Страница 54 из 61
— Положительно не понимаю, чем он живет?
— Доходами со своей астрологической премудрости.
— Разве есть богачи, которые заказывают гороскопы?
— Почему нет! Откровенно говоря, я думаю, что дела его очень неблестящи. Во времена империи он был астрологом императрицы, женщины очень суеверной и верившей вместе с Наполеоном в предсказания и колдовство. После падения империи положение его сильно пошатнулось. Сейчас он слывет, однако, единственным во Франции человеком, владеющим тайнами Корнелия Агриппы и Кремона, Руджьери и Горика, Трифема и Синибальда Буйного.
В разговорах не заметили они, как поднялись по лестнице и очутились у двери звонаря.
Астролог уже сидел в столовой, и стол был накрыт.
Все слегка поморщились, отведав крепкого черного ликера, который налил им Дюрталь.
Радовалась мамаша Карэ, видя в сборе всех своих прежних сотрапезников и, довольная, внесла жирный суп.
Она разлила его по тарелкам, подала блюдо овощей, и де Герми засмеялся, видя как Дюрталь выбирает себе луковицу.
— Берегись. Порта, волшебник конца XVI века, учит, что растение это, столь долгое время считавшееся символом мужественности, способно смутить покой людей самых целомудренных!
— Не слушайте его, — сказала жена звонаря. — А вы, господин Гевенгэ, возьмете морковь?
Дюрталь рассматривал астролога. Та же конусообразная голова, те же странно черные, жирные волосы, цвета порошка гидрохинона и ипекуаны, те же робкие птичьи глаза, огромные руки, украшенные перстнями, наставительные торжественные манеры, речь жреца. Но со времени лионской поездки посвежело лицо, разгладилась морщинистая кожа, яснее смотрели глаза, лазурь их казалась чище.
Дюрталь поздравил его с благополучным исходом лечения.
— Я висел на волоске от гибели и своим выздоровлением всецело обязан стараниям доктора Иоганнеса. Я совершенно не обладаю даром ясновидения, не знаю ни одной двуликой каталептички, которая могла бы посвятить меня в тайные ковы каноника Докра. Естественно, я не в состоянии был защищаться, использовать закон предупреждающего сопротивления и обратного воздействия.
— Но скажите, — спросил де Герми, — допуская даже, что блуждающий дух осведомил бы вас о колдованиях этого священника, чем вы предотвратили бы их?
— Закон предупреждающего сопротивления, изволите видеть, требует, чтобы, проведав о дне и часе подстерегающего вас нападения, вы предупредили его, уйдя из дому, и тем обессилили колдовство. Или скажите за полчаса: рази меня, я здесь! Этим вы развеете эфир и ослабите могущество нападающего.
Магическое действие, ставшее известным и раскрытое, теряет силу. Закон обратного воздействия также предполагает, что вы не застигнуты врасплох и успеете отразить порчу, отбросив ее на колдуна.
Мне грозила смертельная опасность. Протек уже день со времени колдовства. Еще два дня, и я сложил бы кости мои в Париже.
— Почему так?
— Человек, ставший жертвой чернокнижия, должен захватить порчу не позже, как через три дня. По миновании этого срока беда часто делается непоправимой. И потому, когда Докр возвестил мне, что он собственной своей властью приговаривает меня к смертной казни, и я, два часа спустя придя домой, почувствовал себя хуже, то сейчас же без долгих размышлений уложил свой чемодан и немедля поехал в Лион.
— А там? — спросил Дюрталь.
— Там повидал доктора Иоганнеса и рассказал ему об угрозах Докра и о напавшей на меня болезни. Ответил он мне так: аббат этот умеет сильнейшие яды сплетать с чудовищными святотатствами. Борьба будет упорная, но я одолею его. И доктор тотчас же призвал живущую у него ясновидящую.
Усыпив ее, он приказал ей объяснить природу поразившего меня колдовства. Она воссоздала, отчетливо увидела пред своим взором всю сцену моей порчи; оказывается, я был отравлен месячными кровями женщины, питавшейся кушаньями и напитками с примесью искусно составленных ядов. Колдовство это обладает такой силой, что, кроме доктора Иоганнеса, ни один волшебник во Франции не решается с ним бороться.
После того доктор объявил мне: исцеление ваше достижимо лишь через вмешательство неодолимой силы; мешкать некогда, сейчас же сотворим жертвоприношение во славу Мельхиседека.
Он соорудил жертвенник: поставил стол, на нем деревянную скинию в виде хижины, увенчанную крестом, под которым, подобно циферблату, очерчивался на передней стенке круглый знак тетраграммы. Принес серебряную чашу, опресноки, вино. Облачился в священные одежды, надел на палец перстень и по особому требнику начал возглашать жертвенные молитвы.
Почти одновременно с этим ясновидящая воскликнула: «Я зрю духов, заклинанием вызванных для колдовства, которые перенесли яд, повинуясь чародею, канонику Докру!..»
Я сидел возле жертвенника. Иоганнес возложил на мою голову левую руку, а правую простирал к небу, умолял святого архангела Михаила помочь ему, заклинал полчища незримые и меченосные укротить и рассеять ковы духов зла.
Я чувствовал облегчение. Слабело мучившее меня в Париже ощущение укуса.
Доктор Иоганнес продолжал читать свои моления, и, наконец, взяв мою руку, положил ее на жертвенник и возгласил трижды: «Да уничтожатся замыслы и намерения напустившего на вас порчу слуги нечестия; да сокрушится всякое посягательство на вас, содеянное руками сатанинскими; да отразится и развеется без следа всякое нападение на вас; да превратится волхование вашего недруга в благословение горней вечности; да претворится в животворную влагу бытия ниспосланное на вас дыхание смерти… и наконец… да совершится суд, мудрый и карающий, и да поразит он мерзостного аббата, предавшегося тьме и злу!»
«Теперь вы освобождены, — объявил он мне, — небо исцелило вас. Да изольется благодарное сердце ваше в пламенной хвале».
Я был спасен. Вы врач, де Герми, мы можете засвидетельствовать, что человеческая наука бессильна была излечить меня, а теперь, видите, я здоров!
— Да, — ответил де Герми в недоумении, — я подтверждаю очевидный успех вашего лечения, не входя в оценку его способов, и сознаюсь, не впервые на моей памяти отличается оно таким могучим действием! Нет, благодарствуйте, — ответил он жене Карэ, угощавшей его гороховым пюре, на котором лежали сосиски под редькой.
— Позвольте предложить вам несколько вопросов, — полюбопытствовал Дюрталь. — Меня занимают некоторые подробности. Каковы были священные одежды Иоганнеса?
— Он облачился в алую кашемировую рясу, у стана стянутую витым красно-белым поясом. Поверх рясы на нем была белая мантия из такой же ткани с вырезом на груди, изображавшим крест вниз головою.
— Вниз головой! — воскликнул Карэ.
— Да. Опрокинутый крест знаменует кончину первосвященника Мельхиседека в глубокой старости и возрождение его, дабы властвовать силою божественного голоса.
Карэ, по-видимому, не мирился с этим. В своем пламенном, щепетильном католицизме он не допускал неустановленных церковью обрядов. Сидел молча, не вмешиваясь больше в разговор, приправлял салат, передавал тарелки.
— Скажите, каково кольцо, о котором вы упомянули? — спросил де Герми.
— Символический перстень червонного золота. Он имеет вид змеи, чеканное сердце которой пронзено рубином. Цепочкой скован с другим малым перстнем, изображающим печать, смыкающую пасть зверя.
— Хотел бы я знать, — вставил Дюрталь, — каково происхождение и цель этой жертвенной службы? Что значит во всем этом Мельхиседек?
— О!.. — произнес астролог. — Мельхиседек — один из наиболее таинственных ликов, о которых повествует Священное Писание. Царь Салима, он был первосвященником Бога сил. Он благословил Авраама, который поднес ему десятину богатств, захваченных у побежденных царей Содома и Гоморры. Так гласит Книга Бытия. О нем показует также святой Павел. Апостол говорит, что он не имел ни отца, ни матери, ни предков, дни его не зачинались и не истекала жизнь к концу, так что подобен он Сыну Божию и Жертвоносцу Вечному.
С другой стороны, Писание называет Иисуса Первосвященником вечным, а псалмопевец облекает его действами и степенями Мельхиседека.