Кайкки лоппи

Джон пошевелил фотографии перед собой, чтоб не закрывали друг друга и чуть не вздрогнул.

— Что, это он? — немедленно отреагировал интерполовец. — Авиценна?

На одном из снимков был запечатлен какой-то араб, не известный Джону, но вот за ним, на расстоянии шага, стоял Ромуальд Карасиков, былой третий штурман теплохода «Вилли», собственной персоной. Еще на одном изображении тот же араб что-то вещал Ромуальду. А говорили, что сгорел Ромуальд, затерялся в государственных институтах под названием «тюрьма».

— Почему ты остановил взгляд на этих карточках? — настаивал агент.

— Потому, что здесь Европа, на остальных — нет. Африка, Восток, но не Европа. Это точно, — сказал Джон. — Не видел я никогда твоего Авиценну, да и Абу Али Ибн Сину тоже. Только на отрывных календарях далекой советской эпохи.

Это оказался последний допрос. Кампания посчитала, что менять Нему слишком дорого, поэтому решила заменить всех прочих членов экипажа. Филиппинцы разлетелись в свою Манилу, Джон, благо все документы у него были на руках, отправился в Роттердам. Там в гостинице «Стелла Марине» его уже поджидал доставленный с «Кайена» личный багаж в целости и сохранности.

Без промедления и душа его сразу увезли в Винсчотен, в офис кампании. Джон настроился на очередные пытки, но ему поочередно все начальники пожали руки, напоили кофе, пожелали удачи и отпустили восвояси. На выходе самая главная секретарь, кривая толстая и, вдобавок, индийских кровей, изобразив исключительное радушие, подала конверт. Джон, ответно нарисовав на лице полный восторг, с трепетом принял бумажный пакет со своей фамилией на нем. Здесь могло быть и торжественное уведомление о том, что кампания больше не нуждается в его услугах, и дурацкое поздравление с Днем рождения, или просто буклет про успешный бизнес их фирмы.

Но в поданном той же секретаршей на подпись Cash Receipt указывался бонус для старшего механика теплохода «Кайен» в размере единицы и нескольких нулей местной валюты. Джон удивился, но виду не подал, залез в машину и поехал коротать ночь перед вылетом на Родину в странной гостинице, где с утра до вечера по телевизору показывают несколько каналов отвратительного порно.

Взяв из мини-бара все пиво, сколько было (целых три бутылки «Варштайнера»), он залез в ванну. Только сейчас он осознал, что, похоже, все идет к тому, что работа у него закончилась, что впереди — дом. Выпив пару бутылок, Джон решил, что валяться в горячей воде как-то прискучило, но выбраться из ванны не смог. Сердце давало пропуски, руки и ноги, как ни кривь от усилий губы, поднимать внезапно непослушное тело отказывались. Джон с досадой подумал, что окочуриться здесь — самая большая несправедливость. Его ждет дом, любовь, радость, радушие, спокойствие и забота — все, без чего так тяжело обходиться в рейсе. Если помирать, то лучше в начале контракта, когда только приехал с дома, весь спокойный и ностальгирующий. Он дышал, смотрел по сторонам, допил пиво, ожидая, когда же душа покинет тело. Вода в ванне остыла. Стало легче.

Эпилог

Юра умер в больнице курортного египетского городка, куда их с Пашкой доставил вертолет. По крайней мере, для флота. Он перенес операцию, в голову вживили титановую пластинку и посоветовали ближайшие годы не травмировать череп. По крайней мере, сорок пять — пятьдесят лет.

— Не, — сказал Юра. — Я на это пойти не могу. Наша жизнь тем и славится, что бьет по голове с подозрительной регулярностью.

По возвращению в родной Смоленск он первые полгода усиленно наблюдался врачами. Может быть, конечно, такой долгий срок контроля пациента не был столь уж необходим, но Юра платил живыми деньгами. Не из-за каких-то благих целей и не потому, что денег было некуда девать, просто таковая сделалась медицина, большею частью — платная. Парадокс: живые деньги, попав в руки врачей, делались мертвыми. Цены на медикаменты продолжали расти, бесплатные услуги целеустремленно стремились в ассортименте к цифре 1. И то, наверно, это скоро будет бесплатное погребение по социальным показателям.

Чтоб не скучать в безделье, Юра съездил в Москву и нанял там заоблачного адвоката. Судовладелец отказался возмещать затраты на лечение и выплачивать страховое вознаграждение. После каждой встречи с этим юристом, он тщательно отмывал руки, брезгливо скалясь в зеркало. Но суд, точнее все суды, они выиграли. На половину полученных средств Юра купил загородный домик у пруда. В мансарде было солнечно, в бане — жарко, в вишневом садике — лениво. Гонорар, полученный адвокатом от проигравшей стороны, также исчислялся миллионом рублей, точнее — двумя. Соседом по даче сделался строгий дядька в мундире с погонами, он зауважал Юру, они беседовали, ели шашлыки и пили водку. Еще этот сосед гонял ментов, в основном в армию, потому что сам был ментом и однажды просидел с двумя мертвыми товарищами тридцать часов на блокпосте, изображая многочисленность обороны, стреляя из разложенного по периметру оружия.

Юра стал железнодорожником, обзавелся семьей и иногда за городом в одиночестве выл на полную луну — почему-то в эти моменты голова болела самым зверским образом.

Пашка прилетел в Питер и пошел на остановку маршрутки, взрыхливая обеими палками, то есть локтевыми тростями для ходьбы, неубранный снег. Вещей у него никаких не было, поэтому ковылять на не совсем еще устойчивых ногах было не сложно. Шакалы — таксисты его, убогого, не донимали. Ему уже предлагали по телефону очередные контракты, боясь, что он тоже побежит в суд. Но бегать Пашка не мог, да и в ближайшем будущем не сможет.

Он позвонил матери Ромуальда. Египетский особист и ему показывал в больнице памятные фотографии, где старпом, не упомянув о былом кореше, четко указал на Абу Али Ибн Сину. Мама Ромуальда, узнав, кто звонит, скорбно вздохнула и сказала, что похоронила ее Ромочку на родном кладбище. Привезли его в гробу из командировки. Такая вот получалась жизнь.

Нема у себя в стране ходил в героях. Ему даже сама королева, или не сама королева, вручила медаль «За мужество». Он давал в журналах интервью и советы, как вести себя в сомалийском плену, им гордились молодые голландские моряки в количестве двадцати человек. Он снова капитанил на океанских просторах.

Дед Баас тихо запил вместе со своей Марианной. Он легко выбросил из головы все неприятности с сомалийцами. Почему-то иностранцам гораздо легче удается не думать о том, чего не хочется вспоминать.

Пашка заново воспринимал весь окружающий мир. Что-то изменилось в нем тогда в темном румпельном отделении «Меконга». Его накрыло так, что он, будучи в больнице, ночной порой молился Богу. Он просил силы, чтобы одолеть отчаянье. Надо было заново учиться радоваться просто потому, что жив и свободен. Он, перечитывая «Екклесиаст», успокаивался. Но страх этой жизни прочно засел в лысой башке бывшего морского пехотинца. Водка, конечно, помогала, но не очень. С этим нужно было жить, принимая всю объективность происходящего. Все суета сует и томление духа.

«Словно, с войны вернулся», — думал он, вспоминая, как непросто было парням, бывшим сослуживцам, смотреть на живых людей. Особенно после рейдов в Камбодже, кишащей продажными чиновниками Никарагуа или Персидском заливе.

У него будто фокусировка в глазах изменилась, все стало таким необычным и пугающим.

Нечаянно зацепившись взглядом за газетный, либо журнальный лист, легко различал злость и ложь, ханжество и непроходимую глупость среди строчек. А раньше думал, что все журналисты — это донельзя принципиальные инвестигейторы.

Кино вдруг качественно мимикрировало. На один стоящий фильм приходится двадцать пустых, не говоря уже о какой-то многосерийной тягомотине.

Умницы Покровский, Конецкий, Михайлов, Снегов, Семенова, Перумов, Константинов сотоварищи и догламурный Кивинов, Валера Примост и прошловековой Бушков — вас, оказывается, давят своей массой плодовитые Ясени и Наташины.

Спортсмены считаются чемпионами только по решению медицинских адвокатских контор. Футбол вершится одним дядькой со свистком в зубах. И хорошо, если им окажется веселый Колина, или богатый Егоров, которым дают право на ошибку беспристрастные зрители: уважают мастерство. Но как верить остальным, глумящимся над болельщиками? Почему важна не истина, просматриваемая по видеоповтору, а мнение вредного субъекта?