Страница 19 из 100
СЕРОГЛАЗАЯ МАТЬ Была у меня сероглазая мать, Но мне запретили ее вспоминать, И только осталось о прошлом, – о ней, – Что пела она, как поел соловей. Я плакала долго, – всё детство в тоске, Я тени ловила на зыбком песке, Встречая напрасно у школьных дверей Высоких, красивых, чужих матерей. Я долго блуждала а тумане пустом, И жизнь протекла, как вода под мостом. Но вечером к правде мы ближе всегда: Чем глубже колодец, тем ярче звезда. И вот, неожиданно, а сердце моем Ты дышишь, ты курским поешь соловьем, Червонные косы спокойно плетешь, И в поле колышется спелая рожь. Ты знак подаешь, ты роняешь звезду, И я по знакомой дороге иду В твой чанах ржаной, в твой медовый покой, Где каждое дерево машет рукой, Где избы стоят меж запутанных троп В соломенных шапках, ползущих на лоб. Каким тебя именем надо назвать, Моя сероглазая, вечная мать? ОЛЬГА Имя Ольга прозвучало глухо, И плотней сомкнулась тишина, Словно бережно коснулась слуха Нежная и страшная струна. Ольга, это – детство, это ревность, Это снег, и музыка, и грусть, Это вся языческая древность, Вся лесная, княжеская Русь. Буйных пург струится белый полог, Канули пути в ночную тьму… Ольга – это ледяной осколок С темных окон в сонном терему. Снятся мне глаза, слегка косые, Бронзовые, скифские черты, И когда мне говорят: «Россия», Спрашивает сердце: «Ольга, ты?..» СЕМНАДЦАТЬ ЗИМ То в белых киках, то в убрусах, То с жемчугами в косах русых, В густой фате до самых губ. В атласном хрусте длинных шуб. Семнадцать зим, семнадцать сказок, Сверкнув полозьями салазок, С горы слетели ледяной. Семнадцать зим пришли за мной. Вот та, румяная когда-то Гуляла павой вдоль Арбата И стен Кремлевских; а вокруг. Над бубенцами конских дуг. Над золотыми куполами, Малиновое гасло пламя. – Закат крещенский. И она, Издалека озарена. Меня несла, платком укутав, Часы забыв, дороги спутав, И нам, из темных облаков, Звенели сорок сороков. А та, – царевна-Лебедь? Иней Заткал цветами бархат синий Ее ночного шушуна. В прозрачных пальцах тишина, В глазах мерцанье неживое Высоких окон над Невою. Как много раз, со мной вдвоем, Туманным, петербургским днем, Вдоль строгих невских побережий, В санях, под полостью медвежьей, Она скользила, чуть дыша, – Моя печальная душа, Мой ветер с голубой Онеги, Мой стих о петербургском снеге. Над сердцем кружатся моим Семнадцать русских, вьюжных зим, Замкнув меня в метельном круге. Вот ту я видела в Калуге, А эту, пышную, в Орле… Семнадцать их по всей земле Плясало, плакало и пело. Под их шагами ночь скрипела Тугим морозом. И теперь, Когда они раскрыли дверь, Играя на моем пороге, Я вижу, – прерванной дороги Опять намечена черта, И Восемнадцатая, – та, Которой жду, числа не зная, Моя последняя земная, На страже у последних врат, Стоит, накинув белый плат. 1951
ПЕРЕУЛОК
Если в сердце моем уцелели Темно-красный, с колонками, дом, У забора косматые ели Да сугробы в тумане седом, Если вылились в святочном воске И остались со мной навсегда Переулок Николо-Песковский И на куполе синем звезда, – Разве бедным стихом обозначу, Разве сделать живою смогу Ту любовь, что не вижу иначе, Как цветком на московском снегу? ПЕТЕРБУРГСКОЕ У любви простое имя: Вронский. Восемь кованых, спокойных букв. Вдоль седых проспектов топот конский, Вдоль сановных зал холодный стук Каблуков и сабель… Лед и холод. Зеркала, и снова зеркала… Детской брошью воротник заколот, – Сердце из коралла и стрела. Полк. Парады. Тосты в честь Монарха. На сукне зеленом – туз червей. В дальней ложе – Анны черный бархат, Вопросительный изгиб бровей: «Любишь?..» Но в оркестре первым гудом Ветер музыки задел смычки, И рука с фамильным изумрудом Нервно обрывает лепестки. Стройный силуэт в толпе потерян. Чуть блеснули кисти эполет. И с улыбкой желчною Каренин Смотрит счастью гибнущему вслед. Счастье петербургское туманно. Кто нашел в нем то, чего искал?.. Сломанною розой тонет Анна В театральном омуте зеркал.