Дикий

Мы садимся за стол и говорим тосты. Поздравляем друг друга с наступающим Новым годом и прощаемся со старым. Я даже сделал себе поблажку — выпил несколько глотков шампанского. В углу комнаты работает телек. Еще не решили, какого президента нам слушать перед курантами — русского? украинского?

В соседней комнате Леха затеял танцы. Танцует со всеми девушками подряд. А я не умею. Когда-то в школе, помню, танцевал, кажется танец конькобежцев. Почему конькобежцев? Что за танец? Не помню, забыл.

Когда девушки решают убрать со столов лишнее, оставить только шампанское, кофе и фрукты, мы мужской компанией удаляемся в танцевальную комнату поговорить по душам.

— Ну что, — говорит Николай, — давайте прикинем, как будем жить в следующем году.

Мы сидим на диване и в креслах, курим.

— Я принципиально против наркоты, — начинаю первым. — Это деньги. Я не спорю! Но у меня к этому бизнесу сердце не лежит. Какие есть мнения?

Народ пока отмалчивается.

— Надо организовать Лехино хозяйство, — продолжаю. — Создать мощную бригаду, натаскать парней для крутых разборок, если понадобится.

— Подброшу пару-тройку инструкторов спецназа, — произносит Валера.

Валера, я знаю, не обманет.

— Хороший бизнес сейчас по угону машин, — предлагает Андрей. — По угону машин в Германии. Что-то уже отработано с налогами. Есть связи на таможне и в ГАИ.

— Но необходимо и солидное дело, — вмешивается Николай. — Ворованные тачки — это так, семечки. Скажи, Валера, — обращается он к нашему киевскому другу.

Валера кивает, гладит рукой подбородок, начинает:

— Предлагаю войти со мной в долю и заняться оружием. Перспективный бизнес.

— В принципе интересно, — соглашаюсь я.

— У меня есть свои интересы в Карелии. Там полно воинских складов. Местные вояки их разворовывают потихоньку. Мы с Николаем уже кое-что делали там.

Вспоминаю, как Николай предлагал мне ящик «стечкиных», и сразу верю.

— А что делать с теми, кто по наркоте здесь работает? У них бригады будь здоров. Они после киевской стрельбы быстро восстановятся. Что с ними делать станем? — предлагаю я тему для размышлений.

— Можно с ними добазариться, — говорит Леха.

— А как? — спрашивает Валера.

— Вот именно, — поддерживаю я. — Это же московские каналы! Узбекистан. С ними, пожалуй, добазаришься.

— Если их мягко бросить в сторону, — кивает Николай, — то будет война. Тут или уступать позиции, или… или мочить всех.

— Мочить! — говорю я. — Пока будем мяться, нас самих всех перестреляют.

Все высказываются по кругу, и все согласны: война дело рисковое и дорогостоящее, но если не очистить территорию, то нам самим не жить. На ключевые фигуры в Москве и Узбекистане у меня информация есть. Если их убрать, то новые хозяева, конечно, появятся, но во всех делах сразу не разберутся. А мы за это время станем намного сильнее.

— Кому-то все же придется наркотой заняться, чтобы иметь информацию, — подвожу я итог разговора.

— А кому? — спрашивает Леха.

— Давайте решим этот вопрос после Нового года, — смеюсь я. — Не будем портить праздник.

Возвращаемся к столу, с которого девушки уже убрали грязную посуду. Много фаз с фруктами. Торт нарезанный в коробочке. Шуршит фольга на открываемых бутылках, а в углу мигает огнями елочка. Все поднимают фужеры и чокаются. Я тоже делаю несколько глотков шампанского. Голова приятно кружится. Света подсаживается ко мне и кладет голову на плечо. Леха басит, что-то рассказывая про рис.

— Я, кажется, беременна, — шепчет мне в ухо Света.

— Вот и хорошо, — отвечаю ей.

Думать не хочется, потому что и без мыслей тепло и уютно. Николай что-то выкрикивает, и девушки галдят.

— Да телевизор-то переключите! — кричит Андрей.

Валера переключает. На нас надвигается башня Кремля с циферблатом. Этот год улетает в никуда. Неожиданный для меня год. Куранты бьют, и Света протягивает мне фужер.

— Люблю тебя, — говорит, и мы целуемся.

Раздается выстрел, но я не реагирую никак. Это Леха с хлопушками прыгает по комнате. Елочка горит в углу… «В лесу родилась елочка». Мы собирались покататься по поселку и популять из ракетниц. Одеваемся и выходим гурьбой на крыльцо.

— Морозец-то, а! — крякает Николай.

Два фужера шампанского для меня — это крутая доза.

— Андрей, — прошу я, — заведи мою тачку. Поедем на «мерсе». Только я не сяду за руль.

— Конечно, босс! — кричит Андрей, забирает ключи и бежит к «мерсу».

Планируя катание, мы тачки во двор не загоняли. Да и непросто загнать их — снег падает с неба и складывается все в новые и новые сугробы и сугробчики.

Андрей уже садится за руль, когда я выхожу из калитки первым. За мной по протоптанной тропинке идет Света, а за ней все остальные.

— Шампанское, босс! Я взял шампанское! — кричит за спиной Леха.

— Спасибо, Леха, — шепчу. — Ты теперь и сам босс.

Я уже огибаю капот, когда Андрей, я вижу, начинает возиться с зажиганием. А после — уже не вижу, только понимаю, и понимаю не на уровне слов — на слова не хватает времени, — даже не знаю как… Сперва просто желтое и без звука. Затем тоже желтое, встающее на дыбы вместе с обломками железа и стекла. После — звук лопающегося мира. Одно только слово в мозгу и появилось — взрыв. Взрыв разворачивается красно-желтым светом, а затем роняет черную пустоту без секунд…

Эпилог

На полке, что прибита к стене прямо над моей кроватью, стоит чучело птицы. Этот парень, его Алексеем зовут, принес на днях и сказал:

— Вы, босс, я знаю, любите птиц.

Откуда он знает? Я не то чтобы люблю птиц… Нет, мне кажется, что я понимаю правильность их совершенства. И еще мне думается — человек похож, близок птицам, дальний их родственник. Просто птичье с годами уходит, мы не летаем более в снах, как в детстве. Ведь каждый в детстве летает. Именно летает, а не ползает, словно змей. Икар опять же полетел и разбился в лепешку. Летчики и космонавты стали героями, а вот рудокопов героями не считают…

И откуда только парень, Леха, это чучело взял? Настоящий филиппинский орел. Эту птицу называют также Питекофага Джеффера — обезьяноед Джеффера. Величиной орел с беркута, с очень высоким, но узким черным клювом, желтоватыми лапами, бурый сверху и кремового цвета внизу; темно-пестрая голова имеет хохол из удлиненных перьев. По рассказам филиппинцев, эта птица питается макаками и другими обезьянами. Еще орла называют «гарпия-обезьяноед». За нелюбовь к макакам орла уничтожали люди, но уничтожить не удалось. Но если говорить правильно, то кроме макак основная добыча их — шерстокрылы, древесные млекопитающие, способные к планирующему полету. Убивает Питекофаг Джеффера также летучих мышей, пальмовых белок, некоторых пресмыкающихся. Каждый год в начале декабря брачные пары орлов откладывают единственное яйцо и высиживают его…

Чучело стоит на полке и смотрит на меня. Целыми днями я тренирую мышцы на травмированной ноге. Стою возле окна, держусь за батарею и приседаю, поднимаюсь, приседаю, поднимаюсь, пока мышцы не начинает сводить судорога.

Все, какие можно, книжки про Пушкина и дуэли я прочитал. Было очень интересно, словно попал в неведомый мир. Вроде бы такие же руки-ноги, такие же мозги и кости… Но какую же канитель они развели с этой стрельбой! Обезьяноед Джеффера поступает правильнее во сто крат. Он видит макаку и разбивает ей мозги вдребезги без лишних разговоров!

Отчего-то мне нравится лежать часами на кровати и смотреть в глаза чучелу. И я знаю — глаза не настоящие, это пуговицы вставлены вместо глаз! Смотрю и смотрю все равно. И чем больше лежу так, тем более понимаю, ощущаю — во мне что-то, робко пока, начинает шевелиться, расправлять перышки. Шевелится, двигается — значит, живет. Значит, живой я, не умер. Просто забыл, говорит врач, многое. Забыл — вспомню. Не вспомню — тоже не беда. Если не вспоминается, то, видимо, нечего вспоминать…

Так пойдет дело, то и трава, листочки зазеленеют на днях. Солнце шпарит в окна с утра. Становится жарко. Я открываю форточку и стою под ней, жмурюсь, вдыхаю весенний сладкий воздух.