Страница 83 из 105
Еще шесть таких же колонн прибыли во времена Григория Великого, который переделал усыпальницу святого Петра и использовал их вместе с первоначальными шестью колоннами, чтобы создать перед гробницей подобие экрана. Когда старую церковь снесли, драгоценные колонны удалось спасти (нет лишь одной из двенадцати), а Бернини скопировал их в бронзе так, что его гигантский балдахин с витыми колоннами — впечатляющая версия изначально существовавшего.[109]
Самое фантастическое украшение в соборе Святого Петра было в какой-то момент помещено Бернини на цоколи четырех колонн. Есть история о том, как племянница Урбана VIII обещала принести храму дар, в случае если благополучно разрешится от бремени. У цоколей четыре стороны, и на девяти, по числу месяцев беременности, сторонах — изображение женского лица, а на десятой — младенца.
Я с интересом узнал, что среди сорока трех человек, чьи имена указаны на плите в ризнице, в том числе тридцати пяти святых, — должны быть пять женщин. Одна из них, Матильда Тосканская, умершая в 1115 году, оставила свое имущество Церкви, и положила начало светской власти Святого Престола. Было три ссыльных королевы: Шарлотта Кипрская, которая в 1461 году, одинокая и беспомощная, прибыла в Рим, будучи свергнута с престола незаконным братом и ограблена пиратами в пути; Кристина Шведская, дочь Густава Адольфа, которая отреклась в 1654 году и стала римской католичкой; и Клементина Собеская, жена Старшего Претендента и мать Красавца принца Чарли. Пятая из женщин — Агнесса Колонна, жена Онорато Каэтани, героя битвы при Лепанто и губернатора Рима во время правления Григория XIII. Была и шестая: язвительная Мария Луиза Испанская, та, что позировала Гойе, беженка от Наполеона, чьи останки позже были перенесены в склеп в Эскориале.
После утра, проведенного в Ватиканских галереях, из самых холодных в Европе, ничто мне не было так приятно, как поискать один из многочисленных недорогих ресторанчиков, которые лепятся к границе Ватиканского государства. Один мне особенно понравился. За тесноватой столовой имелся дворик, увитый густым виноградом, в тени которого были расставлены деревянные столы и стулья.
Мой крупный недостаток как путешественника по Италии — это то, что я равнодушен к спагетти, и не люблю фетуччини, и не могу заставить себя есть это знаменитое блюдо, даже если его подают с золотой ложкой и с песнями и танцами, как делают в одном из римских ресторанов. Итальянцы удивительно любят pasta, и я частенько задумывался, неужели это пристрастие передалось им через века от питавшегося пшеницей римского населения; ведь, несмотря на существование Лукулла и ему подобных, обыкновенный древний римлянин был практически вегетарианцем, и его привычной едой были зерновые. Тацит упоминает о солдатах, которые «за неимением злаков и овощей, вынуждены были перейти на животную пищу, и потому ощущали страшную слабость»; а Цезарь не раз восхищался своими легионерами, которым приходилось переходить на мясной рацион, когда нельзя было достать пшеницы. Древние римляне также питали недоверие к маслу. Оно считалось варварской пищей и, когда прокисало, использовалось некоторыми варварскими народами, такими как бургундцы, в качестве смазки для волос, так что не случайно по сей день в римском ресторане о масле приходится просить особо. Его никогда по умолчанию не ставят на стол, как это делается в других странах.
Мне всегда было очень интересно наблюдать за итальянцем, сидящим перед полным блюдом спагетти. Это увлекательнейший спектакль. Как он наклоняется над спагетти, подцепляет их вилкой, накручивает их на вилку перед тем, как отправить в рот и откусить оставшуюся «за бортом» бахрому, — все это приводит менее опытных едоков в священный ужас. Неудивительно, что вилка считается изобретением итальянцев!
В Риме тем не менее есть что попробовать. Лично я люблю fichi con prosciutto, восхитительное блюдо из свежих зеленых фиг и пармской ветчины — причудливое, но прекрасное сочетание. Еще одно блюдо, которым я наслаждался, — saltimbocca alia Romana — ломтик ветчины со свежим листиком шалфея, а сверху — ломтик телятины того же размера, и все это скручивается, протыкается зубочисткой, а потом жарится в масле. И ничего не может быть лучше, чем фрукты в Риме и зеленые салаты и овощи римской кухни: красные и зеленые сладкие перцы — ререгoni alia provinciate, хрустящие артишоки, жаренные в масле — carciofi alia Giudeax.[110]
В том самом маленьком ресторанчике я впервые увидел gineproni, и это блюдо так меня возмутило, что я отправился в ресторан напротив. Gineproni — это дрозды, которых продают дюжинами. Их маленькие тушки истерзаны, перья запачканы кровью. Птичек откармливают ягодами можжевельника, и я слышал, что от этого их мясо приобретает привкус джина. Они считаются большим деликатесом и являют собой зрелище такое же плачевное, как на Кипре beccaficos — соленые славки, откормленные фигами. Связки тушек дроздов и других мелких птичек, висящие на уличных рынках, объясняют отсутствие птичьего пения в Италии.
В это время года, в конце лета, в магазинах и холодильниках ресторанов полно грибов самых разных видов, размеров и окраски. Итальянское название грибов — funghi — само по себе вызывает некоторую тревогу: добавочное «h» сообщает слову какой-то зловещий оттенок. Некоторые из этих монстров, зеленые в крапинку или разгневанно-красные, легкомысленно поглощаются клиентами ресторанов, и хотя у меня нет особых предубеждений насчет пищи, я бы никогда не отважился заказать их. Для меня их внешний вид является неопровержимым доказательством правоты Светония, который утверждал, что Клавдия отравили грибами.
Мой любимый ресторанчик очень удобно расположен. Прямо за углом — желто-коричневые колоннады, два фонтана и собор Святого Петра. Мне это казалось удивительным везением — иметь возможность посидеть на стуле и выпить бокал вина в непосредственной близости от такого удивительного строения, как этот собор. Усталость от посещения галерей Ватикана и библиотеки легко снимается графинчиком фраскати, тарелкой супа с овощами и сыром горгонзола.
Вечером мой ресторанчик меняет лицо. Люди, которые здесь обедают, не похожи на тех, кто приходит сюда на ланч. Американки, потерявшей сумочку, приезжего священника, туристов, бормочущих по-французски, по-немецки или по-английски, вечером здесь уже не встретишь. И настойчивого молодого человека с камеями тоже. Этот юноша обычно являлся в середине ланча, быстро оценивал ситуацию и легкой вежливой тенью приближался к любому, кто сидел с девушкой. Глядя даме в глаза, торговец открывал обитый кожей ящичек, полный камей. Он быстро соображал, удастся ему здесь что-нибудь продать или нет, и если девушка не проявляла интереса к его товару, быстро переходил к другому столику. Я с удивлением наблюдал, как много ему удавалось продать. Очень забавно было смотреть на то, как он работал с клиентами. Англичанин или американец после неуверенной попытки поторговаться обычно платил запрошенную цену, безусловно, из опасения показаться своей даме прижимистым, но итальянцы свободны от подобных предрассудков. Увалень-итальянец, чья подруга умирала от желания приобрести камею, сражался с продавцом за каждую лиру. Он пожимал плечами, отворачивался, демонстрировал презрение, ругал камею, катал ее по столу среди хлебных крошек, как будто это был мусор, и уже становилось жалко продавца, хотя, вообще-то, он получал удовольствие от этой игры. Он вел себя как опытный фехтовальщик, который встретил достойного соперника и не может не чувствовать к нему глубокого уважения, несмотря на то что тот очень его теснит. В темных глазах продавца смирение перед тем, кто его победил. Наконец с душераздирающим криком: «Вы меня разорите!» торговец расставался с камеей, полагаю, в накладе не оставшись. По крайней мере, сразу же после заключения сделки он снова расплывался в улыбке и отправлялся к следующей жертве, с которой придерживался той же тактики.
109
Ранние отголоски — две колонны университетской церкви Святой Девы Марии в Оксфорде, воздвигнутой в 1637 году, всего четыре года спустя постройки балдахина Бернини. — Примеч. автора.
110
Артишоки по-еврейски — артишоки с удаленной сердцевиной жарят, погрузив в оливковое масло, пока они полностью не раскроются. — Примеч. ред.