Премия для извращенца

– И на фига тебе это надо? – спросил Дэнни, почуяв подвох.

Решив, что Дэнни готов к серьезному разговору, Жирдяй снова уселся на свою койку, стряхивая кусочки арахиса, шоколада и ирисок с нелепых, крикливых гавайских шорт.

– Ты знаешь, что за конверт у тебя с собой, да? – спросил он с кокетливо-похотливой интонацией.

– Ч-что? Ты это имеешь в виду? – Дэнни инстинктивно вытащил коричневый конверт, который, как ему говорили, он должен держать при себе.

– Что там внутри?

– Ну, не знаю, мои показания, приговор суда, материалы…

– Приговор суда, надо же, приговор суда! – Жирдяй выхватил конверт и, прежде чем Дэнни смог что-то возразить, вскрыл его, вытряхнул содержимое на койку и, внимательно проглядывая, стал сортировать бумаги. – Смотри, вот твои первые показания, вот – отчет полицейских, отчет психиатра и всякая ерунда, а вот – бинго! – Он держал в испачканной шоколадом руке небольшой конверт желтого цвета, из которого вытащил пачку фотографий. Изучив их и разложив на одеяле, Жирдяй снова заговорил: – Вот одно твое фото, и еще одно… ах, какая прелесть – место преступления, это стоит несколько шиллингов, а в интерьере – на пару шиллингов дороже; ну, а здесь уже реальные деньги: жертва на месте преступления – одна, две, три, четыре фотографии. Уф! Как же его изуродовали! Удачные ракурсы, к тому же фотки глянцевые, и старый снимок жертвы, ах-ах-ах! Неужели всеми любимая «История игрушек»?!

– Дай сюда! – Дэнни выхватил фотографию у Жирдяя, потом забрал и остальные. Он начал заталкивать их обратно в конверт, истерически крича: – У тебя совсем крыша поехала! Мудак долбанный! Вот так ты зарабатываешь, да?

Жирдяй отскочил – его новый сокамерник, возможно, выглядел хилым и подавленным, но лучше не нарываться. Дэнни говорил со злостью:

– Значит, ты продаешь это дерьмо, я прав? Твою мать, вот это? Ты продаешь это дерьмо заключенным «особой категории»? Ну и мразь! Не могу поверить. Мать твою!

– Адрес сучонка. – Жирдяй был невозмутим.

– Что?!

– Адрес. Один любитель мальчиков хорошо заплатит за адрес твоего ангелочка с «Историей игрушек» на груди. Контингент «особого» крыла хлебом не корми – дай только поглумиться над кем-нибудь. Они записывают все на пленку и отсылают семейству жертвы. Увесистый удар под дых. Ты можешь сделать иначе, братан, – пустить в ход весь комплект: адрес, снимки и прочее. Учитывая твою репутацию, половина уйдет на то, чтобы тебе самому избавиться от издевательств, потом получишь немного прибыли и неплохую рекламу. А взамен – пару затяжек или коричневый порошок, я даже могу достать тебе крэк, если ты любитель этого, так говорят? Короче, захочешь договориться с Уоллером – я твой человек. Я в этом – некоронованный король.

Дэнни закончил возиться с конвертом и стоял, держа его в руке, а потом сделал два шага в конец камеры. Там, в стене, на самом верху находилось маленькое квадратное окошко, закрытое тяжелой решеткой. Дэнни, подпрыгнув, уцепился за прутья решетки и висел так некоторое время, ощущая сильный приступ тошноты, которая, поднимаясь из желудка, переполняла его мозг, скручивая его тело. Он склонился над сливом в углу и не столько блевал туда, сколько исходил слюной. Боже! Дэнни знал, что столкнется в тюрьме с теми, к кому испытывает отвращение, с мужчинами, которые творят чудовищные мерзости, но паразитизм Жирдяя на извращенных желаниях педофилов был еще хуже. Кто мог подумать, что его запрут в камеру на многие часы, дни, месяцы и годы с конченым человеком, который снова, пока Дэнни висел на решетке, толстым пальцем поглаживал свою «омегу» на затылке. Они будут рядом спать и гадить на расстоянии в дюйм друг от друга, их дыхание, выходящие из них газы и даже мысли будут все время смешиваться. Тошнота подступила к горлу и выплеснулась наружу.

С внешней стороны камеры послышались кашель и скрежет ботинок. Там стоял тюремщик, который сопровождал Дэнни к крылу. Он щелкнул пятками, вытер усы тыльной стороной ладони и произнес нараспев:

– Заключенный семь-девять-восемь-девять-четыре-три-восемь, О’Тул – к начальнику тюрьмы.

– О’Тул! Ха-ха-ха! О’Тул – дерьмо, как и его стул. – Это было неизбежно. Жирдяй не мог упустить столь удобный случай для демонстрации своего остроумия. – О’Тул! Одного анализа кала недостаточно, нужно быть скунсом, чтобы оправдывать статус заключенного «особой категории», хотя, если судить по деловой хватке, ты просто обычный сосунок…

– Заткнись, Денвер, – рявкнул тюремщик на Жирдяя; потом кивком указал Дэнни на дверь.

Дэнни спрыгнул на пол, вытер рот и поплелся из камеры. Перед тем как пойти вслед за охранником, он заглянул обратно в камеру и пропел весьма мелодичным фальцетом: «Ты наполнил меня мраком ночи, как чащу лесную, / Погрузил в океан – в нем навеки усну я», – и затем ушел, лишив человека-омегу последнего слова.

Тюремщик вел Дэнни по узкому железному мостику к лестнице; одна пара ног стучала ботинками власти, другая была еле слышна в звенящей тишине «особого» крыла. Слева, двадцатью футами ниже, располагался первый этаж крыла «Ф», который был почти пуст, в силу чего требовал к себе меньше всего внимания. Летучие мыши облепили стол для пинг-понга, на бильярдном столе лежали истерзанные шары. Справа на двери каждой камеры красовалась виньетка с изображением заключенного «особой категории» в разных ситуациях: вот он стоит, вот сидит, вот пишет, а вот одержимо чистит зубы. Шаги Дэнни и охранника звучали гулким зловещим саунд-треком к какому-нибудь представлению черной магии или рождественскому шабашу Антихриста.

На лестнице, окрашенной в серый цвет, Дэнни прочистил горло и хрипло сказал:

– Сэр?

– Да, О’Тул.

– Мы будем идти через другие два крыла, сэр, так же, как шли сюда, – я имею в виду, чтобы добраться к начальнику тюрьмы?

Охранник припечатал Дэнни к стене и навалился на него всем телом – излюбленный прием надзирателей.

– Нет, сынок, мы не пойдем там. Просто всех заключенных, которые идут под защитой, проводят через те два крыла. Тогда удовлетворены заключенные, у которых нет защиты.

Он все еще продолжал прижимать Дэнни к стене, а тот гадал, не шутка ли это – уж больно доброжелателен был охранник и говорил с ним как с человеком.

– Вы… не одобряете это… сэр?

– Нет, не одобряю. Но здесь это в порядке вещей, с тех пор как всем заправляет офицер по личному составу заключенных. Уясни себе, парень, говнюки все еще имеют здесь сильное влияние. Никому не доверяй. – И они стали спускаться вниз.

Начальник Уондсуортской тюрьмы, Маркус Пеппиатта, считался человеком крайних взглядов в вопросах иерархии, что положительно отразилось на его продвижении. Подтвердив на практике свою профпригодность, он быстро поднялся наверх, минуя несколько промежуточных ступеней. Будучи помощником начальника тюрьмы в Даунвью, он сумел разоблачить махинации в тюремной больнице. В тюрьме Бландстоун в Норфолке, где ему светила должность управляющего, он приструнил заключенных, имевших слишком много свободы, и навел образцовый порядок. За этим последовало назначение в Уондсуортс, что считалось серьезным повышением.

Но Пеппиатт прекрасно знал, что старый викторианский паноптикум типа Уондсуортса был скорее пиратским судном, чем линкором в тюремном флоте. Парадокс заключался в том, что эти пятикрылые карусели, призванные воплотить идеал, на деле являлись настоящим центром извержений в вулканической системе.

Назначение Паппиатта было вызвано чрезвычайным событием: пятнадцать заключенных захватили экскаватор, который въехал во внутренний двор для проведения строительных работ. Они избили девятерых офицеров охраны тюрьмы и напали на троих гражданских рабочих. Единственное, что помешало им протаранить ворота и проскочить через тюремный двор, атаковав при побеге надзирателей, располагавшихся с другой стороны ворот, так это их неспособность включить в экскаваторе задний ход. Зато Министерство внутренних дел сумело дать задний ход, уволив тогдашнего начальника тюрьмы.

Маркус Пеппиатт был либералом – в полном смысле этого слова. Он полагал, что в тюремной системе воплощены рациональные, прагматические принципы, и это перекликалось с воззрениями Джереми Бентема. Пеппиатт настолько увлекся идеями либерализма, что собирался пополнить своими соображениями книгу под названием «Рациональное тюремное заключение», несколько копий которой стояли на полке, расположенной позади стола начальника тюрьмы. На синих корешках ядовито-желтой краской были выведены слова «Рациональное тюремное заключение». Когда начальник тюрьмы сидел за столом, вот как сейчас, его голова была вровень с полкой, при этом наблюдателю с места, где находился заключенный 7989438, О’Тул, казалось, что тот пойман в ловушку своих собственных принципов.