Страница 29 из 47
Спустились сумерки. Полк готовился к вылету на бомбежку врага. Горизонт расчистился, рев моторов вольно гулял над летным полем. Но настроение у нас техников, было не ахти какое. Парголово стал для нас невезучим аэродромом, а если уж авиатехнику аэродром не понравился, он будет его клясть на чем свет стоит.
Один за другим уходили в темнеющее небо Ли-2 и растворялись в нем. Опустели стоянки. На старт вырулила «двадцать четверка» Ф. В. Гаранина. «Предпоследним уходит, — подумал я. — Не повезло ребятам. Над целью уже такая свистопляска раскрутится, и чертям тошно станет…»
Взревели моторы на взлетном режиме, покачивая Ли-2 начал разбег. Под центропланом висели две фугаски ФАБ-500 по полтонны весом каждая, в грузовой кабине лежали мелкие осколочные, зажигательные. И вдруг я понял, что с машиной творится что-то неладное. «Что?! Движки! — резанула мысль. — Движки не тянут!» Скорость нарастала чуть медленней, чем нужно и я почувствовал, как холодной волной обдало все тело. «Им некуда деваться, — мозг работал лихорадочно. Впереди овраг, и если прервут взлет — скатятся туда. За что вы их так, родные?!» — с какой-то нелепой мольбой крикнул я неслышно двигателям, будто они могли меня услышать.
Гаранин подорвал машину на последних метрах взлетной полосы. Она послушно рванулась вверх, но слишком мала была скорость и небо не удержало. Самолет неуверенно качнулся вправо. Выровнялся и свалился на левое крыло. Взрыв огромной силы туго встряхнул землю. Голубое пламя взметнулось ввысь.
Я закрыл глаза. Кроваво-красная пелена застлала мир и я понял, что плачу.
…Всю ночь догорал Ли-2 с бортовым номером в тридцати метрах от моей землянки. Я вернулся к ней не надолго до рассвета, постоял у входа. Голубые язычки огня перебегали по земле. Не раздеваясь, тяжело прилег на топчан из неструганых досок, но заснуть не мог. На рассвете в землянку зашел Н. С. Фомин.
— Не спишь? — тихо спросил он.
— Не сплю, Николай Степанович, — совсем не по-уставному сказал я и приподнялся. — Разве заснешь?
— Я вот зачем пришел, Коля. Ребят надо похоронить. У тебя есть лопаты?
— Есть. За дверью.
..Пожарище вольно разметалось на аэродроме. Оплавленный металл, обгоревшие движки. Изношенными они были, вот и не вытянули. Пистолет ТТ, обломок крыла, искореженная лопасть винта. Я пнул ее сапогом.
— Иди сюда, Николай, — тихо позвал меня Фомин. Я подошел. В руках он держал лоскут гимнастерки с нагрудным карманом. Мы расстегнули его и достали… Совершенно целое маленькое зеркальце. Фомин стащил с головы шапку и тыльной стороной ее вытер лицо.
— Они еще девчонкам нравиться хотели, — сказал он задумчиво. — Да видишь, как судьба распорядилась.
Самому старшему — бортмеханику Андрею Архиповичу Рубцову — недавно исполнилось двадцать восемь лет. Осталась где-то жена с маленькой дочкой. Что подсказывает ей сейчас сердце?
Ровесниками — оба родились в 1920 году — погибли командир экипажа Федор Гаранин и штурман младший лейтенант Саша Полыгач с Сумщины. На два года моложе их были второй летчик лейтенант Борис Щербаков из Саратова и стрелок-радист Коля Метропольский. Лишь двадцать с небольшим прожил на белом свете воздушный стрелок Иван Ковешников из деревни Рехляево Арсеньевского района Тульской области.
Чье зеркальце держали мы в руках, кто последним смотрелся в него? Не знаю.
Бережно собрали мы останки ребят, перенесли на кладбище с необычным названием «Дом лесника» и похоронили в братской могиле. Осипчук, когда мы возвращались после похорон, вдруг становился, оглядел нас и глухо сказал:
— Нет у меня другого аэродрома, братцы. Нет…
Что правда, то правда. Подходящих площадок, кроме той, где базировались мы, на Карельском перешейке в феврале не было. Аэродромы вокруг Ленинграда еще оставались в руках фашистов. А работы все прибавлялось. Дело дошло до того, что на помощь вооруженцам пришлось привлечь медиков и работников столовой. Едва успевали подвозить бомбы. Их разгружали, разбивали тару, и — тут же подруливал очередной Ли-2. Только за одну ночь в конце февраля, нанося удары по военным объектам в городе и в порту Хельсинки, полк совершил 52 самолето-вылета.
Шатаясь от усталости, я шел утром в столовую и вдруг замер.
— Виноградов? Ты?!
— Я, Коля, я, — улыбнулся борттехник лейтенант Е. Д. Виноградов.
Он был в сбитом самолете Суворова.
— Да не гляди ты на меня, как на выходца с тот света. Мы живы.
Когда они выпрыгнули из горящей машины над Коткой, ветром их снесло к окраине города. В темноте чудом удалось собраться вместе. Укрыться решили в какой-то заброшенной бане, отсидеться в ней днем, а ночью выходить к своим. Но утром им вновь повезло — на экипаж наткнулись наши разведчики, которые и перевели ребят через линию фронта. Ну как после этого терять надежду на лучшее?!
Подошел праздник — День Красной Армии. Отметили его дважды. Сначала группа бомбардировщиков, ведомая командиром эскадрильи В. Д. Ширинкиным, на несла удар по военным объектам в Турку. Два экипаж заставили нас пережить несколько тревожных часом. Когда они все же вернулись на базу, выяснилось, что капитан Б. И. Таций из-за плохой погоды не смог про рваться к основной цели и бомбил Ханко. По дороге домой самолет попал в облачность со снегопадом. Началось обледенение. Когда вырвались из облаков, самолет схватил шесть прожекторов, и две зенитные батареи сосредоточили на Ли-2 весь огонь. Лишь мастерство командира спасло экипаж. В непростую передрягу попал и Ли-2 старшего лейтенанта М. К. Аджбы. Его атаковали истребители, но Аджба сумел ускользнуть, от них в облака. Конечно, возвращение экипажей вернуло нам праздничное настроение духа.
Расстарались наши повара, устроив отличный обед. После него — концерт художественной самодеятельности. На аккордеоне играл командир полка Б. П. Осипчук, в его «оркестре» звучали также гармонь, гитара и балалайка, а недостатка в солистах не ощущалось. К вечеру веселье затихло, лишь гитара Тация звучала в землянке. Никто тогда не мог и предположить, что видим мы его последние часы.
Ночью 24 февраля нужно было уничтожить скопление врага в 18 километрах от Нарвы. Ли-2 Тация взлети предпоследним. На первом правом развороте, над лесом, на высоте полтораста метров «обрезало» правый двигатель, и тяжело нагруженная бомбами машина, теряя скорость, рухнула вниз. Вместе с командиром погибли штурман лейтенант Александр Павлович Павлов, стрелок-радист рядовой Валентин Иванович Ромодановский, воздушный стрелок Юрий Иванович Чмутин. Взрывом выбросило из самолета второго летчика лейтенанта Александра Власовича Симиренко и борттехника старшего техника-лейтенанта Сергея Емельяновича Олейникова. Они остались живы. Но Симиренко сильно ударился головой обо что-то, а Олейникову оторвало правую руку. Он был без сознания, когда его отправляли в госпиталь.
Серега, Серега, как же я без тебя?! Все меньше осталось в живых тех, с кого начинался полк. Теперь вот не стало и Тация. Через три ночи мы едва не потеряли экипаж подполковника Н. В. Савонова. Он был обстрелян зенитной артиллерией при заходе на цель у Нарвы. Ли-2 получил повреждения, взрывом снаряда сорвало антенну, повредило электропроводку. Но Савонов привел машину на свой аэродром.
В конце февраля мы обеспечили 156 самолето-вылетов, в начале марта -123. В их числе и полеты к латвийским партизанам.
В этот период обстановка на фронте сложилась так, что командование полка получило возможность дать нам короткую передышку. 3 марта после обеда на стоянку пришел А. Г. Павлов. Оглядел нашу работу, убедился в том, что самолеты приведены в образцовый порядок, улыбнулся и сказал:
— Есть у меня для вас, хлопцы, сюрприз. Сложите-ка ключи в ящики и идите «чистить перышки». В театр вечером едем! В Ленинградский Большой драматический имени Горького…
Лишь уважение к должности заместителя командира полка по политчасти да немалый собственный вес самого комиссара удержали нас от того, чтобы качнуть его пяток раз.
«Студебеккер», сердито ворча, полез по заснеженной дороге к Ленинграду, а мы пели песни. На душе у каждого был праздник. Щуровский бережно придерживал картонный ящик, где хранился ужин сухим пайком и «наркомовская» норма медицинского спирта.