Страница 138 из 145
Прис, думал я. И с тобой однажды такое происходило: они схватили тебя там, в школе, выбрали тебя и отделили от остальных, а потом взяли на буксир так же, как теперь меня. И умудрились вернуть тебя в твое общество. Получится ли у них это со мной?
И, думал я, стану ли я таким же, как ты, когда закончится лечение? В какую более раннюю, более приспособленную к действительности стадию моей жизни они меня возвратят?
Как я стану тогда к тебе относиться? Буду ли я помнить тебя?
А если буду, буду ли я продолжать заботиться о тебе так, как забочусь сейчас?
Доктор Хорстовски оставил меня в зале ожидания, и почти час я провел там вместе с другими опупевшими больными, пока наконец не пришла медсестра и не вызвала меня. В маленьком кабинете меня представили доктору Найси„ Он оказался симпатичным человеком чуть постарше меня, с добрыми карими глазами, тонкими, аккуратно причесанными волосами, с осторожной, предупредительной манерой, с которой я никогда не сталкивался вне пределов ветеринарии. Этот человек сразу же проявил ко мне сочувственный интерес, создающий уверенность в том, что я спокоен и понимаю, зачем я здесь нахожусь.
Я сказал:
— Я здесь, так как у меня больше нет никакого основания, на котором я мог бы сообщать свои желания и эмоции другим людям. — За время ожидания я смог все это прекрасно продумать. — Поэтому у меня нет больше никакой возможности удовлетворения своих нужд в мире реальных людей: вместо этого я должен был обратиться к фантастической, выдуманной жизни.
Откинувшись в своем кресле, доктор Найси задумчиво изучал меня:
— И вам хотелось бы это изменить?
— Я хочу получить удовлетворение, настоящее удовлетворение.
— У вас совсем нет ничего общего с другими людьми?
— Ничего. Моя действительность расположена далеко вне того мира, который знаком остальным. Взять хотя бы вас: для вас это будет вымысел, если я вам расскажу об этом. Я хочу сказать, о ней.
— Кто она?
— Прис, — ответил я.
Он ждал, но я не стал продолжать.
— Доктор Хорстовски вкратце рассказал мне о вас по телефону, — вскоре сказал он. — У вас, несомненно, присутствует динамизм осложнения, которое мы называем типом шизофрении «Магна Матер» — «Великая Мать». Как бы то ни было, по закону я обязан сначала проверить вас по тесту Джеймса Бенджамена с пословицами, после чего — по советскому тесту Выгодского—Лурье с кубиками. — Он кивнул и откуда–то из–за моей спины появилась медсестра со стопкой бумаги, кубиками и карандашом. — А сейчас я дам вам несколько пословиц, а вы должны сказать мне, какой смысл в них заложен. Вы готовы?
— Да, — ответил я.
— Без кота мышам раздолье. Я подумал и ответил:
— В отсутствие власти творится неладное.
Мы продолжали таким образом, и я все делал правильно, пока доктор Найси не добрался до того, что погубило меня, до рокового шестого вопроса:
— Перекати–поле мхом не обрастает.
Я старался, как только мог, но никак мне было не вспомнить значение этой поговорки… Наконец я решил рискнуть:
— Эээ, здесь подразумевается некто, кто всегда активен и никогда не останавливается, чтобы над чем–то задуматься… — Нет, это звучит неправильно, — сделал я еще одну попытку. — Здесь говорится о человеке, который всегда в действии, поддерживает свое духовное и моральное положение и никогда не выйдет в тираж.
Он смотрел на меня внимательнее, и я добавил в качестве пояснения:
— Я имею в виду человека, который деятелен и не теряет времени даром, он идет по жизни вперед.
Доктор Найси сказал:
— Понимаю. — И мне стало ясно, что для целей легального диагноза, я проявил шизофреническое расстройство мышления.
— Что это значит? — спросил я. — Я ответил на вопрос шиворот–навыворот?
— Да, боюсь, что да. Общепринятое значение этой пословицы противоположно вашему ее толкованию: принято считать, что личность, которая…
— Не надо мне говорить, — перебил его я. — Я помню — я действительно ее знал. Личность со склонностью к перемене мест никогда не добьется ничего стоящего.
Доктор Найси кивнул и перешел к следующей пословице. Однако обусловленное законом совпадение произошло: я проявил формальное снижение интеллектуальной деятельности.
После пословиц я сделал попытку классификации кубиков, однако безуспешную. Мы с доктором Найси почувствовали облегчение, когда я от нее отказался и оттолкнул кубики.
— Значит, вот как дела обстоят, — сказал Найси. — Он кивком головы выпроводил сестру и продолжил: — Мы можем перейти к следующему и заполнить формуляры. Какой клинике вы отдадите свое предпочтение? По–моему, лучшая из многих — Лос–Анджелесская: возможно также, что я так считаю потому, что знаком с ней лучше, чем с остальными. Клиника имени Кэзэнина в Канзас–Сити…
— Отошлите меня туда, — с готовностью выпалил я.
— Какая–то особая причина?
— Многие мои близкие друзья вылечились там, — выкрутился я.
Он смотрел на меня, словно подозревая, что причина была более глубокой.
— И у нее хорошая репутация. Почти все мои знакомые, которым действительно удалось избавиться от психического заболевания, лечились в клинике им. Кэзэнина. Не потому, что остальные клиники недостаточно хороши, а потому, что эта — лучшая. Моя тетя Гретхен, которая сейчас находится в «Гарри Стек Салливан клиник» в Сан–Диего: она была первым психически больным человеком, с которым я в своей жизни столкнулся, и, естественно, потом еще со многими, потому что столь значительная часть общества страдает этими заболеваниями, как нам по телевидению каждый день об этом твердят. Был у меня кузен, Лео Рбггис — так он до сих пор где–то в одной из клиник. Мой учитель английского в средней школе, мистер Хаскинс: он скончался в клинике. Пенсионер–итальянец с нашей улицы, Джордж Оливьери: у него были состояния кататонического возбуждения, его тоже замели. Помню своего армейского дружка, Арта Боулза — у него была «шиза», и его отправили в клинику имени Фромма—Райхман–на, Рочестер, штат Нью–Йорк. Была такая девушка — Элис Джонсон, мы с ней вместе учились в колледже — сейчас она в клинике имени Сэмюэля Андерсона Третьей зоны в Батон–Руж. И человек, у которого я когда–то работал, Эд Йетс — шизофрения, перешедшая в острую форму паранойи. Уолдо Денджерфилд — еще один мой приятель. Глория Мильштейн, знакомая девушка: она Бог знает где, но болезнь у нее обнаружили, когда она хотела устроиться на работу машинисткой. Специалисты Федерального бюро прибрали ее к рукам… она была маленькая, темненькая, очень хорошенькая, и никто ни о чем даже и не подозревал, пока тест не показал, что у нее отклонения от нормы. И Джон Франклин Манн, торговец подержанными автомобилями, с которым мы были знакомы:
тест выявил, что у него шизофрения в стадии распада личности, и его увезли, вероятно, в клинику им. Кэзэнина, так как у него были родственники в Миссури. И еще одна моя знакомая, Мардж Моррисон. Она уже вышла, уверен, что ее лечили в клинике им. Кэзэнина. Все те, кто там лечился, вышли оттуда как новенькие, если не лучше: в этой клинике не просто идут навстречу требованиям закона Макхестона, они действительно излечивают. Или так это мне представляется. Доктор Найси написал в формуляре «Клиника им. Кэзэнина в Канзас–Сити» и я вздохнул с облегчением.
— Да, — пробормотал он, — говорят, в Канзас–Сити неплохо. Президент провел там два месяца, вы знаете.
— Я об этом слышал, — признался я.
Героическая история о приступе душевной болезни у президента в подростковом возрасте, с последующим триумфом на протяжении двадцати лет его жизни, была известна всем и каждому.
— А сейчас, прежде чем мы освободимся, — сказал доктор Найси, — мне хотелось бы немного рассказать вам о типе шизофрении, называемом «Магна Матер».
— Хорошо, — согласился я, — мне бы очень хотелось услышать об этом побольше.
— На самом деле я питаю к данному предмету особый интерес, — пояснил доктор Найси. — Я написал несколько монографий на эту тему. Вам известна теория Андерсона, отождествляющая каждый подтип шизофрении с подтипом религии.