Страница 36 из 66
Действительно, смерть Зенги стала концом всего. Его солдаты, ещё недавно столь дисциплинированные, превратились в орду необузданных грабителей. Его богатство, его оружие и даже его личные деяния исчезли в мгновение ока. Потом его армия стала распадаться. Эмиры один за другим собирали своих людей и старались овладеть какой-нибудь крепостью и переждать в безопасном месте ход событий.
Когда Муануддин Унар узнал о смерти своего противника, он немедленно покинул Дамаск во главе своих отрядов, овладел Баальбеком и за несколько недель восстановил сюзеренитет над всей центральной Сирией. Раймонд Антиохийский возобновил, казалось, уже забытую традицию и совершил рейд до самых стен Алеппо. Жослен затеял новые интриги, чтобы вернуть Эдессу.
Эпопея могучего государства, основанного Зенги, казалась завершённой. На самом деле, она только-только начиналась.
Часть четвёртая
Победа (1146–1187)
О, Аллах, дай победу исламу, а не Махмуду!
Кто он такой этот пёс Махмуд, чтобы заслуживать победу?
Глава восьмая
Святой князь Нуреддин
В то время, когда в стане Зенги царило смятение, лишь один человек оставался невозмутимым. Ему было двадцать девять лет; с короткой стрижкой, с лицом смуглым и выбритым кроме подбородка, он имел широкий лоб и добрый ясный взгляд. Он приблизился к ещё тёплому телу атабега. С душевным трепетом взял его руку, снял с неё перстень с печаткой, символ власти, и надел себе на палец. Его звали Нуреддин. Он был вторым сыном Зенги[32]. «Я читал жизнеописания правителей прошлого, но не нашёл ни одного за исключением первых калифов, кто был бы так добродетелен и справедлив, как Нуреддин». Ибн аль-Асир имел полное право преклоняться перед этим князем. Хотя сын Зенги и унаследовал качества своего отца — строгость, смелость и государственный ум — в нём не было и следа тех пороков, которые делали атабега столь неприятным некоторым его современникам.
Если Зенги ужасал своей свирепостью и полным отсутствием щепетильности, Нуреддину с момента своего появления на политической сцене удалось предстать в образе человека набожного, воздержанного, справедливого, уважающего обещания и полностью преданного джихаду против врагов ислама.
О его интеллектуальных качествах свидетельствует тот факт, что он сумел усилить действие своих добродетелей, использовав грозное политическое оружие. Поняв уже в середине XII века незаменимую роль психологической обработки, он создал настоящий пропагандистский аппарат. Сотни образованных людей, главным образом религиозных деятелей, имели своей задачей привлечь к нему симпатии народа и тем самым заставить руководителей арабского мира встать под его знамёна. Ибн аль-Асир приводит сетования одного из эмиров Джазиры, который был «приглашён» сыном Зенги принять участие в кампании против франков.
Если бы я не отправился на помощь Нуреддину, — говорит он, — он бы отнял у меня мои владения, ибо он уже написал богомольцам и аскетам, чтобы те требовали поддержки у священников, побуждал их призывать мусульман к джихаду. В этот самый час все эти люди сидят со своими учениками и товарищами, читают письма Нуреддина, взывают ко мне и проклинают меня. Чтобы избежать анафемы, я должен согласиться с их требованиями.
Нуреддин при этом лично контролировал свой пропагандистский аппарат. Он заказывал поэмы, письма, книги и заботился, чтобы они распространялись в тот момент, когда могли произвести наибольший эффект. Принципы, которые он проповедовал, были просты: единая религия, суннитский ислам, что предполагало жестокую борьбу с любыми «ересями», единое государство и отвоевание захваченных территорий и, прежде всего, освобождение Иерусалима. На протяжении двадцати восьми лет своего правления, Нуреддин побуждал многих улемов[33] писать трактаты, в которых превозносились достоинства Святого города, аль-Кудса. С этой же целью устраивались публичные лекции в мечетях и школах.
В этих случаях никто не забывал вознести хвалу главному моджахеду, безупречному мусульманину, каким являлся Нуреддин. Но этот культ личности мог быть целостным и действенным лишь потому, что был основан, как это ни удивительно, на смиренности и строгости самого сына Зенги.
Жена Нуреддина однажды пожаловалась, что ей не хватает денег на личные нужды. Он дал ей три лавочки, которые он имел в Хомсе и которые приносили около 20 динаров дохода в год. Поскольку она нашла это недостаточным, он сказал ей: «У меня нет ничего больше. Все деньги, которыми я распоряжаюсь, находятся у меня как у казначея мусульман, и у меня нет никакого желания ни предавать их, ни бросаться в огонь ада из-за тебя!»[34]
Широко распространяемые, подобного рода рассказы, оказались крайне неудобными для местных князей, живших в роскоши и стремившихся отобрать у своих подданных последние сбережения. На практике пропаганда Нуреддина постоянно делала акцент на сокращении налогов, каковое он, как правило, осуществлял в подвластных ему странах.
Неудобный для своих противников, сын Зенги часто был таковым и для собственных эмиров. Со временем он становился всё более и более строгим в том, что касалось соблюдения предписаний религии. Не довольствуясь личным отказом от алкоголя, он совершенно запретил его и в своей армии, «а также бубны, флейты и другие вещи, противные Аллаху», уточняет Камаледдин, хронист из Алеппо, и добавляет: «Нуреддин снял с себя роскошные одежды и одел рубище». Разумеется, тюркские военачальники, привыкшие к выпивке и пышным украшениям, не всегда чувствовали себя непринуждённо рядом с этим правителем, редко смеявшимся и предпочитавшим всему прочему компанию улемов в тюрбанах.
Ещё менее утешительной для эмиров была тенденция, выражавшаяся в том, что сын Зенги отказался от титула Нуреддин («Свет веры») в пользу собственного имени Махмуд. «О, Аллах, — молился он перед сражениями, — дай победу исламу, а не Махмуду. Кто он такой этот пёс Махмуд, чтобы заслуживать победу?» Такие демонстрации смирения привлекали к нему симпатии простых и набожных людей, но сильные нередко обвиняли его в лицемерии. Тем не менее создаётся впечатление, что его убеждения были искренними, хотя его внешний образ и был до какой-то степени мифическим. Как бы то ни было, факт остаётся фактом: именно Нуреддин превратил арабский мир в силу, способную задушить франков, а его помощник Саладин стал тем, кто сорвал плоды победы.
После смерти отца Нуреддину удалось обосноваться в Алеппо, что было пустяком в сравнении с огромным доменом, завоёванным его отцом, но как раз скромность этого начального владения способствовала славе его правления. Зенги провёл большую часть жизни в боях с калифами, султанами и разными эмирами Ирака и Джазиры. Его сын не стал продолжать эту изнуряющую и неблагодарную борьбу. Оставив Мосул и окружающие его земли своему старшему брату Сайфеддину, сохранив с ним добрые отношения и таким образом обеспечив себе возможность рассчитывать на сильного друга на восточной границе, Нуреддин целиком посвятил себя сирийским делам.
Однако когда он прибыл в Алеппо в сентябре 1146 года в сопровождении своего доверенного лица, курдского эмира Ширкуха, дяди Саладина, его положение было не из лёгких. Мало того, что приходилось вновь опасаться рыцарей Антиохии, так ещё не успел Нуреддин укрепить свою власть внутри столичных стен, как ему сообщили в конце октября, что Жослену удалось вновь захватить Эдессу с помощью части армянского населения. Речь шла не о каком-то городе, подобном всем тем, что были потеряны после смерти Зенги: Эдесса была символом славы атабега, её падение ставило под вопрос всё будущее династии. Нуреддин отреагировал быстро. Двигаясь верхом день и ночь, оставляя на краю дороги загнанных лошадей, он достиг Эдессы до того, как Жослен успел организовать оборону. Граф, которого не сделали более смелым прежние испытания, решил бежать с наступлением ночи. Пытавшиеся последовать за ним сторонники были выловлены и перебиты всадниками Алеппо.
32
Чтобы больше узнать о сыне Зенги и его эпохе, см.: N. Elisseeff, Nur-ad-Din, un grand prince musulman de Syrie au temps des croisades, Institut français de Damas, 1967. Разница в написании Нуреддин и Нур-ад-Дин заставляет в этом месте уточнить, если это вообще необходимо, что мы не приняли в этой книге, предназначенной для широкой публики, академическую арабскую транскрипцию (прим. авт.).
33
Мусульманских богословов (прим. перев.).
34
Главный законный источник дохода для князей — в том числе и Нуреддина — была их часть добычи, захваченной у врага: золото, серебро, лошади, проданные в рабство пленники. Цена последних существенно уменьшалась, когда они были слишком многочисленны, уточняют хронисты; доходило даже до того, что человека обменивали на пару стоптанных башмаков (прим. авт.).