Поэмы

VII Тяжело перелетает горы Сытый ворон, каркая лениво. Пшавы, будьте вы благословенны За обычай ваш! Пока вы живы, В трупах мне не будет недостатка. Печень вырывал я у героев, Клюв окрашивал геройской кровью. Гиглия девятерых сегодня Уложил и сам ушел за ними. А для ворона большая радость, Если умирают молодые. Я Мквирали пожелал удачи, Пятерых за одного убил он, Пленников назад привел в Ахаду; Радовались пленники свободе, Только молодая дочь Годерзи Плакала дорогой неутешно, И от слез ее туманы встали, И следы я потерял в тумане. VIII Утром с неба облака спустились И над головой Чаргали встали. Возле дома Гиглии собралось Опечаленное войско пшавов. Девушки Пшаветии рыдают. Плачет мать над Гиглией убитым. Ворон руку расклевал герою, И успел из груди вырвать сердце. Гиглия лежит в гробу дубовом, На груди положены доспехи, По бокам лежат, черней гишера, Срезанные полосы девичьи. Отовсюду слышно: Что нам делать? Лучшие герои умирают, Старики и дети остаются! Говорит народ: "В ущельях скачет И ретиво ржет скакун: " Ай, где же Гиглия, хороший мой хозяин?"

1886 Перевод В. Державина

Охотник

I Крымская моя кремневка, Что ты ржавчиной покрылась? Разве я старик убогий, Чтоб сидеть у очага? Триста я убил оленей, Трижды в землю ты ложилась, И четвертая могила От тебя не далека. Заблестит трава сырая Из-под мглистого убора. Над горою и над лесом Полетит ружейный дым. Скоро, крымка, мы с тобою Загреметь заставим горы! Скоро вдоволь постреляем По оленникам глухим! Далеко отгул веселый Разнесется над простором. На заре воронья стая Выстрел мой благословит. Я люблю, когда в тумане Каркает голодный ворон И безмолвный гриф над лесом Выжидающе кружит. Извивается, проклятый, Всматриваясь в исступленье. Если я самца-оленя Молодого подстрелю — Ворону я брошу сердце, Грифам требуху оленью. Мне не жалко! Их, несчастных, Я досыта накормлю. Много раз большую почесть Оказать орлу хотел я. Но убитого другими Не клевать — его закон. Он, свободный, одинокий, Ходит по краям ущелья. И моей добычи лучшей Брезгует касаться он. Он не трогает чужого, Своего не уступает. Но по-царски он бросает Грифам все, что не доест. Что ж меня не чтит за брата, ар мой братский отвергает? На верху скалы сидит он, Черный в синеве небес. Пищей он натешит сердце И начнет кричать зловеще: "Сам я сыт, и грифы вволю Ели с моего стола" Пусть сломаются у грифов Когти их и их предплечья, Хоть бы раз еще увидеть Мне кричащего орла! II Мне вчера приснилось: шел я В балках высохших, неровных. Шел к урочищам оленьим В остролистнике густом. Я с горы сошел в лощину, Где крапива и ситовник, Мимо тополевой тени, Лунным озарен лучом. В чащу темную каштанов Шел я по тропе медвежьей. Там бежит ручей соленый, Пробиваясь сквозь утес. Я услышал свист и шелест, Словно в листьях ветер свежий. Стадо легкое оленей Прямо на меня неслось. Замерли красавцы-звери Тонконоги и рогаты. Чей-то голос, словно пенье. Прозвучал в густых ветвях. Шла по синей ежевике Девушка хозяйка стада В покрывале из фиалок И с венком на волосах. Шла, из камыша речного Тоненький носок вязала, И казалось, между пальцев У нее река текла. Ростом низкая, а горы Волосами покрывала. Знала каждого оленя И по имени звала. Вдруг олень золоторогий Подошел к обрыва краю, Дразнит девушку: нарочно Притворяется глухим. Но она оленю гневно Закричала, призывая: "Ты всегда меня не слушал, Был мучителем моим! Так запомни: ты, негодный, Обречен ружью Торгвая! Белены ты, что ль, объелся По низинам травяным?" * * * Сон закончился на этом. На рассвете я проснулся. Вышел я из дому. Дождик Моросил, как в забытьи. По опушкам Чиаури Кушаком туман свернулся. Сонмы гор во мглу осели, Чешут головы свои. III После этого нередко, Под платанами, в прохладе, На углях седло оленье Поворачивал Торгвай. На земле огонь алеет, И шипит кровавый мцвади. За горой кричат олени. На охоту поспешай!.. Но не дай, господь, мне снова Прежние принять страданья! Лучше б смолоду я проклял И забросил бы ружье! Я, тому лет пять, однажды Двинулся через Схловани. За Верану, по Иоре Повлекло меня чутье. Тихо к вечеру склонялся День безветренный весенний. Закричал олень за синей Вороновою горой. Гулко отозвались горы, Сдвинулись густые тени… Многое я в жизни слышал, Много видел пред собой, Не слыхал красивей звука, Чем призывный крик оленя! Скачет зверь, желаний полный, Заросли рогами рвет. Самку ищет всей душою, Громко стонет в исступленье. Самый воздух пахнет страстью, Где самец-олень пройдет. Слышу: брякает рогами По ветвям, нависшим низко, Запахом своим долины И дубравы пропитал. Из чехла ружье я вынул И, сопя, уселся близко И сначала кончик рога Над кустами увидал. А потом весь рог поднялся, Был он светлый, цвета леса. И как будто для того лишь, Чтобы я не подстрелил, Тело зверя закрывали Заросли густой завесой. Трижды крикнул я, как самка, И на хворост наступил. Принял зверь меня за самку, Сквозь кустарники прорвался. Чуть не смял меня; громадный, Грозный, вырос пред о мной. Молодецкую сноровку Он имел и красовался Выгибом могучей шеи, Стройностью и быстротой. Но, однако, непонятный, Странный нрав у человека Что мы любим, то погубим, Только в руки попадет… Выстрелил я зверю в сердце. Взвившись надыбы, с разбега Грянулся олень на землю, Устремив рога вперед. Но откуда мог узнать я, Что олень любимец бога? Зверь со стоном приподнялся, Грозно на колени встал. Свечи-звезды засверкали На ветвях большого рога. Звон раздался, словно кто-то дверь ключами отпирал. Стену серую и купол Я заметил недалеко: Там на куполе два дуба, Ростом равные, росли, И старик какой-то вышел, двери распахнув широко. Борода, белее вьюги. Упадала до земли. Закричал он, угрожая Гнутой на конце клюкою: "Ты, Торгвай, убил оленя Жертвенного моего! Хорошо же! Ты увидишь, Что детей твоих с женою Записали поименно На лопатке у него!" Обмер я от страха. Толстый Кедр я охватил руками. Ночью пролетела буря, И проснулся я тогда. Град ломал большие ветви, Гром кружился над горами. Как из жолоба, на темя С листьев падала вода. Молниями озарялся Бор, спускавшийся по склону. Под скалой огонь развел я, Сел и плачу у огня. Не гонюсь, хотя и слышу Крик оленя отдаленный… Чтоб молить хозяйку леса, Были свечи у меня. Утром свечи у погоста Я зажег, и всю ограду Обошел я на коленях, Слезы лил и горевал. Выкормленного на славу, Лучшего быка из стада Я в уплату за оленя Заколоть пообещал.