Бог войны

— О боги, только не это! — пробормотал спартанец, заметив, как один из выступов прямо перед ним начинает расти.

Наконец камень с силой вылетел наружу, из отверстия вылезло существо величиной с человека и со скорпионьим хвостом и преградило ему путь.

Защититься клинками Кратос не мог — для этого требовалось устойчивое положение. Найдя очередную опору для руки и ноги, он прыгнул и схватил скорпиона за горло. Тот принялся бить хвостом, но спартанец держал чудовище крепко, повернув так, чтобы смертоносное жало не могло причинить ему вреда. Кряхтя, он изо всех сил старался проломить скорпиону трахею. Наконец хитиновый панцирь треснул, чудовище дико задергалось, еще неистовее хлеща хвостом. Кратос едва успел отпрянуть, когда жало просвистело в воздухе, нацелившись ему прямо в глаза. Капля яда попала на лоб и, нестерпимо обжигая, скатилась к брови; она разъела волосы и грозила попасть в глаз. Кратос отпустил скорпиона и поспешил вытереть яд, но рука оказалась испачкана кровью. В сражении такое случалось не раз: кровь словно застилала зрение темной пеленой. Спартанец старательно заморгал, чтобы избавиться от нее. Все же это было лучше, чем яд, ослепляющий навсегда. Однако, когда снизу послышался стук когтей о камень, различие показалось не столь значительным.

Сброшенный скорпион пролетел с десяток локтей и теперь возвращался, чтобы довершить начатое. И Кратос не мог видеть его.

Он зажмурился так сильно, что глазам стало больно, затем вызвал в памяти образ двух тел в храме Афины. От бессильного гнева брызнули слезы, и зрение вернулось. Тем временем скорпион подобрался уже совсем близко и, подняв хвост с ядовитым жалом, приготовился нанести смертельный удар. Кратос бросился к нему, опять схватил за шею и резко дернул вбок — хвост пронесся дугой над головой существа и врезался в скалу, всего в нескольких пальцах от своей жертвы.

С громким криком, в котором выразилось все его напряжение, вся его ярость, Кратос доломал шею горному чудовищу. На сей раз он держал тварь на весу до тех пор, пока она, слабо дернувшись, не сдохла, затем отбросил. Труп несколько раз ударился о камни и скрылся из виду.

Кратос стер с руки кровь и продолжил свой путь, частым морганием стараясь полностью восстановить зрение. Было пройдено всего несколько локтей, он еще не добрался даже до самого выпуклого места скалы, откуда смог бы двинуться прямо вверх, когда снова послышался скрежет, возвещавший о приближении новых скорпионов.

— Афина, ты много от меня хочешь, — сказал Кратос, стараясь проворнее карабкаться по намеченному пути.

И только он достиг переломной точки, как его догнали два монстра, перебиравшие ногами по отвесной скале, словно это была ровная земля.

Нащупав очередной выступ, спартанец встал на него обеими ногами. Держась только левой рукой, правой он отковырнул увесистый камень и что было сил швырнул в ближайшего скорпиона. Тот инстинктивно выбросил вперед загнутый смертоносный хвост — именно этого Кратос и ждал, чтобы запустить второй камень, который попал существу точно в голову. Скорпион попытался отразить атаку хвостом и ужалил сам себя.

Кратос не стал дожидаться, пока умирающий монстр упадет со скалы, и сбил его третьим камнем. Остался последний скорпион. Выгнув спину, он принялся крошить скалу под собой — осколки полетели во все стороны. Кратос закрыл лицо от известковой щебенки и одновременно попытался нащупать новый камень, но тщетно. Тогда он взглянул наверх, прикинул кратчайший маршрут и снова начал карабкаться. Скорпион шел по пятам, причем гораздо быстрее, чем мог двигаться по такой ровной скале Кратос.

Всего в двух локтях от вершины он сорвался и упал прямо на своего преследователя. Мгновенно развернувшись, спартанец поймал ядовитый хвост, прежде чем тот успел вонзиться в него. С кончика жала скатилась капля желтоватого яда. Скорпион был так ошарашен внезапным падением человека себе на голову, что его ноги одна за другой начали срываться. Как только Кратос понял, что едва держится на скале, он резко дернул хвост, окончательно лишая скорпиона опоры, оттолкнулся ногами от скалы и попытался зацепиться за что-нибудь руками.

Скорпион полетел в пропасть следом за своими сородичами, а Кратос повис на одной руке под маленьким пыльным выступом. Мало-помалу пальцы соскальзывали, он посмотрел вниз — не для того, чтобы увидеть, куда упадет, а чтобы найти опору для ног. Не обнаружив ни трещин, ни бугров, спартанец изо всех сил пнул скалу — пронизывающая боль растеклась по ногам, зато в камне появилась выбоина, в которую можно упереть стопу.

Эта и другие такие же выбоины, столь нелегко достававшиеся Кратосу, помогли ему наконец взобраться на вершину скалы, где, преклонив колени, он вознес богам беззвучную молитву, благодаря их за помощь, хотя в чем она заключалась, было загадкой. Спартанец выжил лишь ценой собственных усилий и намеревался впредь рассчитывать тоже только на себя.

Впереди виднелся проход внутрь горы, откуда доносился шум работающего механизма и грохот непонятного происхождения. Вынув клинки Хаоса, Кратос вошел в туннель, направился вперед и остановился у горизонтальной ленты, уходившей под каменную стену. Спартанец ударил мечами по шероховатой поверхности камня, однако даже заключенная в них сильная магия не возымела никакого действия. Тогда он посмотрел туда, откуда появлялась быстро движущаяся лента, и увидел источник страшного грохота: огромные каменные плиты, покрытые длинными шипами, которые периодически сталкивались друг с другом.

Единственный путь отсюда лежал в направлении, противоположном движению ленты, сквозь эти мерно раскрывающиеся и захлопывающиеся каменные челюсти. Кратос вернул клинки в ножны, некоторое время понаблюдал за движением смертоносных плит, затем вспрыгнул на ленту.

Не рассчитав поначалу темп, он вскоре ударился спиной о каменную стену, но сразу же с воплем отскочил. На первый взгляд она была ничем не примечательна, но от малейшего прикосновения к ней по всему телу разбегались волны нестерпимой боли. Кратос пустился бегом и наконец уравнял свою скорость со скоростью ленты, что позволило ему оставаться на месте. Затем прибавил ходу и приблизился к первой паре каменных челюстей, за которой виднелось еще несколько. Стоит только начать, и вернуться он уже не сможет; впрочем, нельзя и споткнуться. Малейшая оплошность — и его проткнет торчащими из плит шипами. Если уступить конвейеру в скорости, то Кроноса снова отнесет к стене, от соприкосновения с которой боль пронзает все его существо.

Вооруженный такой мрачной перспективой, Кратос разогнался и благополучно миновал первую пару плит. Чувствуя себя между Сциллой и Харибдой, он целиком сосредоточился на ритмично сталкивающихся каменных челюстях и лишь раз получил небольшое ранение — последняя пара плит двигалась хаотически.

Кратос почувствовал, как сквозь бицепс прошел тонкий нож, который теперь удерживал его на месте. Осознав, как опасно промедление, он с силой дернул рукой, оставив на ноже кусок собственного мяса, и поспешил к каменному выступу в конце конвейера, где можно было спокойно сойти. Звук работающих механизмов не стихал. Напротив, он становился тем сильнее, чем дальше продвигался Кратос вперед по туннелю. Наконец он оказался в помещении, которое убедило его в том, что архитектор на службе у богов действительно свихнулся.

Пол был расчерчен на квадраты глубокими двойными желобами, по которым без остановки катались колеса, снабженные торчавшими с обеих сторон лезвиями. Сверкающие ножи были настолько остры, что, когда одно такое колесо промчалось мимо, Кратос с опаской покосился на них. В конце помещения находились железные ворота, преграждавшие путь дальше, но спартанец понял, как их можно открыть: из центрального квадрата торчал рычаг. Повернуть его — и ворота поднимутся. Однако, чтобы добраться до центра зала, требовалось больше времени и бесстрашия, чем для прохождения сквозь каменные челюсти по ленточному транспортеру. Колеса с ножами не останавливались ни на миг и грозили изрезать Кратоса на лоскутки, соверши он один неверный шаг.