Страница 16 из 18
– Хватит болтать. Пошли домой.
Димка протянул пакет обратно.
– Я сейчас, ладно? Ну через часик, пока вы все соберете? Хорошо?
Сейчас он являлся образцом послушного и почтительного сына.
– Ладно. И скажи своим приятелям – за Чокнутого буду яйца отрывать!
Кивнув, Димка исчез в темноте. Лапин пошел к дому, держась посередине проулка: здесь лед был посыпан печной золой. Свет в окне горел, он несколько раз стукнул в стекло, скрипнула щеколда. Обновленный Лапин, выставив перед собой коробку с орхидеей, зашел в квартиру, в которой прожил почти пять лет. Предвкушая произведенный эффект, он чуть заметно улыбался.
– Где ты шлялся, бездельник! – Это был не вопрос, а вводная фраза.
Антонина стояла в характерной позе – уперев руки в бока и наклонившись вперед. Короткий домашний халатик с выцветшим рисунком давно стал ей мал, сквозь прорехи между пуговицами проглядывало розовое, будто распаренное, тело. Мощные ноги расставлены, босые ступни стоят в луже воды, рядом ведро с тряпкой. Значит, в очередной раз прорвало трубу... Выставленная вперед орхидея и приготовленная улыбка показались сейчас до крайности глупыми и неуместными.
– Все равно не работаешь, сидел бы дома, хоть аварийку бы вызвал... – по инерции продолжала она, но с каждым словом сбавляла обороты, понемногу осознавая картину произошедших с Лапиным превращений. – Откуда у тебя это?
Усиливая эффект, Сергей поставил на пол коробку с цветком, приткнул в угол пакет и разделся. Антонина смотрела гипнотизирующим взглядом, на потном лице медленно проступала ужасная догадка.
– Так ты получил деньги?! – свистящим шепотом спросила она. – Ах скотина!!!
Широкая ступня расплющила красивую коробочку вместе с орхидеей, взметнувшаяся тряпка, плюясь грязными брызгами, как кистень, описала полукруг и смачно шлепнула по светящейся физиономии обновленного Лапина, обвилась вокруг затылка, мазнула по другой щеке, обдирая ухо, рванулась назад.
– Мы каждый рубль считаем, я на этом долбаном рынке как проклятая горбатюсь, а эта чокнутая скотина миллионы на себя изводит! Со своей кислой рожей хочет красавчиком стать!
Ругань не затрагивала чувств Сергея, он ошеломленно смотрел на заляпанный костюм и сорочку, чувствуя, как накатывает волна неукротимой ярости. На Богатяновке разбитый в драке нос считается гораздо меньшим грехом, чем разорванная рубашка, а испорченный новый костюм является достаточным поводом для ножевого удара...
– Я тебе покажу, гад проклятый!
Тряпка описала второй полукруг, но Лапин подставил левую руку, шагнул вперед и основанием напряженной ладони ткнул Тоньку под подбородок.
Растрепанная голова откинулась, орудие расправы выпало из бессильно разжавшегося кулака, женщину поволокло назад, и, если бы Лапин не схватил ее за ворот халата, она бы опрокинулась навзничь. Старая ткань треснула, запрыгали по некрашеным доскам отлетевшие пуговицы, полы халата распахнулись, вывалились наружу конические, шестого размера, груди, открылись массивные бедра, перехваченные грубыми трикотажными трусами линялого бледно-синего цвета. На упругих еще молочных железах отчетливо виднелись багровые пятна.
– Что это, сука?! – страшным голосом спросил Лапин. В памяти всплыли слова Мелешина, на которые утром он не обратил внимания. – Значит, ты и вправду блядуешь по-черному?!
Антонина была побеждена. Только что святое право избить транжиру-сожителя придавало ей силы, но уличение в блядстве – наиболее тяжком бабьем грехе – полностью изменяло ситуацию, делало ее совершенно бесправной и обрекало на самые страшные кары. За это вполне можно было поплатиться жизнью.
Вывернувшись и оставив разорванный халат в руках Сергея, она стремглав бросилась в комнату. Вид полуголой, в страхе убегающей и не имеющей шансов убежать бабы затронул глубоко скрытые в сознании темные инстинкты, машинально сунув руку в карман, Сергей бросился следом, перед глазами маячили крупные, обтянутые линялым синим треугольником ягодицы, окорока, «корма», жопа – как выразился Мелешин. Он драл ее в подсобке, там можно только раком, вся корма – как на ладони... Под руку попался свернутый отрезок КЭО-3, Лапин взмахнул им как хлыстом – я-я-сь! В восемнадцатиметровой квартирке не разбегаешься, Тонька наскочила на кровать, шумно упала, звякнув, выкатилась откуда-то бутылка из-под шампанского.
Серебряный шнурок с оттяжкой врезал по мокрой спине, казалось, пот брызнул по обе стороны от вмиг набухшей красным полоски.
– Расскажи, сука, как тебя Мелешин в подсобке е... как директор рынка засовывал, с кем шампанское пила да что потом делала!
– Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! – Тонькина спина покрывалась то скрещивающимися, то пересекающимися рубцами, Лапин сместил прицел на более виноватую часть тела, но ту защищали трусы, и он свободной рукой дернул толстый трикотаж вниз, стянув почти до колен.
– Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! – Теперь рубцами покрывались могучие окорока, сжимающиеся при каждом взмахе шнурка.
– Пусти, не надо, хватит, – стала подвывать Тонька, сначала тихо, потом все громче и громче. – Я не по своей воле, жизнь заставляет...
– Ах ты сука! – Оправдания только разъярили Сергея. – Заставляют тебя!!
Серебряная змейка замелькала еще чаще. Тонька замолчала и только монотонно скулила, дергаясь всем телом в такт ударам.
Между тем беспомощность распластавшейся поперек кровати бабы, ее собственные признания в грязном распутстве, мозолящая глаза нещадно исполосованная, но соблазнительно-чувствительная голая жопа и цинично спущенные до колен трусы, окончательно выпустили темные инстинкты из глубин подсознания. Бросив универсальный КЭО-3 на пол, Лапин расстегнул ремень и снял брюки вместе с трусами и ботинками. Он постился уже несколько недель, и сейчас соответствующий орган твердостью и расположением напоминал тактическую ракету на позиции перед запуском. Затихшая Тонька настороженно прислушивалась и, судя по всему, понимала, куда клонится дело, потому что, когда Сергей скомандовал: "Перевернись! ", она, постанывая, не просто перекатилась на спину, но и развела согнутые в коленях ноги, так что большие волосатые складки разомкнулись, приглашающе открывая розоватое, мягкое и влажное нутро. На внутренней поверхности бедер тоже выделялись пятна засосов и отчетливо виднелись несколько царапин.
– Ну и дерут тебя, сука! – изумился Лапин. Ему вдруг стало неприятно, как когда-то давно, когда он залез в трусы к чернявой монтажнице Верке.
Ракета ждала команды «пуск», еще пару дней назад он бы не обратил внимания на подобные детали и нажал кнопку, но сейчас что-то удерживало от этого. Внезапно кто-то подсказал иное решение, Сергей поднял с пола восьмисотграммовую бутылку, сорвал с горлышка плохо приклеенную этикетку, приставил закругленный стеклянный срез к нежной плоти, поискал нужное место и осторожно нажал на вогнутое полусферой донышко. Горлышко мягко погрузилось в Тонькино тело, та ворохнулась, но не издала ни звука, а Сергей принялся совершать ладонью колебательные движения, будто закачивал в сожительницу пропахший сыростью воздух убогой комнатенки.
Почти сразу Тонька стала двигать тазом, подаваясь навстречу входящему стеклу и отстраняясь от выходящего, а через минуту начала стонать, биться и кусать губы – она очень быстро заводилась... Бесстыдная процедура возбуждала Сергея, он ритмично двигал рукой, то загоняя бутылку почти до половины конусообразного расширения, утапливая внутрь большие губы по линию волос, то вытаскивая обратно, так что показывалось покрытое слизью горлышко до самой кромки, грозящей выскочить совсем и натягивающей за собой податливую плоть.
Когда Тонька принялась изгибаться, биться в конвульсиях и громко кричать, Лапину вновь стало противно, и он, резко вытащив бутылку, катнул ее под кровать. Раздался чмокающий звук, женщина застонала, но продолжала подмахивать, как будто соитие с бутылкой еще продолжалось.
«Сука!» – в который уже раз подумал Лапин и, нагнувшись, схватил Тоньку за волосы, заставив сесть на кровати, так что готовая к старту ракета оказалась прямо напротив распаренного лица. Обычно она уклонялась от минета, считая, что оральный вариант унижает женское достоинство, а если и удавалось подбить на это дело, то с долгими уговорами, просьбами и обязательно на основе взаимности. Но сейчас разгоряченная баба без звука заглотила напряженную плоть и принялась двигать головой взадвперед, поджимая снизу языком, чтобы усилить ощущения. На этот раз и Лапин не деликатничал, всаживал свою ракету в самую гортань, так что Тонька подавалась назад и кхекала, но своего занятия не прекращала, из чего стало ясно: она прекрасно знает, что процесс должен быть непрерывным, значит, ученая, а то, что раньше выплевывала в самый ответственный момент, так это была издевка над ним, дурачком Чокнутым. Лохов учат!