Страница 62 из 118
И Коленьку записали в первый класс по скрипке. Бабушка сияла от счастья: «У нас в квартире опять будет Колюша! Замена нашего, замена, родной наш…», — ликовала она. «Да будет воля Божия», — решили мы все.
Итак, Коля начал посещать московскую музыкальную школу. Катюша в семь лет тоже выразила желание играть на скрипке. Первый год обучаться на этом сложном инструменте ей пришлось во Фрязине. В тот год мимо нашего дома уже пустили автобус, так что Кате уже не пришлось ходить в «музыкалку» пешком три километра, как пришлось бы ходить туда годом раньше Коле. Но Кате не повезло с преподавателем. Если Коля носил домой за скрипку всегда пятерки, то Катюша возвращалась домой часто со слезами. А была она всегда очень прилежна, учиться любила. Я провожала дочку иногда на занятия, познакомилась с пожилым скрипачом. Я выяснила, что дело не в ребенке, а в учителе. Те же самые выводы я сделала для себя, когда в последующие годы я посещала занятия Любы и Феди. Дети наши привыкли к культурному обращению, не переносили окриков и раздражения своих учителей.
Катин педагог сказал мне: «Едва повысишь голос на Вашу девочку, возмущенный ее фальшивым исполнением этюда, как Катя вся покраснеет, заплачет… Все! Урок сорван, дальше она уже не в состоянии что-либо понимать!». В последующие годы и Федю отвернула от музыки грубость и распущенность педагога.
Хотелось мне сказать в ответ: «Да ведь это подло: пятидесятилетнему, солидному скрипачу и кричать на семилетнего ребенка!». Да разве мне перевоспитать педагога? Только отношения с ним испортишь. Пришлось сказать дочурке: «Потерпи, радость моя. Не все такие ласковые, как твой папочка».
И Катюша год терпела, а потом тоже переехала в Москву жить у бабушки с дедушкой, а учиться на скрипке у Колиного педагога. И на Катю посыпались пятерки! А к Рождеству она с братцем приготовила несколько вещей, которые они играли дуэтом. О, это был прекрасный номер!
Любочке тоже не повезло во Фрязине. Ее молодой учитель на нее не кричал, восхищался, когда Люба пела ему песенки, но… продвижения вперед было мало. Заперев изнутри дверь класса, молодой педагог вылезал в окно, бегал в палатку «за папиросами». Он не подозревал, что в коридоре за ним наблюдает Любочкин брат Серафим. А Сима рассказывал: «Учитель Любы выходит, зовет своего приятеля из другого класса, и оба они начинают курить, болтать или заниматься упражнением мышц: поднимают стул к потолку, соревнуясь в этом деле. Потом Любин учитель говорит: пойду, отпущу ребенка, она уже устала…».
Чтобы вызвать прилежание к преподаванию скрипки, Любочка не раз дарила своим педагогам то перчатки, то носочки шерстяные, будто передавая им от своих родителей поздравления с праздниками. Так дело шло успешнее. А вот Серафиму с учителями музыки повезло. Но об этом поведаю отдельно.
Симочка и музыка
Когда Симе было десять лет, у них в школе стали преподавать русские народные танцы. Плясали дети под игру аккордеона, эти уроки ритмики всем очень нравились. Учитель говорил, что у Симы отличный слух, что у него «здорово получается», а потому Сима вел в массовых танцах первую пару. Родителей приглашали зрителями на детские утренники, так что и мне привелось однажды увидеть своего милого сына в красивом хороводе.
Но вот наступал Праздник Святой Пасхи. Великая Суббота пришлась на Первомайские дни, в которые все были выходные (в те годы по субботам еще работали). Напротив нашего дома находился клуб. Дирекция клуба решила отвлечь народ от церкви, решила в Великую Субботу в двенадцать часов дня провести в клубе первомайский утренник с песнями, танцами, музыкой. Были приглашены в качестве артистов школьники с их программой народных танцев. А в двенадцать часов дня как раз кончается в храме Литургия, начинается освящение куличей. Как «молчаливая демонстрация», тянулся ежегодно к храму в эти часы православный народ. Все в праздничных одеждах, все с белыми узелочками в руках, многие с цветами, с вербой… Шоссе, спускающееся с горы, в этот день до вечера густо пестрело разноцветными платьями. Люди покупали свечи, зажигали их, воткнув в куличи, выстраивались рядами на церковном дворе, ожидая священника со святой водой. А в храме все обязательно в тот день прикладывались к Плащанице, которая стояла среди храма, украшенная массой цветов. Торжественное предпраздничное настроение верующих, готовящихся к Пасхальной Заутрене, атеистическая власть спешила рассеять музыкой, танцами в клубе.
«Я не пойду отвлекать людей от церкви, в такой святой день грех плясать», — решил Сима. И все наши дети вместе с племянниками тоже решили не идти в клуб. Но там собрались учителя, школьников послали за Симой. Серафим убежал из дома и целый день скрывался где-то в кустах в ограде храма. Меня спрашивали, где мой сын, но я пожимала плечами: «Погода хорошая, все дети гуляют, дома я одна с малышом».
Симу искали, но не нашли, братья скрывали его убежище. Они даже отнесли Серафиму попить и поесть, так как он не показывался у дома до самой ночи. А как только стемнело, ребята нарядились и отправились к Заутрене. Масса милиционеров охраняла храм, молодежь не подпускали даже близко к воротам. Но наши дети, выросшие при храме, знали все лазейки и тропинки через парк, окружающий храмы. Ежегодно ребята заблаговременно забирались на хоры, чтобы оттуда (из-под купола) наблюдать за всем происходящим. Туда же поднимались по винтовой лестнице и дети священников, так что компания у наших была своя.
Но игра аккордеона задела сердце Симочки, ему тоже захотелось иметь инструмент и научиться играть, как Коля, Катя и Люба. Сима самостоятельно пошел на вступительный экзамен во Фрязинскую музыкальную школу. Он сказал: «Меня никто не заставляет заниматься музыкой, я сам желаю учиться».
В одиннадцать лет он был уже ростом с мать, а когда посмотрели на большую, красивую кисть его руки, проверили слух, то педагоги сказали: «Ты природный контрабасист», — и записали его в класс контрабаса. Итак, с одиннадцати лет Серафим стал по вечерам посещать музыкальную школу.
В тот же год и Любочка начала учиться играть на скрипке, поэтому брат с сестрой часто ездили во Фрязино вместе и возвращались тоже вместе. Автобусы тогда ходили плохо, иногда детям приходилось совершать пешком этот трехкилометровый путь в «музыкалку», как они называли музыкальную школу. Темнеет зимой рано. Дети выходили из дома уже в сумерки, возвращались по темноте. Дорога была не освещена, дождь, снег, метель, ветер — все было, но погода детей не задерживала, они шли весело, бодро, как подвиг совершали. Я просила дирекцию музыкальной школы составить расписание занятий с таким расчетом, чтобы уроки у Симы и Любы были одновременно. Так оно и получилось. Мы не могли допустить, чтобы восьмилетняя Любочка шла одна по пустому темному селу поздно вечером. А вдвоем дети шли весело, хотя их задерживали на уроке сольфеджио до девяти-десяти часов вечера. Борис Иванович Лебедев был одновременно и директором, и преподавателем пения. Он был сыном церковного регента, страстно любил старинную русскую песню.
Тоскуя по звукам, слышанным им в церковном хоре в молодости, Борис Иванович всю душу свою вкладывал на старости лет в детский хор. Он соединял в зале всех детей школы различных возрастов. Мальчики и девочки чудесно распевали под его руководством «Лучинушку», «Однозвучно звенит колокольчик» и другие мелодичные песни, вызывающие тайную грусть и одновременно успокаивающие душу. Дома дети репетировали эти песни, Сима и Люба пели дуэтом. Особенно трогательно звучали слова песни:
Звезды, мои звездочки,
Полно вам сиять,
Полно вам прошедшее
Мне напоминать…
Борис Иванович возил порой свой хор в Москву, где его дети на концертах получали первые премии. Это было понятно: русский народ в те годы томился от тоски по чему-то возвышенному, облагораживающему душу, уносящему хоть на часок от шума суетного мира.