Убежище

Ситуация представлялась ему далекой от идеальной, однако он действительно не хотел ничьей помощи. Еще меньше ему нравилось присутствие Кирквуда, чья роль внушала ему опасения, оставаясь непонятной. Внезапный приезд этого человека и проявленный им живой интерес к положению Эвелин заставили Корбена насторожиться. Он нутром чувствовал — Кирквуд не вполне с ними откровенен, но сейчас у него не было времени как следует в нем разобраться.

Стоя у окна на первом этаже главного здания посольства, Кирквуд смотрел вслед Корбену, возвращавшемуся во флигель, где находилась Миа.

Кирквуд уже приехал в посольство, когда послу сообщили о перестрелке неподалеку от университета.

Еще одна отчаянная попытка, опять среди бела дня, только на этот раз в людном месте.

События стремительно вырывались из-под контроля.

Ему нужно действовать крайне осмотрительно.

Накануне, когда в кабинете посла он познакомился с Корбеном, тот провел его к себе в кабинет. Он предполагал, что Корбен не станет с ним слишком откровенничать и не проявит готовности помочь, но, зная о его профессии, иного и не ждал. Наверняка Корбен постарается ввести его в заблуждение и скрыть важную информацию. Парни из разведки не горят желанием делиться сведениями даже с другими силами охраны порядка. Однако Корбен все же согласился показать ему снимки. Наличие среди них фотографии древней рукописи подтвердило подозрения Кирквуда. Два события — неожиданный звонок от разведчика в Ираке чуть больше недели назад, рассказавшего ему о книге, и последовавший всего через пять дней звонок Эвелин на коммутатор института Холдейн — определенно связаны друг с другом.

Обдумав все известные ему события, он пришел к выводу: неизвестного, похитившего Эвелин Бишоп, интересует то же, что и его самого. Каким-то образом загадочный незнакомец обо всем разнюхал и явно готов на все, лишь бы завладеть сокровищем. Для Кирквуда это означало серьезное осложнение.

У него на руках имелись сильные карты. Но его противники включили в игру обмен, а он даже не был уверен, удастся ли ему сыграть с ними без посредников.

Он достал из кармана мобильник и, убедившись, что рядом никого нет, нажал кнопку вызова некоего абонента. Понадобилось несколько секунд, чтобы сигнал переслали два спутника, после чего в трубке раздались далекие хрипловатые гудки. На третий гудок отозвался человек с низким рокочущим басом.

— Как дела? — спросил Кирквуд.

— Отлично, просто отлично. Правда, на пересечение границы ушло больше времени, чем мы с вами думали. Слишком много народу рвется отсюда. Но сейчас все в порядке. Я уже в пути.

— Значит, все идет по плану?

— Разумеется. Я буду на месте через несколько часов. Встречаемся завтра вечером, как и договорились?

Кирквуд подумал, стоит ли менять планы, но потом решил придерживаться уже согласованного порядка, опасаясь, что перенос встречи на более раннее время может привести к осложнениям.

— Да, увидимся на месте. Если возникнут проблемы, сразу звоните.

— Никаких проблем не будет! — хвастливо заверил его человек.

Кирквуд отключил связь, размышляя, правильное ли решение он принял.

Выглянув в окно, он снова вспомнил о Миа Бишоп. Он видел ее раньше, когда она вместе с Корбеном направлялась во флигель.

Зная о том, что ей довелось пережить, он поразился ее твердой и уверенной походке. Интересно было бы узнать, что происходит у нее в душе, как она восприняла историю с похищением Эвелин. А главное — он знал: она не способна понять свою мать. Насколько они близки? Доверилась ли ей Эвелин? Рассказала ли она все, что знает?

Нужно будет обязательно с ней побеседовать.

И желательно без Корбена.

Глава 37

Корбен быстро взбежал на третий этаж флигеля и направился в офис связи. Была уже половина десятого, и до звонка Фаруха оставалось меньше трех часов.

По дороге в посольство он позвонил Ольшански и попросил его заняться прослушкой мобильника Рамеза.

Встреча у посла прошла не так уж плохо: дело Эвелин по-прежнему оставили в его руках, что ему и требовалось. Да и Кирквуд вел себя довольно скромно и не приставал с расспросами.

Ольшански сидел в своем логове за столом с тремя плоскими экранами. Из микрофонов компьютера доносились приглушенные шумы и искаженные голоса. На среднем экране были открыты несколько окошек. На одном из них все улавливаемые звуки и шумы отражались волнообразным графиком. Под ним располагалось устройство, напоминающее телевизионный синтезатор, которым Ольшански управлял посредством клавиатуры.

— Как у нас дела? — спросил Корбен.

Взгляд Ольшански не отрывался от экранов.

— Мне удалось запустить «пирата» в его телефон, но пока, кажется, он торчит у кого-то в кармане. Слышно только что-то неразборчивое.

Предшественник Ольшански без особого труда получил доступ в обе службы провайдеров сотовой связи Ливана. Вероятно, не без содействия их сотрудников, которых он регулярно прикармливал. Корбен надеялся, что это даст им возможность слышать все, что происходит в зоне слышимости микрофона мобильника Рамеза при помощи «пиратского жучка» — дистанционно управляемого устройства прослушки телефонных разговоров. Технология являлась до смешного простой.

Большинство пользователей мобильников не подозревают — даже в выключенном состоянии их мобильники обесточиваются не полностью. Чтобы убедиться в этом, достаточно установить сигнал на выключенный телефон и подождать, когда загорится индикатор. ЦРУ совместно с Агентством национальной безопасности США изобрели технологию слежения — хотя и отрицают ее наличие, — позволяющую дистанционно загружать подслушивающую программу в большинство мобильников. Установленная программа в любой момент самостоятельно включает и выключает микрофон мобильника, дистанционно и втайне от пользователя, практически превращая телефон в «жучка», не важно, выключен телефон или нет. Чтобы загрузить эту программу в мобильник, даже не обязательно иметь к нему физический доступ. Фактически изобретение сводилось к усовершенствованию старой и очень простой технологии, впервые разработанной КГБ. Суть ее заключалась в том, что путем повышения напряжения в телефонной сети микрофон телефона включался даже в том случае, если трубка висела на рычаге.

Корбен вслушивался в шум и звуки, исходящие из телефона Рамеза. Казалось, микрофон трется о какую-то ткань, как если бы телефон лежал у кого-то в кармане. За шуршанием едва различались неразличимые голоса.

— Ты можешь усилить звук?

— Я уже пробовал. Искажение по всей линии. Я не могу их выделить. — Он пожат плечами. — Хорошо еще, хоть что-то слышно.

Рамеза сотрясала неудержимая дрожь. Ссадины на кистях рук, стянутых скотчем, саднило при каждом движении. Он ничего не видел из-за холщового мешка на голове.

Эти люди натянули ему мешок на голову сразу же, как только впихнули к себе в «мерседес», потом, хотя он и не думал сопротивляться, на всякий случай несколько раз с силой двинули ему по лицу и бросили на пол у заднего сиденья. Затем быстро уселись сами и поставили ноги ему на спину.

Хотя ему было очень страшно лежать, как куль, на дне машины с грязным вонючим мешком на голове, прижатым к полу их ножищами в тяжелых башмаках, и слышать приглушенные звуки пролетающего мимо города, он предпочел бы, чтобы поездка затянулась, ибо еще больше страшился неизвестности, ожидавшей его в конце путешествия.

Наконец его вытащили и погнали по какому-то гулкому помещению, потом вниз по лестнице, а там швырнули на стул и привязали к нему. Один из бандитов не смог удержаться и нанес ему еще один удар, который оказался тем более страшным, что его железный кулак обрушился на ничего не видевшего сквозь темный мешок Рамеза совершенно неожиданно.

Рамез слышал вокруг себя звуки шагов, приглушенные разговоры, еще чьи-то голоса чуть подальше. Люди говорили с четким сирийским акцентом, что не предвещало ничего хорошего — впрочем, и другие признаки не обнадеживали. Он слизнул с разбитой губы пот, смешанный с кровью. Мешок, пропахший гнилыми фруктами и машинным маслом, оказался не совсем непроницаемым. Сквозь грубое плетение ткани проникал слабый свет, к сожалению недостаточный, чтобы что-нибудь видеть и уловить момент, когда на него обрушится очередной жестокий удар, очевидно доставляющий его тюремщикам своеобразное удовольствие.