Кайкки лоппи

Потом наступила длительная пауза, в ходе которой Пашка только хмыкал в трубку и кивал головой.

— Диалоги о рыбалке, — сказал себе под нос Джон.

— Надеюсь, кампания в состоянии возместить экипажу ущерб. Минуточку, я хочу услышать ясный ответ. Нет, мне не понятны ваши слова. Вы согласны, или нет? Так, да? Понятно, кампания гарантирует экипажу возмещение ущерба. У нас тут на борту еще один человек, также взятый в заложники с судна «Кайен». Старший механик. Жив и здоров.

Снова Пашка долгое время кивал и хмыкал в трубку.

Наконец, разговор закончился.

— Суки, — сказал старпом, передавая трубку второму штурману. — Выиграли нашей кровью несколько миллионов долларов, теперь будут жаться над копейками. Капиталисты херовы!

— Сурово ты с ними, — одобрил Джон.

— Да пошли они! Там моих друзей нет. Уроды. Не это важно. Нам еще почти сутки плавать надо. Лишь бы Юра выдержал.

Второй механик почти постоянно был в каком-то забытьи. Иногда приходил в себя, в него вливал повар питательную кашицу, он мог даже обменяться парой фраз, но почти сразу же снова отъезжал: то ли засыпал, то ли терял сознание.

— Нам остается только надеяться на его могучий организм. Кстати, ты рассчитываешь на компенсацию? — сказал Джон.

— Ну, это вряд ли, — ответил Пашка. — Неграм они готовы миллионы выложить и еще все задницы до мозолей зацеловать, ну, а мы — так, страховка. Сволочной Свод Правил (общечеловеческий). Ты, кстати, когда-нибудь читал Ясеня или Наташину?

— Не, Паля, я на такое не способен, — не особо удивился переходу Джон. — Ясень — злобная русофобная сволочь. Наташина — примитивная и непоследовательная особа, ни тени логики в ее пустых, как картонный домик, перлах. Я лучше уж в поэзию ударюсь. Карельских Тихонова, или Чернобровкина почитаю.

— А что, у них в строчках душа чувствуется, — сказал старпом. — Ты извини, что говорю, о чем ни попадя — больно что-то ногам, отвлечься надо.

— Это все от нервов. Забыть на время о разговоре с боссами надо, — проговорил Джон и внезапно заулыбался. — Ты, Паля, только не обижайся. Со стороны это должно выглядеть забавно: посреди рулевой рубки океанского судна лежит в постели кинг-конг и рассуждает о литературе и поэзии. Кстати, могу и я сделать один звонок? Не домой, по делу.

— Валяй, — махнул Пашка рукой и закрыл глаза. На лбу у него выступили капли пота.

8

Вокруг парохода летали кругами чайки, будто привлеченные смываемой за борт кровью. Урчеллы увлеченно таскали от одного пожарного рожка к другому единственный спасенный пожарный шланг с брандспойтом. Вода, подаваемая пожарным насосом под большим давлением, смывала все свидетельства вражеского присутствия на борту.

— Привет, Стюарт, — сказал в трубку Джон.

— Ого! — обрадовался голос с далекого Уэльса (см. также «Прощание с Днем морского сурка», «Ин винас веритас»). — Кого я слышу!

— Да, и я тоже очень рад, но мне, честно говоря, нужна помощь. Нужен твой совет, — поспешил сказать Джон.

Как мог коротко и достаточно расплывчато он поведал о прошедших делах.

— Так, ясно, — ответил Стюарт. — Капитан жив? Замечательно! Это добавит сложностей. Вам теперь главное — избежать какой-либо ответственности. Мастер будет всю вину перекладывать на вас. Ему будут доверять, вам — нет. Выход один — ничего не говорить дознавателям. Это ваше право. Конечно, сложно. Запиши мой телефон всем своим коллегам. Пусть перед допросами требуют присутствия своего адвоката, которого можно будет пригласить по указанному номеру. Может быть, сработает.

Пообещав сообщить о результатах, если этого не сделают раньше, Джон повесил трубку.

Все, оставалось только ждать и уповать на то, что больше пираты к ним не сунутся, а также экипаж до египетских вод не потеряет больше ни одного человека.

В Красном море прилетел вертолет и, спустив носилки, одного за другим забрал Юру и Пашку. Повар тоже норовил залезть в геликоптер, но его, вопреки воле и оторванному уху, удержали на борту. С воздуха доставили пакет с продуктами, так что у Эфрена работы прибавилось.

Перед Суэцем урки торжественно утопили все оружие, которое они, как оказалось, берегли на случай внезапной атаки террористов, горящих жаждой мести за уничтоженную базу. Принятые на борт египетские лоцмана и рулевые, положенные для прохождения канала, кучковались все вместе, постоянно тревожно озираясь на экипаж, будто ожидая от них каких-нибудь угрожающих действий.

В Александрии их очень быстро разгрузили под надзором страховщиков из P O общества. Потом выставили на рейд, и судно со всех сторон обложили полицейские, Интерпол и прочая силовая шушера. Нема торжественно вышел из своей каюты, после того, как там выломали замок.

Все было хорошо, да что-то нехорошо. Пытали всех и все. Египтяне цеплялись за любые формальности, как положено африканцам, чтоб наложить штраф. Интерпол и какие-то секретные службы устраивали одиночные, перекрестные и пристрастные допросы. Через три дня истязательств каждый оставшийся живой член экипажа проникся безысходной уверенностью, что именно он — главный террорист в мире. И лишь только клочок бумаги с телефоном подданного Ее Величества Королевы Великобритании служил сдерживающим фактором, чтоб их не расстреляли тут же, на юте, а дали возможность пожизненно искупать свою вину работой где-нибудь на каторге.

И урки, и Джон, и даже Баас совсем скоро перестали ориентироваться в обвинениях, начинали говорить полнейшую чушь и готовы были показывать что угодно и на кого угодно. Они были удивительно единодушны, когда заходил разговор о капитане Номенсене. Каждый сказал, что Нема был готов сотрудничать с пиратами на любых условиях, не считаясь с опасностью для жизни прочих членов экипажа. Филиппинцы называли его «очень плохой человек», Баас величал «негодяем», Джон, не мудрствуя лукаво — «старой сволочью», известной далеко за пределами их судоходной кампании.

Потом за дело взялись представители «назначенного лица» судовладельца, то есть те же полицаи, только в отставке. Весь упор делался на деньги. Очень не хотелось организации расставаться с оговоренными в контракте страховыми премиями.

Итог был предсказуем: никто никого не наказывает, кампания выплачивает по тысяче долларов рядовым и тысяча двести пятьдесят командирам в компенсацию за утерю личного имущества. Расходимся краями, все довольны? Повару еще на ухо зеленки налили для пущей важности за счет работодателя. Что там творилось с подраненными товарищами — не оглашалось. Ящик с телом кадета увезли еще в порту, так что про него разговора вообще не велось.

Напоследок Джона вызвал на беседу какой-то египтянин, бегло шпарящий на русском языке.

— Сотрудник Интерпола, — представился он. — Учился русскому в Москве. У меня всего несколько вопросов.

— Давай, — махнул рукой Джон. — Только я уже рассказал все, что мог и не мог.

— Поясню: я не собираюсь кого-то из вас изобличать, мне важно получить информацию без протокола. Это не для адвокатов и полицейских. Это, так сказать, для оперативных разработок.

— Хорошо, — пожал плечами Джон, ни на йоту не веря сказанному.

— Меня интересует конкретно Абу Али Ибн Сина, — внимательно глядя в глаза, изрек агент.

— Авиценна? — удивился Джон.

— Да нет, — тоже удивился египтянин. — Посмотри на фотографии, может, кого опознаешь.

Он выложил из дипломата стопку снимков и подвинул их Джону.

На первой, второй и последующей были изображены какие-то злобные чернокожие личности. Для подследственного старшего механика «Кайена» все они были на одно неприятное лицо. Он отодвинул от себя фотографии.

— Да ты все посмотри. Может быть, обнаружится кто-то, кто запомнился по плену.

— Извините, конечно, но они для меня как-то все на одно лицо, — сказал Джон, но снимки разложил по столу веером.

— Нет ли здесь Авиценны? — вопрошал агент.

— Авиценны?

— Ну да, то есть, нет. Ну, ты меня понял, — бесстрастно произнес египтянин.