Страница 40 из 100
ОЗЯБШИЙ ВЕТЕР Прижимается ветер к стене освещенного дома. Он устал разбивать себе лоб о деревья и скалы. А впустили бы в дом, как бы добрая печь обласкала, Как согрела бы душу огня золотая истома! Прижимается ветер и тянется пальцами в щели, Плачет тоненьким голосом, в крепкие двери стучится. Люди в доме ворчат, говорят, что сквозняк из ущелий, Говорят, что стучится ночная, недобрая птица. Надо птицу прогнать, надо дверь заложить одеялом, И подбросить поленьев, и уголь разбить кочергою, Грея руки над пламенем желтым, оранжевым, алым, – Только люди за это заплатят ценой дорогою… Там, у печки, никто не боялся ни снега, ни стужи, Там старуха спала, помолясь благодушному богу, А простуженный ветер метался и рвался снаружи И ложился ничком, припадая губами к порогу. «Отворите! – кричал. – Помогите мне силы набраться, Добежать до огня!» – и в протяжном, пронзительном вое Он так яростно начал проситься, ломиться, стучаться, Что окно расколол, и распалось оно, как живое, И тогда он ворвался, свистя, завиваясь воронкой, По пути закрутив на разбитом окне занавески, Оборвал провода, опрокинул и ранил ребенка, И огонь зашатался в предсмертном испуганном блеске. И погас, не стерпев ни напора, ни силы размаха, Уползая в золу, прикрываясь ее пеленою, – Он не знал и не чуял, что ветер, слабея от страха, Проклинает себя и дыханье свое ледяное. Вмиг от печки остывшей повеяло холодом. Где ты, Золотое тепло, раскаленное красное сердце? Что осталось на свете от ветра, озябшего ветра, Умолявшего только впустить его в дом – обогреться? Ничего не осталось!.. У ветра – ни плоти, ни тени, Даже отзвуки дикого голоса разом умолкли. Боязливо трещат, коченея, чернея, поленья, И проходит метла по ковру, подбирая осколки. 1975 КАТОЛИЦИЗМ Монахинь тихие стайки В глубокой нише креста – Как будто слетелись чайки К ногам воскового Христа. Привела их сестра Мария, Пастух небесных овец. У нее очки роговые И белоснежный чепец. В деревянной резьбе подножья Маслянисто огни блестят. Деревянные ангелы Божьи, Как солдатики, встали в ряд. Кто с флейтой в руке, кто с лютней, Но где же куклам запеть? На тарелку церковные трутни Собирают не мед, а медь. Наверху, склонясь над балконом, Сквозь каменные кружева Смеются ящер с драконом И с толстым котом – сова. Корабль католической веры От сырости мутно-сер. Сестра Мария – химера Страшнее других химер. Крючком изогнутый коготь Стучит о нагрудный крест: «Нельзя моих пленниц трогать, Отнимать у Бога невест». А в туманном чаду кадильном Среди цветов восковых Молчит над престолом пыльным Восковой, неживой Жених. ЖАЖДА Ни ключевая ценная вода, Снопами брызг взлетевшая высоко, Ни темно-золотые струйки сока Из сердцевины спелого плода, Ни в доброй фляге старое вино, Ни тающий ломоть янтарной дыни Меня не утолят… В какой пустыне Такою жаждой мучиться дано? О капле влаги в устьях мертвых рек Взывал ли кто протяжнее и горше? Упасть на снег, лицом зарыться в снег И зачерпнуть, и полные пригоршни Прижать к губам… Пушистый белый ком Впивать одним медлительным глотком Там где-нибудь, у городской заставы, У верстового старого столба, Куда под вечер приведет судьба, Где все сойдутся: правый и неправый. КУКЛЫ Разных кукол на заказ Мастерила я не раз, Карандашиком цветным Рисовала лица им. В желтом месяца луче, Кто в лохмотьях, кто в парче, Куклы выстроились в ряд, Что-то ночи говорят. Семь царевен, пять цариц, То казненных, то черниц – Ксений, Марф и Евдокий, С ними несколько Марий, Обреченных королев… Я лепила их, согрев Глину в пригоршне руки, Завивала парики. Лоскуток цветной прикинь К тельцу книжных героинь, Глаз прищурь и посмотри: В белом – Эмма Бовари, Красным бархатом Нана Облита, оплетена, А на донну Анну лег Черных кружев мотылек… Перепутались века! Куклы, ростом в два вершка К жизни вызванные мной, Дышат в комнате ночной. Сколько зим и сколько бед! Ни одной счастливой нет. 1968 ИСХОД Убегают с чердаков, Из ненужных сундуков, Покидают том за томом, Отрываясь от страниц, И бегут над старым домом, Мимо труб и черепиц. Люди скажут: «Листопад? Или ветер? Или град?» Но до правды далеко им, А чердак отныне пуст. Над полуночным покоем Шелест, шорох, шепот, хруст. Тащит, тащит Трубочист В водостоке желтый лист И Дюймовочку увозит От безглазого Крота. Воздух чист. Слегка морозит. Голубая даль пуста. Оловянный, в блеске лат, Чутко шаркает Солдат С балериною бумажной, И в надзвездные края Богдыхан уходит важный, Пряча в клетку Соловья. Промелькнули и прошли. Дальше, дальше от земли, И озлобленной, и тесной, Где для сказки места нет, К неоткрытой, неизвестной, К самой дальней из планет. Утром тихо и светло. Люди скажут: «Намело Много сора и былинок, Да и книги надо сжечь. Что нам книги без картинок?» И старье забросят в печь. Только теплятся в углу Две скорлупки на полу, Да у старой черной кошки Расширяются зрачки: Это Золушка в окошке Обронила башмачки.