Охвен. Аунуксиста

Снова открыть глаза он смог только под вечер. Как ни странно, чувствовал себя Охвен гораздо лучше, хотелось пить и есть. Он пошевелил головой, и к нему сразу же подскочил Рогатый.

— Есть! — прошипел карел. — Пить!

— Что? — не расслышал норманн. — Не понял! Еще раз скажи!

Охвен был бы рад, но язык отказался шевелиться в сухом и шершавом рту.

— Пить он просит, дубина! — сказал Густав. — А, может быть, и есть!

— Ну-ка, пошевеливайся, — проворчал Рогатый. — Бульон ему дай!

Опять те же изящные руки поднесли ко рту чашку, наполненную ухой. Охвен, уловив запах, заволновался. Его волнение выразил желудок, который издал странные квакающие звуки.

— Ну, аппетит появился, значит, жить будет! — раздался голос Ивальда, и викинги дружно рассмеялись.

Охвен, не поднимая головы, влил в себя целую чашку деликатеса, даже вспотел с непривычки. Ему поднесли еще одну, в которой плавали измельченные кусочки рыбы.

Пока не накатила сонливость, Охвен решил сказать что-нибудь:

— Нам бы жить!

Его голос оказался услышанным не только им самим, но и стоящими рядом товарищами.

— Ну, вот, уже и голос прорезался.

Это проговорил Густав. Торн почему-то молчит. Торн! Охвен вспомнил искаженное лицо вождя, когда тот направлял меч ему в спину, потом безвольно лежащего у него в ногах, когда пришлось рубиться со взявшимся неизвестно откуда врагом.

— Что с Торном? — прошептал карел.

— Вождь! — прокричал Рогатый. — Тебя требует, подай голос!

— Ав-ав, — пролаял Торн. — Пока еще на месте я! Давай, поправляйся! Герой!

— Где мы? Что было? — спросил Охвен.

— Ну! — начал Рогатый, мастер выступлений. — Завтра будем дома! Все хорошо!

Потом кормщик, когда викинги разбрелись по своим местам, поведал, что произошло тем судьбоносным днем. Сам-то он отсутствовал, но, уже неоднократно наслушавшись историй, прекрасно знал, что случилось на самом деле.

Викинги, забавлявшиеся оружием на дворе, услышали злобный звук Охвенской флейты, но только посмеялись, вспоминая события прошлого вечера. Однако, насторожились придворные гвардейцы. И уже, когда Охвен дунул во второй раз, со всех ног помчались по направлению, откуда принеслись ужасные трели. Тут уж и норманны бросились следом.

Они ворвались в потайную залу на звуки мечей и крики раненных. Гвардейцы застыли в изумлении, им было непривычно видеть, на что способен не самый искусный из викингов, как им потом сообщил Ивальд. Восемь мертвых могучих воинов лежало у ног окровавленного молодого парня и в разных концах зала. Вышедшие из двери захватчики ощетинились мечами, но испытывали непонятную робость, видя судьбу их товарищей, и атаковали Охвена вяло. Когда же в зал ворвались гвардейцы и норманны, то конфузливость победила, враги, толкаясь плечами, устремились обратно в дверь. Тут уж викинги, мгновенно оценив залитого кровью Торна и упавшего на него сверху Охвена, бросились вслед, горя жаждой мести.

В тесном коридоре двоим было трудно развернуться, но Ивальд скомандовал тактику, применяемую при битве внутри крепостей, учитывая стесненные условия. Вперед выдвигался викинг, принимающий ожесточенно рубить обороняющегося противника с обоих плеч. Выдержать такой бешеный темп долго никто не в состоянии. Утомившийся норманн внезапно падал наземь, через него переступал следующий, словно перенявший эстафету. Тот тоже трудился в поте лица, пока не обрушался вниз.

У врагов, попавших в такую мясорубку, сразу же портилось настроение, они начинали поспешно отступать, выискивая любую возможность улизнуть. Тут уже о воинском мастерстве никто не вспоминает.

На запах крови в подземелье откуда-то начали проникать странные создания. Они бросались на раненных, кусались и шипели. В суматохе боя никто не обратил на них внимания: викинги методично вырезали захватчиков, те пятились, проклиная свою незавидную долю. Когда Ивальд посчитал, что они нанесли противнику значительный урон, то крикнул всем возвращаться обратно. Норманны резво отступили, помогая своим товарищам, получившим все-таки порезы и царапины от неприятеля. Нечаянно они выволокли в залу случившегося между ними нелюдя. Тот был весь серый от страха, а, может быть, просто цвет кожи такой. Совершенно круглые глаза, лишенные ресниц и бровей, отражали свет факела зловещим красным огнем. Острые клыки, как зубья пилы, наводили на сомнения по поводу того, что эта тварь питается одними одуванчиками. Когти тоже были замечательны своей полезной длиной и старательно поддерживаемой остротой. Рогатый, держащий загрустившее создание, увидел, кого он спас только при свете факелов в полной людей и мертвых тел зале.

— Ооей! — брезгливо сказал он, хотя за миг до этого нес тварь в своих объятиях, как пылкий влюбленный свою голубку. После этого он грубо сбросил нелюдя на пол, тот в ответ слабо плюнул, зашипел, как болотный газ и начал морщиться. Гвардейцы, увидев чудо, заголосили пуще прежнего и начали с безопасного расстояния трясти своим оружием. Но тварь съеживалась все больше, наконец, как-то неохотно развалилась на составляющие: голову, руки, ноги и еще что-то. Не успел Рогатый прокричать, что у создания есть хвост, как останки окутались голубоватым пламенем и успешно превратились в пепел.

Торна и Охвена вынесли наружу. Прибежали придворные лекари и начали колдовать у двух неподвижных тел. Карелу удалось остановить кровь из подрубленной сзади под коленом ноги, но дышал он еле-еле. «Много крови потерял», — качали головами врачеватели. А вождя на удивление быстро привели в чувство: сунули под нос какую-то дурно пахнущую тряпочку — и тот зашевелился. Когда Торн пришел в себя окончательно, его жутко тошнило, в глазах отчаянно двоилось, он не мог передвигаться без помощи. Перед тем, как принесли носилки, он потребовал, чтобы лекари сделали все, но не дали Охвену умереть.

Приказ, конечно, дело обязательное, но никто, в том числе и викинги, не верили, что карел оживет. Он не приходил в себя, но и не умирал. Его держали в тепле, сквозь трубочку поили сладкой жидкостью, меняли повязки на ранах, закрепили на ноге лубок, чтобы заживала перебитая нога.

Девушка, что обнаружилась в зале, конечно, созналась. Она была то ли одной из жен дяди «прынца», то ли его наложницей. Она запустила воинов ренегата в тайную комнату, откуда они должны были ночью напасть, используя ту же тактику, что и викинги по приходу сюда. Но не срослось. В отчаянье она ударила Охвена мечом по ноге. Властитель предложил ее казнить, но вождь рассудил иначе.

— Завтра мы двинемся в обратный путь, — сказал он, отчаянно скашивая глаза. — У меня в дракаре есть лишнее место, но нет лишней пары рук. Она пойдет с нами, чтобы в пути ухаживала за Охвеном.

— А если твой воин умрет? — спросил владыка.

— Тогда умрет и она.

Викинги вышли из замка совершенно спокойно. Их откровенно побаивались и поэтому не чинили никаких препятствий. Уж, если не самый лучший из северян зарубил восьмерых отборных воинов, то что же могут сделать остальные!

К дракару пришли без приключений, неся бессознательного Охвена на носилках. Там их и встретил Густав, обзаведшийся шикарным шрамом от правого уха до угла рта, и трое других носителей сокровища. Все драгоценности удалось доставить на борт, а также тело четвертого носильщика. Он погиб в пещере, отбиваясь от нечисти, но его там не бросили. Уже мертвого вынесли к выходу за решетку. Густав не пытался точно рассказать, что же произошло на самом деле, но и без этого было понятно, что парням досталось изрядно.

— Кто погиб? — спросил Охвен.

— Дульс, — ответил кормщик, но карел его не вспомнил. — Пока мы его тащили, твари отъели у него полживота и ногу.

За весь путь Охвен ни разу не пришел в себя, но стараниями пленницы был всегда ухожен и напоен тем самым напитком, что дали на отход лекари. Поэтому и выжил.

— Ты теперь герой, — добавил Густав.

— И что же дальше? — горестно хмыкнул Охвен.

— А дальше — земля и дом.

10

Когда дракар вошел во фьорд, пробрался по Гломме почти до самой усадьбы Торна, народ уже махал шапками на берегу. Самые нетерпеливые викинги, в том числе и Рогатый, принялись бегать по веслам, перепрыгивая с одного на другое. Кто-то упал в реку, кто-то проскакал от кормы до бака. Охвен внезапно подумал, что ему уже не доведется поучаствовать в этих игрищах.