-и-П? — Они обменялись рукопожатием.

— "Гипотезы и предложения",— объяснил Вандер Пул и слегка поклонился.

— Военные игры,— уточнил Бендер.

— Ясно. Рад с вами познакомиться.

— А это Джим Ренвик, возглавляет отдел Латинской Америки.

Президент и с ним обменялся рукопожатием.

— Мне кажется, мы встречались.

— Да, сэр. Время от времени.

— Пожалуйста, садитесь,— пригласил президент.

Когда все расселись, Раух открыл лежащую перед ним папку.

— Кажется, мы знаем, кто нанял Петерсена, чтобы убить Октавио Мартинеса,— сказал Раух.

Президент выстрелил взглядом в Бендера. Тот пожал плечами, словно все это явилось для него неожиданностью.

— Джим! — обратился к своему помощнику Раух.

Ренвик открыл свою папку и передал через стол копии документа президенту и Бендеру.

— Это список из десяти человек, тех самых, что открыли СФНО и начали сандинистскую революцию. Некоторые имена вы знаете.

Президент пробежал глазами список. Несколько имен в самом деле были ему знакомы.

— Только Борхе пережил эти двадцать лет восстания,— сказал Ренвик.— В итоге именно он стал вождем марксистской армии, которая свергла Сомосу и заняла место его правительства. Остальные девять погибли в борьбе. Восемь в сражениях. Один от руки убийцы.

— Тот, кого убили, это Карлос Фонсека,— пояснил Раух.

Президент покачал головой, показывая, что он не в состоянии постичь смысл сказанного.

— Фонсека был идеологом революции,— принялся объяснять Ренвик.— Если хотите, отцом революции. Это была его идея назваться сандинистами в честь партизанского лидера тридцатых.— Он перевернул страницу и продолжал:— К тому времени, как сандинисты вышвырнули Сомосу в 1979-м, почти все старые революционеры были мертвы, а молодые недовольны. Одним не нравилась связь Ортеги с Советским Союзом. Другие боялись, как бы Никарагуа не стала наместником Кубы в Центральной Америке. Романтическая мечта Фонсеки о свободной, либеральной, социалистической стране — Никарагуа была забыта к тому времени, как Ортега вошел в Манагуа.— Ренвик закрыл папку и снял очки.— Но Ортега не забыл, как Фонсеке удалось использовать память о Сандино, чтобы собрать под свои знамена крестьян. И Ортега, придя к власти, задумал символический акт в честь народного героя. Его люди выследили и убили армейских офицеров, тех, кто прикончил Сандино в 1934-м. Тех, кто был еще жив, то есть двоих из трех.