Убежище

Услышав звук приближающихся уверенных шагов, он весь напрягся. Кто-то остановился совсем рядом, как будто рассматривая его. Тень человека упала на мешок, и Рамез оказался в полной темноте.

Человек молчал несколько секунд. Рамез закрыл глаза и сжался в ожидании нового удара. Ему никак не удавалось унять дрожь, она даже усилилась, а с ней стала ощутимее и жгучая боль в кистях рук.

Но удара не последовало.

Вместо этого человек наконец заговорил:

— Примерно через пару часов вам должен позвонить торговец из Ирака, с которым вы вчера виделись. Верно?

Рамеза охватил жуткий страх. «Как они узнали? Кроме полиции, я никому не говорил о нашей встрече!»

Его словно обухом ударило, когда он все понял: «У них свой человек в полиции. Значит, меня даже искать не будут!» В любом случае это была ложная надежда. За всю историю страшных событий в городе полиция не смогла освободить ни одного похищенного. Похитители либо сами отпускали их на свободу, либо нет — что происходило гораздо чаше.

Он даже не успел осознать свое отчаянное положение до конца, как человек схватил и крепко стиснул у запястья его левую руку. Рамез замер от страха.

— Вы должны будете сказать ему слово в слово то, что я вам прикажу. — Несмотря на спокойные интонации, голос человека звучал угрожающе. — Вы должны убедить его, что все в порядке. Он должен вам поверить, то есть поверить, что все действительно в порядке. Если вы сделаете это для нас, сможете вернуться домой. У нас нет к вам никаких претензий. Но для нас крайне важно, чтобы он вам поверил. Я хочу, чтобы и вы поняли, насколько это важно. Знайте же: если вам не удастся его убедить…

И вдруг совершенно неожиданно человек с силой отогнул средний палец Рамеза назад и стал гнуть все сильнее, выворачивая палец, пока он не коснулся тыльной стороны ладони.

У Рамеза слезы брызнули из глаз, он дернулся и закричал, едва не потеряв сознание от невыносимой боли, но человек, не ослабляя железной хватки, продолжал невозмутимо пояснять:

— Всего лишь маленький пример того, что вас ожидает, после чего мы позволим вам умереть.

Ольшански чуть не подпрыгнул на стуле, когда из громкоговорителя вырвался пронзительный крик.

Он продолжался несколько секунд, затем превратился в плач и постепенно затих. Даже Корбен испуганно вздрогнул, хотя и ожидал чего-то в этом роде. Он знал, что им нужно от Рамеза, понимал, что они постараются основательно запугать его, ведь он как можно убедительнее должен провести разговор с Фарухом.

— Боже милостивый! — в ужасе пробормотал Ольшанс-ки. — Что они с ним делают?!

— Вряд ли тебе захочется это знать, — хмуро сказал Корбен и тяжело вздохнул, представив себе сцену, разыгрывавшуюся в какой-то подземной дыре.

Визг и плач стихли, вместо них снова слышалось то же шуршание и шелест материи. Потрясенный Ольшански потер лицо, покачивая головой.

Корбен дал ему успокоиться, затем спросил:

— Сможешь определить местонахождение?

Он обернулся к левому экрану, где на карте Бейрута были показаны зоны всех сотовых связей, покрывающих город.

Ольшански с трудом сосредоточился.

— Они находятся вот в этом квадрате, — сказал он, показывая на карту. Действующие в густонаселенном Бейруте провайдеры сотовой связи обслуживали каждый территорию примерно в одну квадратную милю. И найти Рамеза в указанном Ольшански квадрате со сторонами в сто метров было все равно что искать иголку в стоге сена.

Корбен озабоченно размышлял. Рамез находился в южном конце Бейрута, на территории, контролируемой боевиками Хезболла. В этот район большинство ливанцев не смели и носа показать. А для американца, да еще с подозрительной должностью экономического советника, это была совершенно чужая планета. К тому же там у него не имелось контактов.

— Что ж, по крайней мере теперь мы знаем, откуда они будут ехать, когда позвонит Фарух, — заметил Корбен и снова посмотрел на часы. Нужно срочно вернуться в город. Он встал, собираясь уйти. — Сообщишь мне, если что-нибудь услышишь?

— Не беспокойся. — Ольшански не отрывал взгляда от экрана. — Во сколько должен поступить звонок?

— В двенадцать. Я попросил Лейлу подняться к тебе, — добавил Корбен, имея в виду местную переводчицу посольства, — когда у тебя появится что-нибудь разборчивое.

— Хорошо, — глухо отозвался Ольшански.

Корбен уже направился к выходу, когда Ольшански спохватился:

— Кстати, помнишь того типа, про звонок которого ты спрашивал? Так вот, он — швейцарец.

— Что?

Видно было, что Ольшански все еще находился под впечатлением отчаянных воплей несчастного преподавателя.

— Я говорю про тот звонок на мобильник Эвелин, когда номер не определился. Ты просил меня узнать, откуда звонили.

Корбен совсем забыл о своей просьбе Ольшански проследить звонок на мобильник Эвелин, на который ответил Баумхофф.

— Вот я и говорю — звонили из Женевы, — пояснил Ольшански.

Корбен удивленно поднял брови.

— И заметь, — добавил Ольшански, — тот, кто звонил, очень не хотел, чтобы его вычислили. Звонок прошел через несколько международных серверов, каждый из которых прячется за межсетевой защитой.

— Но ведь перед твоим неподражаемым мастерством никто не устоит, верно? — Лишний раз не мешало польстить самолюбию искусного хакера.

— Только не этот бэби, — с сожалением признался Ольшански. — Я проследил его до женевского сервера, но дальше — полный облом. Речь идет об очень сложном коде, я не могу его взломать, поэтому не могу более точно определить его местонахождение.

— Значит, Женева?

— Ага.

— Что ж, дай мне знать, если тебе удастся хоть немного сузить район поиска, — ответил Корбен. — Не можем же мы весь город поставить на прослушку.

Он вышел, но в его ушах по-прежнему звенели душераздирающие крики Рамеза.

Глава 38

Когда Миа поведала куратору финикийского проекта о своих злоключениях, тот ужаснулся и стал извиняться, как будто на нее напали его родственники, потом заверил, что отлично понимает ее состояние и поддержит любое ее решение.

Выключив мобильник, она снова подняла взгляд на дисплей компьютера, вспомнив, что со времени последней встречи с Эвелин ни разу не заглядывала в электронную почту. Корбен попросил секретаря зарегистрировать ее в системе офиса прессы, но, уже потянувшись к клавиатуре, Миа решила продлить изоляцию от внешнего мира.

Обрушившиеся на нее события и наводящие ужас сведения о хакиме не давали ей покоя. Миа устремила взгляд в окно, на лесистые холмы, надеясь отвлечься созерцанием прекрасного вида. Но вместо этого вспомнила про уроборос и поймала себя на том, что машинально чертит символ в блокноте.

Наконец она отказалась от мысли избавиться от навязчивого образа, нашла в мобильнике нужный номер и послала на него вызов. На четвертый звонок отозвался Майк Боустани, историк, с которым она работала в проекте, и в его поначалу обрадованном голосе звучала искренняя тревога за Миа. Он еще не слышал о похищении Рамеза, и страшная новость буквально потрясла его. Еще больше его взволновал тот факт, что оба похищения, и Эвелин, и Рамеза, произошли на глазах Миа.

Что же это происходит, со страхом спросил он. Миа рассказала Майку о последних событиях, ничего не скрывая. Он внимательно выслушал ее, лишь изредка задавая вопросы, явно расстроенный случившимся с ней несчастьем.

— Я надеюсь, Майк, вы сумеете мне помочь, — добавила она в заключение. — У вас имеются хоть какие-нибудь сведения об уроборос?

— О так называемом «пожирающем свой хвост»? Его изображения встречаются в некоторых финикийских храмах. Вы про них?

— Нет, я говорю о более позднем изображении символа. Кажется, принадлежащему к десятому веку. — И она сообщила ему о находке символа в подземной камере и на переплете древней рукописи.

Оказалось, Боустани, достаточно осведомленный в отношении «Братьев непорочности», не усматривал здесь связи с уроборос. Миа решила умолчать о хакиме и его камере пыток, сказала только, что не совсем понимает значение символа, и поделилась с Боустани сведениями, почерпнутыми в трудах арабских и персидских ученых этого периода.