Страница 53 из 61
Он шатался между двумя служками, которые поддерживали ею, приподняв нарамник, показывая его обнаженный живот и яйца. Облатка, которую он поместил перед собой, прыгала, оскверненная и замаранная, во время ходьбы.
Дюрталь содрогнулся: вихрь безумия прокатился по залу. Аура большого истерического припадка последовала за кощунством и изогнула женщин. Пока служки окуривали ладаном наготу жреца, женщины набросились на хлеб евхаристии и, кинувшись на землю у подножия алтаря, царапали его, отрывали влажные частицы, пили и ели божественную грязь.
Одна, усевшись на корточки над распятием, хохотала раздирающим смехом: «Отец мой, отец мой!» Старуха рвала на себе волосы, кричала, вертелась на одном месте, изгибалась, стояла н а одной ноге, затем, свалившись рядом с девушкой, которая, скорчившись у стены, билась в конвульсиях с пеной у рта, стала изрыгать сквозь слезы ужасные богохульства. Испуганный Дюрталь видел в дыму, как в тумане, красные рога Докра, который сидел теперь весь в пене от бешенства, жевал и выплевывал опресноки, раздавал их женщинам, а те с криками их прятали или опрокидывались одна на другую, чтобы осквернить их. Это была какая-то безнадежная больничная палата, отвратительное скопище проституток и безумных. Служки отдавались мужчинам, хозяйка дома, взойдя с поднятыми юбками на алтарь, схватила одной рукой древко Христова распятия, а другой рукой засунула под голые ноги святую чашу. В глубине церкви, в тени, девочка, неподвижная до сих пор, вдруг нагнулась вперед и завыла, как смертельно раненая собака.
Обуреваемый отвращением, чуть не задыхаясь, хотел Дюрталь бежать. Оглянувшись, он не нашел на прежнем месте Гиацинты. Наконец, заметил ее возле каноника. Перешагнул через сплетенные тела, распростертые на ковре, и подошел к ней. С трепещущими ноздрями впивала она испарения благовоний и блуда.
— Аромат шабаша! — вполголоса бросила она ему сквозь стиснутые зубы.
— Пойдемте!
Казалось, она пробудилась и после мгновенного колебания последовала за ним, ничего не отвечая.
Работая локтями, освободился он от женщин, скаливших зубы, чуть не кусавшихся. Рванув за собой госпожу Шантелув к двери, он прошел двор, вестибюль, миновал павильон привратницы, оказавшийся пустым и, потянув шнурок, вышел на улицу.
Здесь остановился, полной грудью вбирая в себя воздух. Гиацинта точно в забытье прислонилась к стене, не двигаясь; посмотрев на нее, он сказал голосом, в котором сквозило презрение:
— Сознайтесь, что вас тянет вернуться туда?
— Нет, — выговорила она с трудом, — но меня сломила эта сцена, я как в чаду, мне нужен стакан воды, чтобы прийти в себя.
И, опираясь на него, она поднялась по улице, направилась к таверне, дверь которой была открыта.
Они вошли в жалкий притон, маленькую залу с деревянными скамейками и столами, с цинковым прилавком и большими фиолетовыми жбанами. С потолка спускался газовый рожок виде латинского U. Два землекопа, игравшие в карты, обернулись и засмеялись. Хозяин вынул трубку изо рта и сплюнул в песочницу. Он, по-видимому, нисколько не поразился появлению этой изящной женщины в его лачуге. Дюрталю, наблюдавшему ним, даже показалось, что он обменялся взглядом с госпожой Шантелув. Он зажег свечу и шепнул:
— Слишком бросится в глаза, сударь, если вы останетесь вместе с этими людьми. Я провожу вас в комнату, где вы будете одни.
— Странно, — заметил Дюрталь Гиацинте, устремившейся вверх по витой лестнице, — странно, столько хождений и восхождений из-за стакана воды!
Но она успела уже проникнуть в комнату, заплесневелую изодранными обоями, с портретами из иллюстрированных журналов, приколотыми шпильками к стенам, с неуклюжим плиточным полом с выбоинами. В комнате была деревянная кров без полога, кувшин с отбитым носиком, таз, стол и два стула.
Хозяин принес графинчик с водкой, сахар, графин с водой и стаканы и удалился. Ее потемневшие, безумные глаза впились в Дюрталя.
— Ах! Нет! Поверьте, мне надоело это! — воскликнул он, разъяренный тем, что попал в западню. — Уж поздно, муж ждет вас, пора вам к нему, домой!
Она не слушала его.
— Я хочу тебя, — и она предательски овладела его волей.
Раздевшись, побросала на пол платье, юбки, открыла отвратительное ложе, легла на спину на грубую жесткую простыню и смеялась довольным смехом, а глаза ее восторженно горели. Она, схватила его и открыла ему нравы рабов, гнусности, в которых он даже не подозревал ее. Она приправила их безумством вампира и, когда он смог вырваться, то содрогнулся внезапно, заметив на ложе раскрошенную облатку.
— Я боюсь вас, — сказал он. — Пора, одевайтесь, поедем!
Пока она одевалась, безмолвная, с блуждающим взором, он сидел на стуле, и смрадная комната возбуждала в нем чувство отвращения. Сверх того, он не вполне был уверен перевоплощении. Он не верил твердо, что в этом оскверненном хлебе присутствовал Спаситель, но, несмотря ни на что, кощунство, в котором против воли принял участие, огорчило его.
А если это правда, думал он, если присутствие реально, как утверждает Гиацинта и этот низкий поп!
Нет, кончено! Я слишком упивался грязью, и теперь удобный предлог порвать с этим существом, которое я лишь терпел с первого же нашего свидания. Без долгих рассуждений!
Внизу в кабачке его встретили снисходительные улыбки землекопов, они поспешили бежать, заплатив и не дожидаясь сдачи. Они вышли на улицу Вожирар, и он позвал экипаж. Не глядя друг на друга, ехали они, погруженные в раздумье.
— До скорого свидания, — простилась с ним у своего подъезда госпожа Шантелув, и в ее голосе зазвучали боязливые ноты.
Он ответил:
— Нет. Нам никогда не понять друг друга. Вы хотите всего, я — ничего. Лучше порвать связь. Наши отношения лишь захиреют, принесут нам горечь и скуку повторений. О! После того, что произошло сегодня вечером, нет, никогда!
И, сказав свой адрес кучеру, он забился в глубину экипажа.
— Каноник любит развлекаться, — ответил де Герми на подробный рассказ Дюрталя о черной мессе. — Вокруг него настоящий сераль истерических эпилептиков и эротоманов. Но всему этому не хватает размаха.
Конечно, богохуления, святотатства, бесстыдства и плотские исступления его чудовищны, почти недосягаемы. Но в них нет кровавых и кровосмесительных преступлений древнего шабаша. В общем, Докр значительно слабее Жиля де Рэ. Деяния его половинчаты, тусклы, я бы сказал, нерешительны.
— Однако, чего же ты хотел? Трудно было бы теперь похищать и убивать безнаказанно детей. Завопят родители, и вмешается полиция!
— Без сомнения, этим следует объяснить бескровное служение черной мессы. Но, возвращаясь к описанным тобой женщинам, которые склоняются лицом к жаровням, впитывая в себя запах смолы и трав, я напомню тебе о факирах, головой бросающихся на уголья, когда почему-либо не наступает долго каталепсия, необходимая для совершения их действий. Другие же описанные тобой явления известны в госпиталях и, за исключением бесовских излияний, в них нет ничего нового. Кстати, ни слова об этом у Карэ, я убежден, что он способен прекратить с тобой знакомство, если узнает, что ты присутствовал на мессе во славу дьявола.
Выйдя на улицу, они направились к башням святого Сюльписия.
— Я надеялся на тебя и не приготовил ничего съестного. Но послал сегодня утром жене Карэ вместо десерта и вин настоящих голландских пряников и два довольно необычных ликера: эликсир долголетия, который мы разопьем для аппетита перед обедом, и графинчик травника. Я разыскал их у честного торговца.
— О!..
— Да, представь себе, друг мой, честного. Эликсир составлен по древнему рецепту Кодекса. В него входят алоэ, мелкий кардамон, шафран, мирра и множество других пряностей. Горечь невероятная, но это изысканно!
— Посмотрим. Во всяком случае, это очень кстати, чтобы отпраздновать избавление Гевенгэ!
— Видел ты его?
— Да, он поправляется. Мы заставим рассказать его о своем исцелении.