Убежище

Заброшенный шалаш, ледяной грот, хижина отшельника над круглым, словно чаша, озерцом всегда наполнены для нее волшебством. Каждый раз, когда мы оказываемся здесь, Шодмер обязательно звонит в небольшой железный колокол у входа в хижину. Сегодня поток, падающий в озеро со скалы, особенно полноводен; он несет мутную талую воду из верхней долины, шумит, звенит и грохочет, наполняя воздух мельчайшими брызгами. Поверхность словно кипит; среди грязноватых клочьев пены ныряют и кружатся листья, ветки, другой мусор. Мрачно глядим мы, как бурлящий поток несет вывороченное с корнями молодое деревце; вот оно летит со скалы, на несколько секунд исчезает из вида и, снова появившись на поверхности, застревает между валунами на краю чаши водоема. Шодмер хочет подтолкнуть его — раз уж деревце отправилось в путешествие не по своей воле, оно должно хотя бы закончить его.

— Этот поток утащит и тебя, и меня, а не только дерево, — говорю я.

В конце концов мы возвращаемся на тропу и идем к верховьям водопада. Лес понемногу редеет. Колышутся тонкие ветви берез; из, лопнувших почек уже показались острые молодые листочки. Свежая зелень на фоне серебристых стволов выглядит так же эффектно, как карнавальные костюмы танцовщиков Надтанни. Весна… Мне кажется, я чувствую ее запах. На заросших березняком склонах долины на все голоса заливаются птицы.

— Идем, идем скорее! — торопит Шодмер. — Я хочу тебе показать одну вещь. — Она буквально тащит меня по скользкой грязной тропе, петляющей между стволами берез. Я оступаюсь, пачкаю глиной подол телба и манжеты шаровар и едва удерживаюсь, чтобы не выругаться вслух. Маленькая рука с недетской силой тянет меня за собой.

— Ну идем же!..

Мы взбираемся на гребень невысокого холма и останавливаемся на краю лесной прогалины. Много зим назад ветер повалил здесь старую березу; падая, она сломала еще несколько деревьев. Толстый ствол уже почти сгнил, но под выворотнем, точно под навесом, вырос настоящий ковер весенних цветов. Белые, желтые, пурпурные, голубые — нарциссы, фритиллярии, крокусы, гиацинты. Ноздри щекочет сильный, резкий запах упругих стрелок молодой черемши. Яркие, сочные цветы в углублении под пнем напоминают дары в святилище. Сколько раз я проходила по тропе всего в нескольких шагах от этого потайного местечка, не зная, не подозревая, что совсем рядом меня ждет чудо? Шодмер приберегла его для меня, словно я — не она — была здесь гостьей.

— Очаровательно! — выдавливаю я и сама слышу, как фальшиво, неубедительно звучит мой голос. Я выбрала не то слово. Стараясь сгладить неприятное впечатление, я спешу перейти в наступление.

— Это Ардран привела тебя сюда?

— Нет, — сдержанно отвечает Шодмер. — Я первая ей показала. — Она делает паузу, словно затем, чтобы дать мне как следует подумать, кто здесь чужой, посторонний, потом осторожно спрашивает: — У тебя ведь нет детей, правда?

— Нет, — отвечаю я.

— А вот у Ардран есть. Она часто мне о них рассказывала. Их зовут Анлил и Антаббан, Тайба и Трайварра. Я бы очень хотела с ними познакомиться и поиграть. Вот было бы здорово, если бы им разрешили приехать сюда!

Некоторое время мы молча смотрим на цветы. Я жду следующего вопроса. Мне уже ясно, каким он будет.

— Почему они забрали Ардран? У тебя нет детей, ты в них не разбираешься… Так почему ты, а не она?

Моя профессия, мои знания помогают быстро найти ответ.

— Все дело в твоем возрасте. Даже не в возрасте, а в… уровне твоего развития. В ближайшие несколько месяцев должны проявиться новые воспоминания, знания, опыт. Ты изменишься, и мы подумали: будет лучше, если в это время рядом с тобой окажется квалифицированный ксенопсихолог, а не… нянька. Все это записано в программе твоего развития и обучения. Я сама участвовала в ее составлении — должно быть, поэтому мне доверили работать с тобой. Я была самым подходящим кандидатом еще и потому, что в каком‑то смысле мы с тобой знакомы дольше, чем ты думаешь.

— Как так?

— Тебе никогда не приходило в голову, что между прибытием аднота и твоим рождением прошло несколько лет?

Шодмер глядит на меня, и я вижу — она начинает что‑то понимать.

— Значит, я была не первой?

Откуда‑то издалека доносится гудение реактивного самолета. Должно быть, это летит делегация Венджета. Хоть сейчас я могу положить конец нашей прогулке: для этого мне достаточно сослаться на испорченную одежду, на испачканные руки, на необходимость организовать для новоприбывших информационную конференцию — но я понимаю, что этого делать нельзя. Ведь Шодмер только что доверила мне свой самый большой секрет, и я обязана ответить откровенностью на откровенность.

— Да, ты не первая.

Ее пальцы больше не сжимают мою руку.

— И… сколько их было?

— Ты вторая, если, конечно, не считать нескольких зародышей, развитие которых самопроизвольно прекратилось в течение первых двенадцати недель. Честно говоря, мы ожидали, что неудач будет больше. Методика, которая стала известна нам благодаря Монологу, была для нас совершенно новой и не совсем понятной.

— А кто был первым?

— Девочка, очень похожая на тебя. Как сестра‑близнец. Она родилась живой и сразу начала дышать самостоятельно, но, к сожалению, ее мозг так и не включился. По какой‑то причине наномеры — носители памяти — не сумели подсоединиться к нервным окончаниям коры головного мозга. Периферическая нервная система работала прекрасно, основные рефлексы и моторика были в норме, но высшие когнитивные функции отсутствовали. Она так и не пришла в сознание. Врачи называют подобное состояние «необратимой комой».

— Понятно. — Голос Шодмер кажется мне очень, очень усталым и старым, и я невольно вздрагиваю. — Как ее звали?

— Шодаман.

Наклонив голову, Шодмер задумывается. Потом она говорит:

— Значит, у меня тоже была сестра, сестра‑близнец. И я такая же, как вы. Я не сирота, не одиночка, не «не‑пара», как вы их называете!..

Самолет проходит к северу от нас. Он совсем близко, я даже вижу его сквозь переплетение березовых ветвей. Самолет сбрасывает скорость и, развернув вертикально турбины, ныряет вниз. Посадочная, площадка находится за монастырем, и крутые щипцовые крыши Убежища вскоре скрывают мощную машину. До меня продолжает доноситься только натужный рев двигателей.

Шодмер слегка приподнимает голову.

— Это, наверное, посланцы Венджета, — говорит она. — Пора возвращаться.

Вот две легенды.

По одной из них, вначале был океан — бескрайний водный мир под названием Детример. Многие штормы бушевали на его безбрежных просторах, и по поверхности перекатывались огромные валы в клочьях белой пены. Прозрачным как стекло был этот океан; он даже не был голубым, как сейчас, ибо тогда вместо неба было просто ничто, а ничто не имеет цвета. Вода в океане была пресной и чистой словно дистиллированная; в ней не ощущалось даже привкуса соли. В прозрачных глубинах не резвились и не плавали живые существа, и даже птицы не проносились с криком над волнами, потому что неба еще не существовало.

Кроме океана был только корабль под названием «Дан‑ху». Никто не знает, сколько времени плыл он по Детримеру; известно только, что двигался он в определенном направлении, упрямо стремясь к какой‑то неведомой цели. Два ряда длинных весел толкали корабль вперед. И за каждой парой весел сидела пара живых существ, какие только есть на свете. Бактерии, насекомые, растения, рыбы, птицы, животные и люди — все они были равны, все были близнецами, все были богами, но и они не знали, куда идет Дан‑ху.

Но вот странность: за кормой корабля океан начинал вздыматься и скручиваться, как бы сворачиваясь в трубочку. Огромные волны скатывались с крутизны вниз, обнажая голое скалистое дно. Так родилась суша. Все быстрее сбегали со скал потоки воды, настигая корабль и швыряя его из стороны в сторону, будто щепку, потому что, как ни огромен был Дан‑ху, ничто не может выглядеть большим по сравнению с океаном. На протяжении ста дней и ста ночей гребцы боролись со штормом, но на сто первый день огромная волна, которая была больше, чем все предыдущие, подхватила корабль. Она тащила его сто и одну милю, а потом швырнула прямо на скалы. От страшного удара Дан‑ху раскололся, как яичная скорлупа, и все живое, что было в нем, высыпалось на камни.