Кумир

— Очень интересно,— заметил президент, пытаясь оставаться вежливым.— Но я никак не пойму, к чему все это.

— Подождите, сейчас вы услышите имя третьего убийцы,— сказал Раух.

— Его имя — полковник Хулио Рамирес.

— Что? — вскричал Бендер. Он в самом деле изумился.— Представитель правительства Никарагуа в изгнании? Этот старик?

— Да.

— Не верю.

— Да, да,— сказал Вандер Пул и поднял указательный палец.— Вы относитесь к нему как к старому слепому инвалиду.— Он хихикнул себе под нос и сложил руки на животе.— Но ведь когда-то Хулио Рамирес был молодым и сильным. Поймите, джентльмены, он был офицером в армии Сомосы. Он был командиром отряда смертников. На протяжении сорока лет он систематически убивал врагов Сомосы. Возможно, в представлении американцев он наиболее близок к Менгеле или Эйхману.

— И вы говорите мне, что Соединенные Штаты предоставили убежище подобному человеку? — спросил президент.

— Это… было выгодно.

— Это грубое нарушение закона.

— Мистер президент,— как можно мягче заметил Вандер Пул,— это политика.

Тут заговорил Ренвик:

— Для нас очевидно, что Рамирес и другие главари контрас наняли Петерсена, чтобы убить Мартинеса.

В комнате повисла такая тишина, что был слышен каждый вдох.

— Чушь,— заговорил Бендер.— Идиотская выдумка.

— Вовсе нет,— парировал Раух.— Он проиграл войну. Мы уже поняли это. Почему и они не могли понять этого?

— Черт возьми! — воскликнул Бендер.— Да, Мартинес являлся ангелом-хранителем контрас! А вы мне говорите, что его собственные люди хотели его смерти?

— Мы хотели,— тихо промолвил Раух.

— Прошу прощения, джентльмены,— сказал президент.— Видимо, сейчас будет уместным просить мистера Вандера Пула и мистера Ренвика извинить нас. Время уже позднее. Если им больше нечего сообщить нам.

Вандер Пул и Ренвик быстро собрали свои бумаги и встали.

— Благодарю вас, джентльмены,— сказал президент.

Они кивнули и вышли.

Когда они удалились, президент повернулся к тем двоим, кто остался за столом.

— А теперь я хочу, чтобы кое-что поняли вы,— сказал он, и в его голосе звучала спокойная сдержанность.— То, что было сказано в этой комнате, останется здесь. Но если мне хотя бы намекнут, что кто-либо из вас станет действовать исходя из того, что было сегодня сказано, без моего согласия или разрешения, притом выраженного недвусмысленно, вам придется худо. Вы меня поняли?

— Да,— сказал Бендер.

— Да, сэр,— сказал Раух.

Президент сел так, чтобы видеть обоих одновременно.

— Адмирал Раух,— заметил он,— мне очень интересно, что, вы полагаете, случилось с Октавио Мартинесом? Я хочу получить прямой ответ. Внести полную ясность.

— Хорошо.— Раух закрыл папку, выпрямился и положил локти на стол.— Мартинес проиграл войну. Мы поняли это. Все лидеры движения контрас поняли. Мы хотели убрать Мартинеса. Они тоже. Они понимали, так же как и мы: единственный способ убрать его — убить.

— Если рассуждать здраво,— сказал Бендер,— то, желая убрать его, они могли перерезать ему глотку в джунглях. Сделать вид, что он погиб в сражении.

— Конечно, могли,— парировал Раух.— Но они надеялись извлечь из этого двойную выгоду. И наняли бывшего агента ЦРУ совершить это убийство. Не для того чтобы обдурить своих пеонов или прессу. А для того чтобы обдурить нас — нас троих. Заставить думать, что это Ортега. Они знали: если мы поверим, то будем продолжать войну. Они нас обдурили. Мы ее продолжаем.

Президент сидел оглушенный.

— Вы не можете доказать это,— сказал Бендер.— У вас нет неопровержимых фактов для доказательства.

— Это так? — спросил президент.— Есть у вас неопровержимые факты? Или это снова высосано из пальца Компанией?

— Иногда приходится делать выводы без неопровержимых фактов,— сказал Раух.

— Отвечайте на вопрос.

Раух вздохнул и покачал головой:

— Хорошо. Явных улик у нас нет.

— Я остаюсь при своем мнении,— сказал Бендер.

— Но есть косвенные улики,— сказал Раух,— сильные косвенные улики. Благодаря им можно связать Петерсена с Рамиресом.

— Абсурд,— фыркнул Бендер.— Петерсен был боевиком Ортеги. Ты сам это утверждал.

— И я был неправ.

— Господи, что еще есть новенького?

— Мистер президент…

— Хватит, Лу,— предупредил Бейкер.

Бендер отодвинулся от стола и скрестил руки.

— Послушайте,— сказал Раух.— Мы знали, что Петерсен остался без работы, но не перестал быть воякой. Мы были убеждены, что он перешел к марксистам. А он пошел работать на Хулио Рамиреса.

— Докажите,— подался вперед Бендер.

— Они убили Карлоса Фонсеку.

— Что?!

— В 1976-м Фонсека был в Гондурасе, где никарагуанская армия не могла до него добраться. Петерсен заманил его в бар. Он выстрелил ему прямо в лицо.— И Раух передвинул папку президенту.— Вы найдете это здесь.

Бендер поднялся и стоял за спиной президента, пока тот просматривал содержимое папки. Там было два аффидевита[127] на испанском с приложением английского перевода. И фотография трупа мужчины, раздетого донага. Он лежал на голом дощатом полу. Была и фотокопия чека на 50.000 долларов, выписанного на Первый Национальный банк Тампы, на обороте стояла подпись: "Р. Петер".

— Нс верю,— сказал Бендер.— Фонсека был убит в сражении в горах Никарагуа. Так написано во всех книгах по истории.

— Лу, этот человек был Джорджем Вашингтоном для сандинистского движения. Чего ты от них ждал, чтоб они о нем написали? Они распространяли эту историю, дабы сделать его еще большим героем,— заметил Раух.— Он умер в публичном доме. В грязной маленькой рыбацкой деревне — Кабо-Грасиас-а-Диас. Такое время.

— От руки Рольфа Петерсена? — сказал президент.

— Точно.

Президент закрыл папку, встал и прошелся по комнате. Затем остановился и оглянулся на Бендера.

— Если правда, что Рамирес нанял Петерсена… как нам быть?

— Никак,— сказал Бендер.— Ни черта. Мы знаем. Мы используем наше знание, когда будем иметь дело с Рамиресом и прочими оставшимися вонючими крысами. Но сейчас, если мы допустим, чтобы это стало известно, мы расколем движение контрас. И тогда можете сказать "прощай" демократии в Никарагуа на весь остаток этого века.

— Извините меня, джентльмены,— вклинился Раух,— но, может быть, единственная возможность замять дело со СПИДом — это придать огласке историю Петерсен — Рамирес?

Президент промолчал. Раух посмотрел на Бендера.

— Да, Билл, боюсь, что да,— тихо сказал Бендер.

— Но разве мы не хотим…— и тут Раух оборвал себя сам. Он смотрел то на одного, то на другого. До него вдруг дошло, что он попался в ловушку Бендера.— Стоп, подождите секунду. Только секунду, черт подери! Если вы думаете, что я приму этот удар на себя одного, вы просто спятили!

— Адмирал Раух! — резко сказал президент.— Вы забываетесь.

— Нет, черт возьми!— Раух вскочил, обошел стол и встал рядом с президентом. Потом прицелился пальцем в Бендера.

— Вот этот сукин сын договорился насчет обследования в госпитале "Уолтер Рид". И одобрил использование вируса.

— Думаю, ты ошибаешься,— произнес Бендер.— Мы рекомендовали проходить обследование всем высокопоставленным представителям, приезжающим из развивающихся стран. А использовать сам вирус мы разрешили только для лабораторного изучения — не для политического убийства.

— Да ты знал, черт возьми, что его собирались опробовать на Мартинесе.

— Ничего подобного я не знал,— заявил Бендер.

Раух стоял лицом к лицу с обоими, сжав кулаки, побагровев от гнева.

— Черт бы вас подрал,— сказал.— Черт бы подрал вас обоих!

Развернулся и вышел, стукнув дверью.

Лу Бендер сцепил руки у себя на затылке и откинулся в кресле.

— Шах и мат,— сказал он.

22.20.

Когда Салли вышла из душа, она вытерлась, причесалась, опрыскала себя "Шалимаром", завернулась в широкий желтый махровый халат, надела пушистые тапочки и пошла в спальню. Росс лежал на спине под белым пуховым покрывалом, закинув руки за голову. А прекрасные черные волосы у него на груди выглядели очень мужественно. Мужчины не было в постели Салли так давно, что ей пришлось даже остановиться, чтоб вспомнить, когда в последний раз там был Терри. Но Терри выглядел совсем по-другому — рыжеватый, он был стройнее и выше. У Росса густые черные волосы пучками росли в подмышечных впадинах, и она погружалась в их крепкий мужской аромат, когда он обнимал ее. Мышцы его перекатывались под кожей, руки ниже локтя становились шире и выглядели сильными, прямо-таки могучими. Но кисти у него были узкими, ладони мягкими, а пальцы нежными и ласковыми. Она поражалась деликатности, с которой он касался ее. Словно это она сама к себе прикасалась — успокаивающе, чувственно. Это было восхитительно, и, когда она думала о его прикосновении, горячая волна прокатывалась по ней.

127

Письменное показание, подтвержденное присягой.