Ночь без конца

Это было просто чудо.

Все это время я называл ее Джоуди.

Она ни разу не возразила.

А что? Может, ее действительно звали Джоуди. Впрочем, сомневаюсь. Слишком большое совпадение. Хотя можно спросить, когда буду доставать ее из багажника. Сказать она, правда, наверняка уже не сможет, но хоть кивнет, да или нет.

Так или иначе, но от того, что я ее так называл, мне было приятнее. Главным образом я делал это тогда, когда не видел ее лица, и тогда ничто не мешало мне представлять себе, что подо мной именно Джоуди. Иногда получалось, иногда нет.

Но что срабатывало во всех случаях, так это то, что я повторял себе, что Джоуди будет подо мной вот так же — настоящая Джоуди, — и скоро. Может, через день или два, может, через неделю. И с настоящей будет точно так же, только лучше.

Но ей придется поднапрячься, чтобы превзойти эту девчонку. Потому что по десятибалльной шкале эта потянула на девятку.

Хо-хо! Вспомнилась наша старая шкала удовольствий. Чуть было не забыл о ней. Какое-то время мы оценивали все наши убийства по этой шкале, но потом как-то неожиданно прекратили без особой причины.

При оценке учитывался целый ряд показателей, но главным образом внешность жертвы и то, какой она была на ощупь, как реагировала на истязания и изнасилование, и так далее. (Существовала и шкала для оценки мальчиков. Ее ввели педики из нашей группы. Они назвали ее шкала педовольствия. )

Как сейчас припоминаю, придумали мы ее однажды вечером в гараже Тома. Это было примерно через неделю после нашего визита к Дениз Деннисон и ее семье. Кто-то — кажется, Пескарь — сказал, что по десятибалльной шкале удовольствия Дениз заслужила пятнадцать баллов. Мы все тогда над ним издевались. Я хочу сказать, что, если шкала от одного до десяти, нельзя ставить оценку больше десяти, если ты не безмозглый кретин.

Но случилось так, что однажды мы сами отступили от этого правила и выставили двенадцать баллов. Это потому, что мы все согласились, что она была намного лучше других. Правда, она была старше, чем многие из наших жертв, но она стояла особняком. Отчасти это объяснялось ее неординарной внешностью, но главное было все же ее поведение — ужас и стыд, невероятная чувствительность к боли и то, как, несмотря ни на что, она, казалось, наслаждалась каждой минутой секса. Она умоляла нас не делать ей больно, но всегда страстно желала, чтобы мы ее трахали. Меньше, чем тремя за раз, она не довольствовалась. Это было настолько невероятно, что мы продержали ее живой в гараже примерно два месяца, прежде чем убили. Это был рекордный срок. Позднее мы содрали с нее всю кожу.

Вычистили и выделали.

Том первый выбирал, что нравилось. И, разумеется, лучшие части взял себе.

Но и мне достались неплохие. Все получили хоть что-то — сувениры на долгую память.

Собираясь в «препараторской» на холостяцкие вечеринки, мы шили из ее шкуры все, что желали. Не буду рассказывать, что у кого получилось. Во-первых, времени у меня не так много. А во-вторых, вас может стошнить. Не хотелось бы портить вам аппетит. Но сам я сделал изящную небольшую мини-юбку, которую назвал юбчонка-конни, в честь Конни Бэкстер, любезно предоставившей материал.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать о Конни, нашей единственной и непревзойденной чемпионке.

Несправедливо было бы сказать, что она заработала двенадцать баллов потому, что была матерью Тома. Это означало бы умаление ее достоинств. Свои двенадцать она заслужила самостоятельно.

Дайте подумать. Это было примерно два года назад.

С тех пор никто не поднимался до двенадцати, и вскоре после Конни мы вроде как забыли о шкале удовольствий.

Может, Джоуди тоже заработает двенадцать. Или поднимется еще выше.

Черт, а может, будет огромным разочарованием. В своем воображении я вознес ее так высоко… Но в ней что-то есть. Что-то. И это всего после нескольких секунд с ней на траве в пятницу ночью — и потом у стены. И после ночи в ее кровати. И от ее одежды.

И это нечто большее, чем просто внешность. У нее есть… порода. Свежесть. Может, отчасти это еще связано с тем, как мужественно она себя вела, когда мы на нее охотились.

Как бы там ни было, но я не могу дождаться, когда она вернется оттуда, куда уехала.

Конечно, придется подождать.

Боже, нельзя даже придумать какой-нибудь хороший план ее захвата, когда не знаешь, где она.

Просто надеешься, что она скоро вернется.

Должен признать, что само предвкушение нашей встречи таит в себе массу удовольствия. Всякий раз, когда я представляю себе, как это будет, у меня возникает такая продолжительная эрекция.

Но, судя по всем признакам, Джоуди, похоже, и не собирается возвращаться. А мне надо немного прийти в себя.

Конечно, я вздремнул после того, как закончил с девчонкой. Сон мне был крайне необходим. Настолько, что я фактически отключился прямо на заднем сиденье своего автомобиля, даже не успев слезть с нее. Очень неосмотрительно. Но я так измотался, что плевать на все хотел. Куда могла деться девчонка, которую я так крепко прижал. Тем более я решил, что в таком состоянии она была уже безобидной. Тревожило только то, что кто-нибудь мог забрести сюда и найти нас, но, впрочем, не настолько, чтобы прогнать сон.

И я вырубился.

Насколько мне известно, никто не подходил и не заглядывал в машину, пока я был невосприимчив ко всему окружающему миру.

Если девчонка и просыпалась, то оказалась достаточно умна, или испугана, или ранена, чтобы вести себя хорошо. А ведь могла бы выцарапать мне глаза или прокусить шею, как я сделал с Генри в Индио. Многое чего могла бы мне сделать.

Но я проснулся не в худшей форме, чем был, когда закончил с ней.

Разве что я был неприятно удивлен, когда сел и увидел, как низко опустилось солнце. Часы на приборной панели показывали семь тридцать пять.

Замечательно, да? Очень жаль, что не поспал немного дольше.

Я вот о чем: а что, если бы я поспал еще пару часов? Как оказалось, я приехал сюда с запасом времени. Хватило, чтобы посидеть в машине, повозиться с магнитофоном и привести его в рабочее состояние, и еще много осталось, чтобы поиграть в «кошки-мышки» со своим прошлым И еще осталось время.

Время ожидания и тревог.

Но что, если бы я проспал дольше в пустыне? Что, если бы я проснулся, когда не осталось бы времени, чтобы поспеть к установленному сроку?

Все равно бы приехал?

Я хочу сказать, что примерно к десяти тридцати Лиза была бы уже в таком состоянии, что ее невозможно было бы спасти. (Если и не мертвой, то настолько изуродованной, что не стоила бы затраченного времени. ) Так зачем было рисковать?

Так вот, помнится, я уже говорил, что сегодня вечером речь на самом деле пойдет не о том, чтобы спасти Лизу. Больше это касается моего собственного выживания. Если я не устраню Тома и других, я, считай, уже покойник.

И вот я здесь.

Припарковался у обочины примерно в пятидесяти футах от ворот в усадьбу Тома. Не хочу возбуждать его подозрения, так что в мои планы входит подождать ну, может быть, до без пяти десять и только потом подъехать к воротам.

А это будет примерно минут через десять.

Многое чего о нашей банде я так и не успел рассказать. Во-первых, можно было бы привести поименный список всех жертв. Я ведь знаю большинство их имен, но… очень жаль. На это уже нет времени.

Что бы я еще мог сделать, так это наговаривать в магнитофон, пока сюда ехал. Дорога была длинной, и у меня была бы возможность рассказать о многом. Но беда в том, что я думал, эта сучка разбила маг. И только уже здесь, когда надо было убить время, взглянул на него и увидел, что просто отошли батарейки.

Пока у меня еще есть несколько свободных минут, хочу рассказать, что я делал с девчонкой после пробуждения. Это когда мы еще были в пустыне, и я только заметил, как было поздно.

Я был в таком цейтноте, что не стал возиться с ее одеванием. Тем более что никого рядом не было. Просто выволок ее из машины. Мы оба были в чем мать родила. Она спала. Спала или была без сознания, не знаю.