Страница 28 из 47
— Великая честь выпала нам, защитникам города, носящего имя Ленина, — гнать с этой земли врага, — сказал он. — Летчики полка проявили подлинный героизм и самоотверженность. Но это только начало. Мы должны воевать без устали и без пощады, чтобы ни один изверг не ушел от справедливой кары под стенами Ленинграда.
Его сменил капитан Н. И. Рыбин, уроженец Ленинграда:
— Больно видеть и слышать о том, какие страдания принесли фашистские захватчики моему родному городу! — Его гневный голос звенел. — Один ответ заслужил враг — смерть!
Эти слова узнали многие воины. Отчет о митинге опубликовала красноармейская газета «Красный сокол».
Гитлеровская группировка была окружена и уничтожена. 27 января город-воин Ленинград салютовал мужеству и стойкости воинов Красной Армии и ленинградцев. Приказом Верховного Главнокомандования от 29 января 1944 года всему личному составу АДД была объявлена благодарность.
И все же враг огрызался. Аэродром Левашово часто подвергался артобстрелам и бомбежкам. Существовала реальная опасность, что финны и немцы скоординированным ударом могут захватить этот аэродром. Поэтому 2 февраля полк перебазировался в Парголово. Здесь мы увидели узкую и короткую взлетно-посадочную полосу, окруженную сосняком, что, конечно же, совсем не обрадовало наш летный состав. На одном ее конце имелись препятствия — капониры, оставшиеся от истребителей. Взлет с грузом бомб на Ли-2 в пределах такого аэродрома требовал исключительного мастерства.
Лучшие апартаменты — тесный барак, наполовину крытый в землю, — отвели штабу, КП полка, кухне и столовой.
По опушке леса вдоль ВПП тянулись землянки, в которых мы и поселились. Землянки достались нам по наследству от летчиков, которые жили здесь осенью. За зиму жилой фонд пришел в ветхое состояние: развалились печи, потолочный накат, двери, окошки подгнили.
— Кузьма, — окликнул я Родина, давай к нам. Мы тут на четверых жилье варганим.
— Не-е, — улыбнулся Родин. — Вчетвером к печке не подступишься, а я тепло люблю. Мы с Мусановым вдвоем жить будем.
Заполучить этого широкоплечего крепыша старались многие. У него были золотые руки не только по части авиационной, но и по строительной. Родин не любил жить в большой компании. И куда бы ни кидала его судьба, он строил себе жилье отдельно. А поскольку подолгу мы нигде не задерживались, война — это — сплошное кочевье, то переворочал землицы родной Родин изрядно.
В лесу, у разбитых домов Парголова находили стройматериалы — бревна, кирпич, глину, обломки досок, тес, смонтировали двери, мастерили мебель — нары, столики, скамейки. Чтобы с потолка не сыпалась земля, обшивали его бракованными грузовыми парашютами, летными моторными чехлами.
Когда я зашел к Родину, он клал печь. Шел пар от нагретой глины, кипела на костре вода, пахло сырой землей, свежесрубленной сосной… Новая дверь уже навешена, в окошко заглядывало солнце. И было в этой картине столько деревенского, домашнего, что сжалось сердце. Оторвала война нас от дома, от многих добрых дел…
Я присел у костерка. Потрескивали дрова, пламя перебегало с ветки на ветку, а следом — и моя память. Вспомнилась почему-то родная деревня Лыково под Калугой, дом, детство. Вот так же весной пахла земля когда мама распахивала ее сохой, в которую была в жена старая серая лошадь. Как-то вы там, родные
— Готово, — сказал Родин и подчистил мастерком последний шов. — Приходи на огонек, старший лейтенант. Супчиком угостим, лапшичкой. Я эту плиту из Левашова приволок. Зато заживем как люди. Но на домашнюю лапшу я не успел зайти. Однажды ночью, когда закончились полеты и экипаж ушел отдыхать, Родин с Мусановым, прежде чем приступить к работе на своем Ли-2, решили передохнуть и позавтракать. Получили американский паек: три галеты, кусочек консервированной колбасы, сыр, два кусочка тростникового сахара и жевательную резинку. Пошли к себе. Печка пылает, благо Родин заранее плеснул бензину на сырые дрова, вода кипит, в землянке жарко, что в твоей крестьянской баньке.
Едва сели за стол, как от искры, вылетевшей из печки, вспыхнул бензин в ведре. Огонь перекрыл выход. Бросились к окошку, выбили его, вывалились в снег. Пока мы забросали снегом пожар, от уютной землянки остались одни воспоминания Вместе с ней сгорело и все нехитрое имущество техника и моториста.
Пришлось делиться с погорельцами обмундированием, теплой одеждой, пока они не получили у интендантов, одежду б/у — бывшую в употреблении.
А Кузьма Родин и после пожара остался верен своему принципу — жить отшельником. Он отремонтировав землянку, более того, убедил Фомина, что теперь в ней проведена отличная санобработка и ни одна мышь на запах гари не полезет.
Впрочем, Родин с Мусановым, как говаривали в старину, еще легко отделались. Война не терпит расхлябанности.
В начале февраля погода, как и в январе, не отличалась устойчивостью. С вечера подмораживало, небо набухало густой синевой, а ко второй половине ночи на Карельский перешеек наползали туманы со снегопадами. Экипажам, возвращавшимся с боевых заданий, приходилось уходить на запасные аэродромы, чаще всего в Кронштадт.
Так было ночью 7 февраля. После второго вылета на бомбежку военно-стратегических объектов в Финляндии нашим машинам пришлось пробиваться в Кронштадт. Да и не только нашим. И в воздухе и на земле становилось все тесней. Нужна была предельная осторожность и осмотрительность. Их-то и не хватило экипажам Ли-2 старшего лейтенанта Т. А. Кобзева и бомбардировщика Ил-4Ф из другого полка. Первый заходил на посадку, второй взлетал. Они столкнулись в воздухе. Обидно, горько, когда фронтовые товарищи погибают в бою, вдвойне обидно, когда они уходят вот так, по нелепой случайности. Старая истина — небо не прощает ошибок — вновь оправдала себя.
Погиб заместитель командира эскадрильи Тарас Алексеевич Кобзев. Он прибыл в полк в сентябре 1942 года из Московской авиагруппы особого назначения. Казалось, нет задания, которого он не мог бы выполнить. 195 боевых вылетов тому подтверждение, два ордена Красного Знамени и один — Красной Звезды. Он прошел через пекло Сталинграда, Курской дуги…
Его судьбу разделил штурман отряда лейтенант Алексей Афанасьевич Карташов. Полк лишился отличного мастера своего дела, которому поручались ответственные дела — осветить, «зажечь» цель, сфотографировать результаты бомбежки. На 168-м вылете оборвалась его жизнь.
А погода ставила перед экипажами новые, более сложные задачи. Все чаще аэродром покрывался коркой льда. Требовалась ювелирная точность владения тяжело нагруженной бомбами машиной на предельно короткой взлетной полосе Парголово. Двум командирам пришлось признать себя побежденными в схватке с обледенением. При этом экипаж младшего лейтенанта Батвянова остался невредим, командир другого — лейтенант Юртаев получил тяжелые травмы. Обе машины были разбиты.
Конечно, в мирное время никто бы не выпустил в таких сложных метеоусловиях в небо Ли-2, но мы были на войне, и условия работы диктовала она. Котка, Хельсинки, Ханко… Скопление вражеских резервов, техники, готовящихся вступить в бой, заставляли командование Красной Армии посылать Ли-2 на боевые задания. Мы несли потери. В ночь на 16 февраля зенитным огнем был сбит самолет младшего лейтенанта В. А. Суворова. Экипаж покинул горящую машину на парашютах, дальнейшая судьба его неизвестна. На следующую ночь мы потеряли экипаж младшего лейтенанта Ф. В. Гаранина.
…Так уж устроен человек, что вера в жизнь в гораздо сильнее, чем вера в смерть. И потому, когда чей-то экипаж не возвращался домой, у тех, кто не видел его гибели, все же оставалась в душе надежда, что может быть, кто-то и уцелел. И только если товарищи гибли у тебя на глазах и ты сам их хоронил, ты прощаешься с ними навсегда, не надеясь ни на какие «а вдруг» …
Вечером 16 февраля мелкие лужицы затянуло ледком землю, словно глазурью, облил гололед. Весь день стоял туман, с неба неслышно и невидимо сочилась мелкая водяная пыль, и вот — на тебе! — подморозило.