Мертвое ущелье

Игнат тщательно прицелился, медленно натянул тугой лук на всю внушительную длину стрелы и не спеша, чтобы не нарушить положения точно наведенного лука, отпустил тетиву.

Негромко и тонко взвыла стрела, и почти тотчас же дернулся, закрутился на месте олень и рухнул на обомшелую землю. Оленуха, вскинув рога, (* Самка северного оленя, как и самец, носит рога (единственная из всех оленух мира).) бросилась прочь, перелетая небольшие валуны и кочки, но в тот же миг из ближних кустов наперерез ей метнулся волк...

Игнат быстро разделал обоих оленей, связал куски туши так, чтобы их удобно было нести, приготовил поклажу и для Хромого, который все еще рвал и глотал мясо. Юноша тоже проглотил несколько кусков парной оленины, отрезав ее от задней ляшки и от грудинки.

Подошел к волку со связанными веревкой тремя большими кусками мяса. Тот, еще не насытившись, схва-тил зубами один из кусков. Игнат закинул поклажу, как вьюк, ему на спину, и Хромой, не выпуская из пасти мясо, зубами придерживая равновесие, быстрой трусцой понес груз к пещере. Он уже давно таким образом таскал тяжелую ношу, помогая человеку. Волки почти всегда носят добычу на спине, придерживая жертву, например овцу, за холку. А Игнат приучил Хромого носить специально приготовленную для него поклажу, И умный зверь охотно это делал, чем немало помогал своему другу.

Вместе с Хромым еще засветло перетаскал все мясо в пещеру, раздул костер, разложил и развесил возле огня куски, которые обычно подвяливал, чуть прижигая на огне, и мясо не портилось до холодов, когда запасы уже можно было замораживать.

Осмотрел стрелу, извлеченную из оленя, насадил на нее наконечник, который засел в туше глубоко, и его сначала надо было аккуратно вырезать и вытащить. Промерил оперение стрелы, сделанное из длинной лосиной шерсти,— оно было целым.

Он всегда таскал с собой до десятка таких стрел, носил за спиной колчан, сплетенный из бересты и выложенный изнутри кусочком медвежьей шкуры, чтобы стрелы увязали в длинном медвежьем мехе и не стучали при ходьбе.

Медведь был убит прошлой осенью, когда Игнат охотился с карабином. Тогда еще были патроны. Теперь, встретив следы и дух медведя, и Хромой и юноша уходили. Игнат не решался идти на этого могучего зверя с луком, а волк вообще не рассматривал медведя как добычу. И очень хорошо понимал все действия Игната и часто даже намерения. Иногда достаточно было одного быстрого взгляда, как Хромой в миг разгадывал то, что юноша собирался сделать, и действовал в согласии с ним.

Нередко Игнат разговаривал с ним, глядя ему в глаза. Может быть, больше для того, чтобы не забыть человеческую речь. Но порой говорил, что надо сделать, подавал команды. И зверь теперь знал немало таких команд. «Назад», «тихо», «вперед», «уходим», «лежи», и некоторые другие слова волк давно уже усвоил.

Вечерело. Сытый и довольный, Хромой спал на своем обычном месте, у стены, подальше от огня. Игнат сидел возле слабо мерцающего пламени и чинил свою обувку.

Он пришел в эти места с рюкзаком и карабином за плечами. Пришел босой, в рваной куртке и брюках, совершенно излохмаченных. Прошло немного времени и старательный, находчивый юноша тепло оделся в шкуры убитых им зверей. Все он делал очень просто, но удобно. Например, не помня, что такое ботинки, изготовил из медвежьей шкуры обувь. Вырезал овальные куски, загнул их по краям вверх — котелком, а по самому верхнему краю, проколов в один ряд отверстия, пропустил через них скрученную жилу, такую же, как для тетивы. Когда жила была затянута, обувь прочно держалась на ноге. Она была удобной и теплой — мехом внутрь. В качестве шила Игнат использовал шомпол для карабина, заточив один из его концов.

Сама пещера, где они обитали, находилась метрах в трех над землей, и от подножия холма к ней вела тропинка, изгибавшаяся по уступу скалы. Часто перед рассветом, когда Игнат и Хромой торопились на охоту, они не спускались по тропинке, а выйдя из жилища, с ходу прыгали на густой мшистый покров, устилавший подножие их скального холмика. Старые ели, поднимавшиеся из земли рядом с холмом, заслоняли вход в пещеру своими густыми лапами, и ее нелегко, и тем более не сразу, можно было обнаружить.

Кроме котелка у Игната были еще две емкости, похожие на бочки, примерно двухведерного объема каждая. Их он сделал уже после того, как построил стену из бревен. Топором вытесал дощечки и связал их толстыми прутьями. Он понял, что ему нужны такие бочки. Сначала он держал в них воду — из родника или из снега,— а потом стал их наполнять брусникой и клюквой и, добавляя воду, все время пил ягодный кислый настой. Иногда и Хромой подходил к бочке с ягодами и тоже пил кислую розовую воду.

А неподалеку был очень чистый родничок, он выходил из-под земли всего в ста шагах от их логова. Пожалуй, можно так называть их пещеру, потому что образ жизни, который они вели, хотя и был несколько очеловечен, все-таки во многом напоминал жизнь волчью.

К роднику они ходили вместе и летом, и зимой. Он не замерзал даже в сильную стужу. Напившись, человек набирал воду в котелок, им хватало одного котелка, они пили из него по очереди. А похлебку, которую варил Игнат в этом же котелке, он съедал всегда сразу и полностью. Хромой варева не ел — предпочитал сырое мясо.

Хотя волк сейчас был сыт и доволен удачной охотой, человек видел, что его серого брата что-то беспокоит. Он ворочался во сне, иногда тревожно поднимал голову. Ночь уже наступила, она была морозной и лунной, и Игнат знал, что тревожит его друга. Человек замер, вслушиваясь в ночную тишину, отложив работу, встал во весь свой высокий рост, почти доставая головой до свода пещеры, и быстро вышел на площадку перед жилищем. Подняв голову, взглянул на звезды — они были крупными и яркими. Обернувшись, увидел сидящего рядом с ним Хромого.

И вдруг откуда-то из-за дальнего сосняка, что стоит за двумя большими оврагами, до них донесся протяжный и певучий вой волка. Он был звонок и печален. И тотчас к нему присоединились голоса еще четырех волков. Игнат теперь хорошо различал и число голосов, и даже оттенки воя. Он видел, что чувствует Хромой, слушая зов сородичей, как реагирует на него, и сам начинал понимать эти интонации, в которых слышались и угроза, и надежда, и зов, и предупреждение...

Вот Хромой поднял голову к небу, и вместе с ним вскинул голову юноша. Он вытянул губы трубочкой, набрал в легкие побольше воздуха и завыл одновременно со своим волком, другом и братом его дикой жизни. Они выли, откликаясь на зов соседней волчьей стаи, раскатывая вольную власть волчьего воя над лесом, власть самих волков, подтверждая свое право среди волчьих семей на охотничьи угодья, где они обосновались, жили, ставили свои звериные метки.

Это длилось довольно долго. Оба они выли, глядя на желтую и круглую луну, и их вой катился по притихшему спящему лесу, пугая дремлющих зайцев и оленей, возвращался откликом соседней стаи и снова уходил вдаль, растворяясь в лунном свете лесной ночи.

Но вот Игнат умолк, быстро ушел в пещеру и молча

сел к тлеющему огню. Не отставая от него ни на шаг, в логово возвратился и волк, улегся на свое место, свернувшись клубком, и сразу заснул, будто выполнив важное и нелегкое дело.

Игнат долго сидел не шевелясь, глядя на красные угли и редкие языки пламени. Его существо еще трепетало от этого дикого воя, от приобщения к ночным таинствам природы, которые он чувствовал всем своим существом, воспринимал чутьем своей души, уже слившейся с лесом за эти два года. Он очень изменился за это время. И слышал лучше, и видел почти в полной темноте. Его чувства обострились, стали тоньше и восприимчивей. Быть может, от вечной тишины леса или от чистой первозданности дикой природы, а может, от сырого мяса и полузвериного образа жизни... Он видел теперь все мелочи и тонкости, замечал даже изменение травинки или листа. Незаметно для самого себя многому научился он у Хромого, а тот, в свою очередь, тоже брал кое-что и от человека.

Кроме того, у Игната появилась сообразительность и ловкость в организации охоты и устройстве быта. Эти способности проявились у него уже в первый месяц его лесного существования. Может быть, природа, лишив его памяти, дала взамен новые качества, сохранившиеся в его подсознании от предков? Ведь все уравновешено в мудрой природе, и, если не хватает чего-то, то в избытке должно быть другое, тоже важное и нужное. А может быть, просто суровые условия, в которых надо выжить, пробудили в нем все эти качества, усилили и обострили?..