Повести и рассказы

Как бы то ни было, в эту минуту Славчо с женой были в большой опасности, — им грозила почти неминуемая гибель. Как мы уже сказали, буковый лес там кончался, и оттуда вверх, вплоть до горных вершин, тянулось открытое пространство, которое надо было на крыльях перелететь, прежде чем из лесу выйдут турки. Так что Славчо и думать не мог о том, чтоб бежать вперед; нырнуть с женой в покрывающую крутой склон буковую рощу было тоже безрассудно: это значило бы самому лезть в ловушку, из которой выбраться целым и невредимым не было никакой надежды.

У Славчо оставалось всего несколько минут на размышление. Перед глазами его, словно голова медузы, возник кровавый, отвратительно-страшный призрак нового плена, с побоями, оковами, пыткой, виселицей. При этой ужасной мысли его охватила неистовая ярость — ее уже нельзя было назвать решимостью, — от которой у него волосы встали дыбом, а в глазах появилось выражение взбесившегося быка, готового лбом рушить стены. Исполин-разбойник стал как будто еще выше, и жилистые руки его судорожно вцепились в рукоять заткнутого за пояс ятагана… Он, видимо, решил встретить своих преследователей с обнаженным кинжалом, изрубить их на куски… Но это отчаянное решение мгновенно сменилось другим: вместо того чтоб выхватить ятаган, он подбежал к одному буку, с необычайной легкостью вскарабкался вверх по его гладкому толстому стволу и через мгновенье исчез в пышной зелени листвы. Вылкана бросилась за ним и остановилась у дерева.

Между тем запти продолжали молча, крадучись, продвигаться к опушке, откуда начиналось пастбище. В тот момент, когда Славчо взобрался на один из нижних сучьев, они очутились как раз под ним. Их было шестеро. С ними — крестьянин. Славчо узнал старосту. Припав к большому суку, служившему для него защитой, Славчо разрядил в запти оба пистолета.

Горные дебри потряс оглушительный грохот с раскатистыми отзвуками.

Когда дым рассеялся, Славчо посмотрел вниз. Один запти лежал на земле, хрипя в агонии. Вокруг никого. Сквозь листву было видно, как убегают его товарищи, прячась за деревьями от пуль невидимых врагов.

Прошло несколько месяцев. Три убийства, совершенные Белимельцем, наделав много шума, послужили для турецкой власти основанием связать и отправить в Софию почти половину мужского населения Бели-Мела — всех, на кого чорбаджи Недю указал, как на соучастников и чуть ли не прямых виновников зла. Но мало-помалу это событие стало забываться и впечатление от него сглаживаться. Село успокоилось. Про Славчо не было ни слуху ни духу. Полагали, что он ушел с женой в Сербию. Но потом стали носиться смутные слухи, будто он опять рыщет по тамошним лесам с какой-то новой четой, в которой состоит и Вылкана. Слух этот был довольно правдоподобен, так как из Бели-Мела вдруг исчезли два крестьянина, которых турки хотели отправить в Софию; они не возвращались и не давали о себе знать… Владко взяли к себе дальние родственники Вылканы, но за домом ее некому было смотреть; оттуда понемногу все растащили, и он стоял брошенный, пустой, заколоченный.

Весной слухи насчет Славчо стали еще более упорными. Некоторые даже видели, как он спускался по оврагам в село Помеждин, где у него было тайное пристанище; за неделю перед тем было сделано три выстрела в начальника сельской стражи, когда тот проходил по опушке Лесковского заповедника, и все были уверены, что стреляла Славчова дружина. Имя Славчо опять стало проникать в село, в дома, в разговоры; образ его снова ожил в душах белимельцев. К тайной радости, что их юнак жив и мстит врагам народа, примешивался невольный страх при мысли о том, что какой-нибудь новый Славчов подвиг может ввергнуть Бели-Мел в новые страдания.

— В горы портки свои унес, — сказал чорбаджи Недю. — Да скоро и с него шкуру спустим! Может, найдется охотник передать этому головорезу, чтоб он убирался подальше отсюда и оставил нас в покое?

Через несколько дней спустился вечером с гор овчар Найден; он принес чорбаджи Недю пулю с вырезанным на ней крестом и сказал:

— Поклон тебе от Славчо, дядя Недю. А чтоб ты поверил, что я от него, велел он передать тебе вот этот гостинец.

Недю растерянно посмотрел на Найдена, но пули не взял.

— Чего же ему нужно? На что мне эта пуля? — спросил он.

— А вот на что: он велит, чтоб ты к утру для его дружины двадцать пар опинцев{142} прислал, пол-оки пороху да оку табака. А на Ильин день готовь угощенье; он придет к тебе в гости, чтоб ты его попотчевал…

Чорбаджи Недю ощетинился.

— Это ты с таким поручением от разбойника пришел?

— Я не виноват, чорбаджи. Сам знаешь: в поле живем, скотину пасем. Не послушаться? Все наше добро в его руках. Что он велел, то и передаю. А там как знаешь…

— А пуля эта к чему?

— Не знаю, чорбаджи…

— Убить меня задумал?

— Не знаю, чорбаджи.

— И крест еще на ней поставил! — воскликнул Недю, взяв в руки пулю.

— Верно, и крест стоит, — подтвердил Найден.

— К чему это?

— Он целует крест божий; вроде клянется: ежели не исполнишь, что он тебе велит…

Недю сверкнул глазами.

— Ладно, передай ему мой ответ.

Он кинул пулю в Огосту, сунул небрежно руки в карманы и сказал овчару:

— Передай гайдуку Славчо поклон, Найден.

— Спасибо, чорбаджи.

— Передай ему поклон, — продолжал Недю, — и скажи, что опинцев и пороху у меня нету. Пойду в Берковицу, куплю. И табаку кипу.

— А мне подождать?

— Нет, ты ступай. А порох и опинцы, скажи, не стану я посылать, а сам ему отдам в Ильин день, когда он ко мне в гости пожалует… Я ему славное угощение приготовлю; он такого в жизни не пробовал.

Тут лицо чорбаджии из бледного стало зеленым.

Но овчар не заметил, как страшно Недю изменился в лице, и поэтому не понял настоящего смысла его ласковых слов.

— Спасибо тебе, чорбаджи. Ну, прощай, — сказал он и, вскинув свой посох с мешком на плечо, пошел было своей дорогой.

Как видно, бедный овчар в самом деле не заметил таившейся в словах Недю угрозы.

Это рассердило чорбаджию.

Ему хотелось, чтобы Найден понял все и передал Славчо подлинный смысл ответа.

Он окликнул Найдена.

Тот обернулся, посмотрел на чорбаджию.

— Эй, скотина! Ты, видать, не понял! — с раздражением сказал Недю.

Найден руками развел.

— Скажи этому каторжнику, душегубу: пускай приходит ко мне в Ильин день; я угощу его вместе с его дружками. Да не только их, а всех воронов, орлов, что вон — летают, угощу мясом его до отвала. А голову насажу вон на тот кол в плетне — птиц пугать.

Найден испуганно поглядел на него.

— Неладно поступаешь, чорбаджи!.. Славчо может плохо тебе сделать.

— Уж не прячешь ли ты его у себя, осел? — крикнул Недю.

— Сохрани боже…

— Тогда убирайся!

Недю был вне себя.

— Прощай, чорбаджи.

И Найден скрылся в темноте.

Пройдя две улицы и повернув на третью, Найден постучался в ворота.

Кругом не было видно ни зги, на улице пусто.

Во дворе залаяли две овчарки, бросились на ворота, вонзили в них свои когти. Но тотчас утихли: инстинкт подсказал им, что это свой.

В самом деле, Найден стучался в собственные ворота и собаки принадлежали ему.

Открыла маленькая девочка.

Найден пошел на свет в окне, залепленном бумагой. В комнате, куда он вошел, сидело четверо крестьян — каждый прислонив к плечу ружье. Один выделялся своим исполинским ростом и атлетическим сложением. Широкие плоские плечи его были соразмерны с мощной грудью. Почерневшее и обожженное лицо говорило о том, что ему хорошо знакомы зной и ветер, зимняя стужа и неистовство стихий. Глаза горели ярко, но спокойно под изогнутыми тонкими бровями, совсем не гармонировавшими с грубым мужицким складом лица и такой же фигурой.

Трое товарищей его не отличались столь могучим сложением, но и у них, как у него, лица были обветрены на вольном воздухе и так же блестели глаза. Один из них резко выделялся среди остальных отсутствием усов; он был совсем безбородый. Удивительней всего было то, что этот безбородый, отставив в сторону ружье, вместо него прижимал к груди ребенка. Этим он больше напоминал мать, чем разбойника.