Страница 52 из 100
РАЙ В небе дальнем, в небе синем Белый, белый снегопад… Крылья сблизим, крылья сдвинем, Не оглянемся назад. Ангел к ангелу… Осанна… Белый, белый, белый снег… Это рай?.. И вдруг, нежданно, В темноте сомкнутых век Полыхнуло смутным жаром: Там, за тридевять земель, Балаган был очень старым, И кружилась карусель… Ангел к ангелу… Осанной Дышит воздух осиянный От заката до восхода… А шатер был полосатый, С ярко-розовой заплатой, С желтым клоуном у входа… ДРОЗДЫ В этой стране не летают дрозды, Ходят пешком по траве и по льду. Кто-то привесил к их лапкам пуды, — Не полететь пешеходу-дрозду. Он и не хочет. Но если лежит Где-то червяк дождевой, еле жив, Дрозд подкатиться к нему поспешит, Лопасти крыльев смешно распушив. Бросишь ли сверху накрошенный хлеб, Сколько веселых слетается птах! Самый последний, тяжел и нелеп, Дрозд остается всегда в дураках. Странная птица… Зачем?.. Почему?.. Хочется громко в окно закричать, Чтобы помочь встрепенуться ему: «Поупражнялся бы! Надо начать, Надо понять, что не мотоциклет, А вольнокрылая птица, как все. Небо открыто, и радости нет Вечно бродить по колено в росе». Но оказалось, не слишком-то прост Мой, воробьями осмеянный, дрозд. Было еще не темно, но пора Птицам по гнездам своим разойтись. Долго весною светлы вечера, И зеленеет пустынная высь. Тут и случилось. Смеркалось, когда Я разглядела, что там, в вышине, Дрозд прицепился, как к елке звезда, К мачтовой, самой высокой сосне. Выше нельзя… Очень многих чудес Не объяснить никогда, никому. Тяжеловес на вершину залез, К ночи доступную только ему. Ждал ли он выхода первой звезды? Кто его знает… Но тихо, потом Стали слетаться другие дрозды И неподвижно расселись кругом. В эти часы нет пустой трескотни, Птичьего гомона, писка вразброд. Нет воробьев! Надоели они В быстром мелькании взад и вперед. В эти часы для дроздов-чудаков Небо открыто, и дали ясны. Так рассказали мне ночью, без слов, Самые верхние ветки сосны. 1972 * * * Есть стихи-фазаны, есть павлины, В радужном атласном опереньи. Столько в них лазури и малины, Что природа не дала им пенья. Есть стихи мудреные, как числа Высшей математики, как притчи, Как сухой скелет сухого смысла, Но не задушевнее, не гибче. Есть стихи – триумф косноязычья. Я люблю слова совсем простые, Серенькие, скромные словечки. Вольно льются песни золотые, Сложенные в горле птицы певчей, Часто безымянной и невзрачной, Где-то в роще, над кустом сирени. Птичье пенье и рассвет прозрачный – Лучшее из всех стихотворений. Что мне даст узора вычур дивный И хитросплетенье филиграни? Я люблю простой и примитивный Камень для постройки вечных зданий. Из таких камней взошло Толедо, Пламенный пример земным твердыням. И стоит Толедо, как победа, И звучит поэмой в небе синем. 1971 * * * Это правда! Не стыдно признаться На пороге раскрытых дверей, Что труднее всего мне расстаться С дружбой. Но не людей, а зверей. Если я, уходя, и заплачу, То, наверно, припомнив до слез В доме детства – семейку собачью, Ту, с которой так чудно жилось… Или в тропиках… День был обуглен, Словно дан на съеденье жаре, И зайчиху с зайчонком, из джунглей, Я нашла у себя во дворе. Я кормила их свежей морковью, Я водой окропила крыльцо… Если это зовется любовью, То взаимность была налицо. Почему они выбрали дальний, Совершенно не заячий дом, Поселившись в машине стиральной, За негодностью сданной на слом? Или кот, постучавшийся ночью (Уходя, я тот стук узнаю!), Словно прыгнул с трубы водосточной В жизнь чужую, отныне свою! Пуст мой сад, и колодец мой высох, Угасает за тучей звезда. Всех доверчивых, всех бескорыстных Уношу я с собой навсегда. Никуда? Впрочем, кто его знает! Может быть, никуда – это ложь? Может быть, кто-то в небе залает, Словно спросит: «Ну, как? Узнаешь?..»