Страница 107 из 123
…Вот мы и на противоположном берегу Кромы. Если оглянуться, на фоне ночного неба можно разглядеть, и то смутно, лишь колокольню кутафинской церкви. Выслав вперед разведку и дозоры, идем степью. Наше направление дальше на север, к селу Лешня, которым мы должны овладеть.
Полк идет пока что батальонными колоннами, но готов в любой момент развернуться к бою. Наша разведка и головной отряд — автоматчики и бронебойщики — движутся впереди.
Идем проселком. Справа, в нескольких километрах от нас, шоссе Москва — Симферополь, то самое, которое южнее проходит через Тросну. Есть опасность, что по этому шоссе противник может выйти нам во фланг.
Остановка! Батальоны безмолвно сворачивают вправо, рассредоточиваются поротно, уходят уже без дороги, в ночную степь — занимать новые рубежи. Но противника близко нет — об этом уже сообщила наша полковая разведка, она ведет поиск.
Два радиста, которые всегда при Ефремове, сидят неподалеку от дороги, рация стоит в рабочем режиме, посвечивая зеленым глазком. Ефремов сидит возле, наверное, ждет разговора с комдивом. Тут же Берестов. Он озабоченно-молчалив.
Мы — штабные — держимся поближе к своему начальнику. Весьма возможно, каждый из нас получит сейчас свое задание и мы отправимся в подразделения.
Ну, пока суд да дело… Ложусь на траву, сунув под голову полевую сумку, малость вздремнуть, а то вдруг потом не придется.
Я уже научился спать чутким, вполглаза, солдатским сном, когда и спишь, и вроде бы все слышишь, и способен вскочить мгновенно, как только возникнет необходимость, — так что не прозеваю, когда все пойдут, один в степи не останусь.
Успел ли я заснуть или нет? Не знаю. Так, навалилось какое-то, может быть, лишь минутное забытье. Меня выводит из него монотонный, идущий издалека, непривычный слуху звук: низкий, глуховатый, наплывающий перекатами — то более громкий, то совсем затихающий. Танки?.. Чьи? Где?
Прислушиваюсь. Но звук как-то истончается, гаснет, растворяется в ночной тишине.
Тревожное чувство, рожденное этим внезапным звуком, начисто отогнало сон. Подхожу к собравшимся возле рации, около которой сидит Ефремов и ведет разговор. Все ждут, пока он окончит его. Вполголоса переговариваются:
— Чьи это танки?
— Вроде позади проходили…
— Не позади, а слева!
— Так ночью звук во все стороны отдает…
Чьи танки мы слышали, более или менее проясняется только утром, когда мы обосновываемся на новом КП — под сенью небольшой, почти прозрачной березовой рощицы, одиноко стоящей посреди поля — в ней вырыты, очевидно, еще немцами, укрытия: щели для людей, аппарели — большие ямы с одной пологой стороной — для машин. Они уже подернулись травкой, видно, вырыты давно, свежих следов пребывания немцев — консервных банок, газет, сигаретных упаковок и прочего не видно, иначе было бы много этого мусора, которым всегда обильно усеяна земля там, где немцы побывали.
Но вот от Ефремова, после его разговора с комдивом, мы узнаем: к нам срочно перебрасываются части седьмого танкового корпуса. Гул его машин мы и слышали. Есть данные, что немцы, рассчитывая нанести контрудар, бросили на наше направление мощные панцирные силы, подхода их можно ожидать с часа на час. Ефремов отдает приказ: всем подразделениям занять противотанковую оборону, быть готовыми встретить танки противника в любом месте, где бы они ни вышли к нашей передовой. А нас, офицеров штаба, в том числе и меня, Берестов посылает проверить, как будет выполнен этот приказ. На мою долю выпадает рота автоматчиков. Ей надлежит, на случай прорыва противника, занять позицию во втором эшелоне.
Уже поднималось солнце, когда я, исполнив порученное мне дело, возвращался на КП полка. На душе было тревожно: когда я находился в роте автоматчиков, издалека вновь, как ночью, донесся гул идущих танков. Донесся и затих…
Уже подходя к КП полка, я увидел выезжающего рысцой оттуда всадника. «Кто бы это? — я пригляделся. — Да это Карзов!» Он проезжал неподалеку от меня. Я окликнул:
— Ты куда?
— В седьмой танковый! — Карзов придержал коня. — Корпус уже прошел вон там, — показал он, — стороной! Не слышал?
— Слышал вроде бы…
— Ну вот. Мне велено догнать, найти начальство, обменяться таблицами радиосигналов для взаимодействия! Указание штадива! Ну, бывай! — Карзов тронул поводом, зарысил дальше. Я видел, как он все энергичнее нахлестывает коня.
…Час за часом проходят в напряженном ожидании. Что предстоит? Отбивать атаки врага или самим идти в атаки? Чего мы ждем?
Время подвигается к полудню. Из батальонов звонят: впереди, далеко, слышна артиллерийская стрельба, гул танков. Немцы идут на нас? Или это бой где-то в стороне?
На этот вопрос стало возможным найти ответ, когда вернулся, выполнив данное ему поручение, Карзов, запыленный, разгоряченный, взволнованный.
В те напряженные часы тревожного ожидания было не до того, чтобы Карзов мог обстоятельно поделиться своими впечатлениями, а мы — выслушать его. Но то, что увидел он тогда во время своей поездки, оказалось столь необычным, не виданным им никогда ранее, что оно запечатлелось в его памяти на всю жизнь. И через много лет после войны, когда уже писались эти записки, Карзов рассказал, что пришлось ему наблюдать в тот день. Вот его рассказ — он дан от лица Карзова.
— Я мчался по дороге, спеша догнать танки — они ушли уже далеко. Проскакал километров пять — их все еще не видно. Наконец, вижу — пыль шлейфами тянется и на дороге, и рядом — время сухое, пыль везде подымается — танки наши идут! Сначала я и внимания не обратил — не колонной идут, а развернутым строем. Меня одна мысль подстегивала: побыстрее командование танкистов найти, таблицами обменяться. А потом удивился: сколько скачу, а почему-то, кроме танков, впереди никого из наших — ни на дороге, ни по сторонам — обычно же всегда кто-нибудь на глаза попадется, вся же степь военным народом населена. А тут ни души. Докуда, думаю, я доскакал?
Гоню своего лошака — танки догнать!.. Как поравняюсь хоть с самым концевым, крикну, спрошу: где командование? Вот уже догоняю… Только гляжу батюшки мои! Навстречу нашим танкам — немецкие! Издали видно, что немецкие, тут ошибки нет, я ж их видел… Идут тоже боевым строем, по степи широко развернулись, прямо навстречу нашим. Там высотка впереди, на их пути, так они из-за этой высотки вываливаются, один с другим вровень, и много их — не счесть! Может, всего с километр их и наших разделяет. Две броневые армады, одна на другую! Вижу — вот-вот сшибутся! Где уж тут танковых начальников искать! Свернул коня в сторону быстро: куда укрыться? Ведь сейчас, наверное, такой тарарам начнется! Гляжу — мне как бог послал — два длинных бугра каких-то, крапивой поросших. Завел я коня меж ними. И сам укрылся, ямку какую-то нашел. Но мне оттуда и сквозь крапиву все поле видно.
Расстояние между танками все сокращается, сокращается… Первыми немцы не выдержали — начали с ходу из пушек палить. А наши идут молча, без выстрела. И только когда расстояние меньше километра стало — и наши начали стрелять тоже без остановок. Вижу — один немецкий танк вспыхнул, черным дымом закрылся, второй. Еще в два их танка попадание — этим в ходовую часть врезало, завертелись волчком, на одной гусенице и замерли как вкопанные.
А бой все разгорается… Моторы рычат, от горящих машин гарью несет, выстрелы гремят. Один из снарядов, «болванка», наверное, срикошетировал, поблизости шмякнулся, подпрыгнул, завертелся — аж трава зашевелилась, как живая. Наши танки — вот они, рядом со мной, из пушек бьют, маневрируют… А по всему полю черный дым по ветру тянется, к небу всползает. Горят и немецкие танки и наши. Я дымов этих около трех десятков насчитал — и это при том, что всего лишь минуты прошли. Танковый бой — он скоротечный, его на часы считать не будешь… В черном дыму люди мелькают — тоже черные, в комбинезонах танкистских — из подбитых машин… Где наши танкисты, где немецкие — и не разберешь.
Не все подбитые танки тихо горели. Иной горит, горит, да как рванет в нем боезапас — башня взлетает вместе с пушкой. Ад кромешный! А уж про танкистов, что в этой башне были, и подумать страшно!