Сочинения

Чтобы помочь читателю разобраться в характере книги и в эволюции героя (а может быть, и предварить его в могущей появиться при чтении первых глав мысли о самоубийстве Путешественника), Радищев ввел оптимистичнейшее посвящение А. М. К. Здесь, по существу, представлены в концентрированном виде суть психологического состояния как автора, так и персонажа — и процесс изменения этого состояния. Отчетливо обозначенный в посвящении переход от только уязвленного состояния к «веселию неизреченному», обусловленному тем, «что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных», совершился и с самим Радищевым во время работы над книгой, и с радищевским героем во время его путешествия из Петербурга в Москву.

В разговоре о Радищеве-писателе «Путешествию» уделено наибольшее внимание не случайно. Дело не только в объективном историческом значении первой русской революционной книги. В ней с наибольшей полнотой и ясностью проявился реалистический метод Радищева-прозаика, характернейшие для его творчества художественная публицистичность, сочетание трагического и комического, подчеркнутая личностность повествования, его эмоциональность и экспрессия, устремленность на «друга» — читателя, адресата и т. п. Наконец, и в «содержательном» смысле «Путешествие» занимает в радищевском творчестве центральное место. Помимо того что в книгу вошли многие ранее написанные мелкие произведения (см. об этом в примечаниях), с «Путешествием» связаны все прозаические сочинения писателя и значительная часть поэтических.

Содержание «Отрывка путешествия…» в преобразованном виде отразилось в главах «Любани» и «Пешки». Рассуждения о величии исторического деятеля из «Письма к другу…» перекликаются с «Хотиловом», переживания героя «Дневника одной недели» развивают намеченное в «Выезде» и «Софии». Даже столь далекое, казалось бы на первый взгляд, от «Путешествия» сочинение, как трактат «О человеке…», является реализацией замысла, сформулированного в «Крестьцах». Объясняя детям принципы их воспитания, отец — крестицкий дворянин — напоминает им: «Во младенчестве и отрочестве не отягощал я рассудка вашего готовыми размышлениями или мыслями чуждыми… Когда же я узрел, что вы в суждениях ваших вождаетесь рассудком, то предложил вам связь понятий, ведущих к познанию бога… Предложил я вам тогда и о законе откровенном, не сокрывая от вас все то, что в опровержение оного сказано многими…» Именно так построен философский трактат, адресованный детям самого Радищева: в двух первых его книгах идея бессмертия опровергается и отвергается, в двух последних развивается и утверждается, — причем, как подметил еще А. С. Пушкин, Радищев «охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма».

Глава «Тверь», с одной стороны, заключает в себе зерно замысла «Памятника дактилохореическому витязю», а с другой — предсказывает будущую ломку поэтики, стиховой формы произведений Радищева-поэта.

Именно различный подход к проблеме формы отчетливо делит весь поэтический путь Радищева на два этапа.

Достоверно принадлежащие радищевскому перу стихотворения, сочиненные до 1795 г., исчисляются всего лишь семью произведениями. Но даже жанровый диапазон их (песня, оратория, эпитафия, ода, «стихи», элегия, молитва), равно как и зрелая стиховая техника, свидетельствует о широких интересах Радищева в области поэзии. Вместе с тем есть нечто общее, что объединяет совершенно различные по проблематике и жанру произведения первого периода поэтического творчества Радищева, — это сугубая традиционность формы, полное отсутствие какого-либо новаторства в стихосложении (при столь же ярко выраженном новаторстве содержания).

Дело в том, что в процессе становления русского классицизма сложилась строгая система жанров, каждый из которых был связан не только с определенным содержанием (в широком значении слова, которое включало в себя идейно-тематическую проблематику, эмоциональный строй, образную систему произведения и т. п.), но и с достаточно прочно закрепленной формой. Принцип механического соответствия формы содержанию в целом был свойствен также поэтике сентиментализма.

Данный принцип характерен и для поэзии Радищева первого этапа. Так, например, «Вольность», произведение принципиально новаторское для всей русской поэзии по содержанию, весьма традиционно по форме вообще и особенно по стиху и строфике. Четырехстопный ямб с отчетливо выраженным одически-публицистическим типом ритма (степень ударности первой стопы выше, чем второй, а ударность третьей больше 50%); десятистишная строфа с рифмовкой АбАбВВгДДг; рифмы, соответствующие принципам «русской» школы функционально значимой рифмовки (впрочем, здесь можно заметить следование и державинской традиции, сказавшееся в обилии ассонансов, наряду с чрезвычайно интенсивной неточной рифмовкой вообще и отказом от стандартных рифм); наконец, сам жанр оды-трактата, всесторонне рассматривающей определенную тему, — все это вполне традиционно. Столь же традиционна полиметрия в оратории «Творение мира» и т. д.

Уже во второй половине 1780-х годов Радищева не удовлетворяло состояние русского стихосложения. Устами «новомодного стихотворца» в «Твери» он осуждает практику классицистической и сентиментальной поэзии, причем выступает с позиций предромантической поэтики и с этой точки зрения критикует свою «Вольность». Первым в России Радищев выдвинул проблему специфически национальной формы. Однако решать ее, реализовать в художественной практике начал не он, ибо сразу по выходе в свет «Путешествия» писатель был насильственно изъят из литературы.

Отвечавший мыслям Радищева литературный «русский стих» (специфически переосмысленный тонический принцип народного творчества, — песни и былины прежде всего) был разработан и введен в поэзию Н. А. Львовым. Познакомился с «русским стихом» Радищев, по-видимому, через «Илью Муромца» Карамзина (см. подробнее в примечаниях к «Песни исторической»). Так как эта форма соответствовала идеям Радищева о необходимости национальных форм, он обратился к «русскому стиху» в поэме «Песнь историческая», а затем в «Бове», куда он ввел уже отдельные моменты полиметрии. Первым опытом поли метрической эпической поэмы в русской литературе явилась последняя радищевская поэма — «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам».

В мелких стихотворениях второго этапа поэт обращался к различным формам античной метрики («Журавли», «Сафические строфы», «Ода к другу моему») и к «русским размерам» («Идиллия»).

Практическое решение проблем художественной формы делит поэтический путь Радищева на два этапа, однако по содержательно-художественным принципам поэзия его представляет собой явление весьма цельное. По идейно-философскому содержанию, пристальному вниманию к проблеме историзма, философии истории, отсутствию нормативности и правил, новому поэтическому видению мира, вниманию к этическим проблемам личности и общества, своеобразию образной системы, введению автобиографических мотивов в поэзию, попыткам создания индивидуальных характеристик, обилию конкретных намеков, стилистическому «перепутажу» (то есть смелому сочетанию прозаизмов и просторечия с высокой архаизированной лексикой) и т. д. — поэзия Радищева в целом — одно из самых отчетливых и ярких проявлений русского пред романтизма.

По содержанию все стихотворные произведения Радищева совершенно четко могут быть разделены на две группы.

Произведения одной группы — это стихи (преимущественно небольшие по объему) личного характера, с более или менее явно выраженными автобиографическими мотивами: «Песня», «Эпитафия», «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..», «Почто, мой друг, почто слеза из глаз катится…», «Час преблаженный…», «Журавли» и др. Поводом к написанию каждого из них было какое-то конкретное событие биографии поэта, какие-то (не всегда сейчас могущие быть точно определенными) движения его души, эпизоды его интимной жизни.

Произведения другой группы — это глобальные по охвату материала, по масштабности мысли сочинения, посвященные на первом этапе ключевым проблемам философии истории в ее радищевском понимании («Творение мира», «Вольность»), а на втором — философско-поэтическому осмыслению реальной истории человечества, причем этот замысел должен был воплотиться в цикле идейно-тематически связанных между собой поэм, огромных по объему.