Страница 10 из 28
— Карандашей нет, — сказала Урсула.
— Они где-то должны быть — нужны только красные и желтые.
Урсула отправила мальчика на поиски.
— Тетради будут выглядеть неряшливо, — заливаясь румянцем, попыталась она сказать Биркину.
— Не так уж и неряшливо, — ответил он. — Вам следует заострять внимание на таких вещах. Следует подчеркивать факт, а не субъективные ощущения. А каков факт? Маленькие красные заостренные рыльца женских цветков, танцующие желтые сережки мужского цветка, желтая пыльца, перелетающая с одного на другой. Запечатлейте факт в рисунке, как делают дети, рисуя рожицу — пара глаз, нос, рот с зубами — вот…
И он нарисовал на доске фигуру.
В этот момент за стеклянной дверью возникла еще одна фигура. Это была Гермиона Роддис. Биркин подошел и открыл ей дверь.
— Я увидела вашу машину, — сказала она ему, — и решила поискать вас, вы не против? Хотелось посмотреть на вас при исполнении служебных обязанностей.
Она долго смотрела на него игривым, свидетельствующим о их близких отношениях взглядом и вдруг коротко рассмеялась. Только после этого она повернулась к Урсуле, которая, как и весь класс, наблюдала за сценкой между любовниками.
— Как поживаете, мисс Брангвен? — пропела Гермиона своим низким, загадочным, протяжным голосом, в котором слышались насмешливые нотки. — Не возражаете, что я зашла?
Все это время она не спускала с Урсулы сардонического взгляда серых глаз, пытаясь составить о ней представление.
— Вовсе нет, — ответила Урсула.
— Вы уверены? — совершенно хладнокровно, вызывающе и с легкой издевкой повторила Гермиона.
— Нет, нет, я очень даже рада, — рассмеялась Урсула, чувствуя некоторое возбуждение и замешательство, так как Гермиона подошла к ней слишком близко, точно они были хорошо знакомы ранее (хотя как могли существовать между ними близкие отношения?), точно она пыталась подчинить Урсулу своей воле.
Гермиона получила нужный ей ответ. Она с удовлетворенным выражением повернулась к Биркину.
— Что вы изучаете? — допытывалась она обычным протяжным тоном.
— Сережки, — ответил он.
— Вот как, — сказала она. — И что вы про них узнали?
Все это время в ее голосе звучала насмешка, как будто все происходящее было для нее лишь игрой. Она взяла ветку с сережками — интерес Биркина к ним заинтриговал ее.
Среди школьных парт она смотрелась более чем странно — необычная фигура в широком старом плаще из зеленоватой ткани, затканной рельефным узором цвета старого золота. Высокий воротник был из какого-то темного меха, из него же была и подкладка плаща. Из-под плаща выглядывало отороченное мехом платье из тонкой ткани цвета лаванды, на голове красовалась облегающая шляпка из той же тусклой зеленовато-золотистой рельефной материи, тоже отделанная мехом. Эта высокая и непривычная обычному глазу фигура, казалось, сошла с какой-то причудливой картины кисти современного живописца.
— Знаете ли вы, для чего нужны красные овальные цветки, из которых вырастают орехи? Вы когда-нибудь обращали на них внимание? — спросил Руперт. Он подошел ближе и показал ей их на той ветке, что была у нее в руке.
— Нет, — ответила она. — А зачем они нужны?
— Эти цветки производят плоды, а длинные сережки оплодотворяют их своей пыльцой.
— Неужели, неужели?! — пристально вглядываясь в них, повторяла Гермиона.
— Эти красные комочки рождают плоды, но только если длинные сережки отдадут им свою пыльцу.
— Красные огоньки, красные язычки пламени, — шептала Гермиона.
На какое-то время весь мир перестал для нее существовать, кроме этих крошечных почек, из которых высовывались красные пятнышки рылец.
— Как они красивы! Мне кажется, они просто прекрасны, — сказала она, подходя вплотную к Биркину и указывая на красные ворсинки длинным белым пальцем.
— Вы когда-нибудь замечали их раньше? — спросил он.
— Нет, никогда, — ответила она.
— А теперь вы просто не сможете пройти мимо них, — ответил он.
— Теперь они всегда будут у меня перед глазами, — повторила она. — Спасибо вам за то, что показали мне их. Мне кажется, они такие красивые — красные огоньки…
Она впала в странное забытье, в непонятный экстаз. Биркин и Урсула застыли в ожидании. Маленькие красные женские цветки вызывали в ней необъяснимый, мистически-экстатический интерес.
Урок закончился, тетради были убраны, и ученики наконец отправились по домам. А Гермиона все сидела, облокотившись, за столом, опираясь на руку подбородком и устремив вверх свое длинное бледное лицо, ни на что не обращая внимания. Биркин подошел к окну и выглянул из залитой ярким светом комнаты на серую, бесцветную улицу, где беззвучно капал дождь. Урсула сложила свои вещи в ящик комода.
Через некоторое время Гермиона поднялась и подошла к ней.
— Так ваша сестра вернулась домой? — спросила она.
— Да, — подтвердила Урсула.
— Она была рада вернуться в Бельдовер?
— Нет, — ответила Урсула.
— Да, неудивительно, что ей здесь не нравится. Когда я сюда приезжаю, мне приходится собирать все свое мужество, чтобы не поддаться уродству этой местности. Не зайдете как-нибудь ко мне в гости? Или приезжайте вместе с сестрой в Бредолби на несколько дней. Я была бы рада.
— Большое спасибо, — поблагодарила ее Урсула.
— Тогда я вам напишу, — сказала Гермиона. — Как вы думаете, ваша сестра приедет? Я была бы рада. Я считаю ее чудесной художницей. По-моему, некоторые ее работы действительно великолепны. У меня есть две ее раскрашенные деревянные трясогузки. Вы видели их?
— Нет, — сказала Урсула.
— Думаю, они действительно великолепны — настоящий всплеск чувств.
— Ее резные фигурки действительно необычны, — признала Урсула.
— Они просто прекрасны — в них столько первобытной страсти…
— Ну не странно ли, что ей всегда нравится все небольшое? Ей почему-то всегда нужно вырезать мелкие вещицы, чтобы их можно было сжать в руках, — птичек и маленьких зверьков. Ей нравится смотреть на все через обратную сторону театрального бинокля, видеть мир именно под таким углом. Не знаете, почему?
Гермиона окинула Урсулу пристальным, отстраненным, изучающим взглядом, взволновав ту до глубины души.
— Да, — помедлив, сказала Гермиона. — Забавно. Мелкие вещи кажутся ей более утонченными…
— Но ведь это не так! В мыши столько же утонченности, сколько и во льве, разве не так?
Гермиона вновь пристально, изучающе разглядывала Урсулу, словно проверяя свои предположения, и не обращая на сказанное внимания.
— Не знаю, — ответила она и мягко пропела: — Руперт, Руперт, — подзывая мужчину.
Он молча приблизился к ней.
— Разве мелкие предметы более утонченные, чем большие? — со странной усмешкой в голосе спросила она, словно желая поиздеваться над ним.
— Понятия не имею, — ответил он.
— Я терпеть не могу всю эту утонченность, — сказала Урсула.
Гермиона медленно перевела на нее взгляд.
— Правда?
— Мне всегда казалось, что утонченность свидетельствует о слабости, — сказала Урсула, приготовивщись отстаивать свою точку зрения.
Гермиона не ответила. Внезапно она нахмурилась, ее лоб прорезали задумчивые складки, было видно, что она всеми силами пыталась подобрать нужные слова для выражения своей мысли.
— Руперт, ты правда считаешь, — начала она так, словно Урсулы не было рядом, — ты правда думаешь, что стоит так поступать? Ты правда считаешь, что в интересах детей стоит разбудить их сознание?
Его лицо покрылось густым румянцем, который выдал царившую внутри бурю чувств. Потом он побледнел, щеки ввалились, он стал похож на духа из преисподней. А эта женщина своим серьезным, надрывающим совесть вопросом терзала самые сокровенные уголки его души.
— Никто не собирается пробуждать в них сознание, — сказал он. — Хочешь-не хочешь, сознание проснется в них и без нашей помощи.
— Но разве не стоит ускорить этот процесс, дать ему толчок? Может, им лучше не знать про сережки, может, будет лучше, если они увидят всю картину в целом, а не станут растаскивать ее на составляющие?